Львиное сердце. Под стенами Акры

— Анна, не делай резких движений. Медленно выйди из стойла.

Девушка посмотрела на него сначала удивленно, потом с улыбкой.

— Никакой опасности. Фовель... он меня знает, — заверила она и протянула руку.

Конь пошевелил ноздрями, потом взял кусочек сахара с ее ладони так нежно, как ручная собачонка принимает гостинец от любящей хозяйки.

Ричард выдохнул облегченно, поскольку как никто представлял, какой ущерб способен такой конь причинить человеческим костям и плоти.

— Не испытывай судьбу, девочка, — предупредил он, разрываясь между гневом и облегчением. — Скакуны непредсказуемы, как женщины. Мне не хотелось бы объяснять потом моим жене и сестре, что тебя втоптали в землю по причине моей неосмотрительности.

Выражение на ее лице свидетельствовало, что она посмеивается над ним. Однако, похлопав еще раз Фовеля, Анна выскользнула из денника. Заняв только что покинутое ею место, Ричард обнаружил, что девочка отстегнула недоуздок и, выругавшись себе под нос, закрепил его снова. И только услышав ее смешок, понял, что она уловила смысл его слов.

— Анна, похоже, твой французский серьезно продвинулся с момента отплытия из Кипра.

На ее губах заиграла озорная улыбка.

— Французский я выучила давно, пока мы с братом были заложниками в Антиохии. Но когда нас освободили, отец потребовал, чтобы говорили только по-гречески, так что я сильно забыла язык. Но теперь, когда я только его слышу, он всплывает в памяти.

Ричард занялся осмотром копыт Фовеля. Когда жеребец поднимал по его приказу ногу, король счищал навоз со стрелки и исследовал копыто на предмет трещин или ран. Джоанна рассказывала, что Анна говорит иногда о матери, умершей, когда девочке было шесть, и брате, прожившем недолго после возвращения на Кипр, но про отца не обмолвилась ни словом. У Ричарда тоже не имелось желания обсуждать с ней тему Исаака. Однако мысль о том, как она тайком проникает в конюшни, чтобы принести лакомство отцовскому скакуну, определенно доставляла боль. Ему подумалось, что, если родитель так дорог для нее, можно дать ей разрешение посетить Исаака в замке Маргат. Теперь, когда флот Саладина пленен в Акре, плавание вдоль побережья является достаточно безопасным.

— Ты скучаешь по отцу, Анна? — спросил он наконец, надеясь, что не пожалеет о минутной слабости.

— Нет.

Решительность ответа застала его врасплох. Он не нашелся, что сказать, и через некоторое время девочка продолжила:

— Отец... Он был добр ко мне. Но не был добр к моей матери, к Софии, к другим людям. Его гнев иногда пугал меня...

Это Ричард без труда мог себе представить. Как выразилась тогда София в Кирении? Что жизнь у Анны «не была легкой»? Король хранил сочувственное молчание, но девочка неверно истолковала его:

— Ты... ты считаешь меня плохой дочерью, Малик-Рик?

Взаимное непонимание начало забавлять Ричарда.

— Во всем христианском мире мне бы последнему стоило наставлять тебя в почтении к родителям. Расспроси на досуге Джоанну про меня и моего отца. Насколько могу себя помнить, мы всегда были словно трут и кремень.

Обрадованная тем, что он не сердится, киприотка с радостью исполнила его просьбу подать губку и стала с интересом наблюдать, как король чистит Фовелю уши и морду, поскольку не могла представить Исаака, ухаживающего вот так за своей лошадью.

— Могу я задать вопрос, Малик-Рик? — осведомилась она. — Ходят слухи, что ты ведешь своих воинов на юг. Почему не на Иерусалим?

— Слишком опасно идти от Акры в глубь материка, девчонка. И маршрут слишком протяженный — больше ста пятидесяти миль по горам Эфраима. Если же мы двинемся вдоль берега к Яффе, флот сможет сопровождать нас, везя необходимый провиант. А самое главное, Саладин не сможет понять наверняка, на что я нацелен, на Аскалон или на Иерусалим.

Когда некоторое время спустя в конюшни пришел один из рыцарей, то застал Ричарда стоящим на коленях в грязи рядом с денником Фовеля и рисующим кинжалом карту для Анны, наглядно изображающую, что Аскалон контролирует путь в Египет. Посланец, впрочем, и бровью не повел, потому как, подобно всем приближенным короля, привык к его непринужденным и вольным манерам.

— Прибыл герцог Бургундский, монсеньор, — доложил рыцарь. — И хочет незамедлительно увидеться с тобой.

Поморщившись, Ричард встал и направился к выходу. Когда Анна не пошевелилась, король остановился и кивнул.

— Я не намерен оставлять тебя наедине с Фовелем, девчонка. А то ведь тебе может прийти в голову мысль прокатиться.

Анна устремила на него взор невинных глаз, и он улыбнулся. Но удостоверился, что она последовала за ним.

Герцог Бургундский без приязни смотрел на чирнеко Джоанны. Когда слуга принес вино и фрукты, Гуго схватил кубок и осушил его в несколько глотков. Ричард откинулся на спинку кресла и пытливо разглядывал собеседника. Он знал его много лет, но впервые видел, чтобы герцог так мялся, явно не зная, с чего начать.

Отставив кубок, Гуго утер губы тыльной стороной ладони.

— Мы готовы отправиться на юг, как только Саладин исполнит условия капитуляции? — спросил он.

— Да. Корабли уже погружены.

— Непросто будет нам вытащить людей из домов терпимости и таверн, — мрачно предсказал Гуго. — Половина из воинов уже несколько недель не трезвеет ни на минуту, а другая половина спилась бы тоже, не будь занята распутством ночи напролет.

Ричарда эта эпидемия пьянства и разврата, охватившая армию после захвата Акры, тоже не радовала. Обычно мораль солдат заботила его мало — это забота священников. Но это не простая война, и негоже воинам Христа столь безудержно предаваться греху, потому как едва ли Всевышний одобрит такое поведение. Более того, после недель дебоша и безделья, будет крайне непросто настроить их на предстоящую трудную кампанию. Из чувства противоречия, однако, король отказался соглашаться с опасениями Гуго.

— Солдаты пьют и развратничают? — с притворным удивлением воскликнул он. — Кто бы мог такого ожидать?

Гуго нахмурился, сначала на Ричарда, потом на собаку, обнюхивающую его ноги.

— Ты полагаешь, разумно будет уступить требованиям Саладина и согласиться принять от него выплату в три приема? Он может расценить это как признак слабости.

Ричард со стуком опустил свой кубок на стол.

— Если расценит, то скоро поймет, как сильно ошибся, — холодно отрезал он. — Если мы будем настаивать на уплате двухсот тысяч динаров одновременно с возвратом Святого креста и христианских пленников, то вынуждены будем сразу освободить гарнизон Акры. А как я могу это осуществить, пока столь значительное количество заложников еще в Тире? Согласившись на компромисс, я выигрываю время, потребное на то, чтобы выторговать их у этого сукиного сына Монферрата, и тебе это прекрасно известно, Гуго. В свое время ты не высказал возражений, так почему заявляешь о них сейчас? Зачем ты пришел? Что бы ни хотелось тебе сказать, выкладывай напрямую, Бога ради!

Гуго наполовину привстал, потом снова опустился в кресло.

— Мне нужны деньги, чтобы заплатить моим людям. Могу я попросить у тебя заем? Могу рассчитаться с тобой своей долей из тех двухсот тысяч динаров.

— Хочешь сказать, что Филипп отплыл, не оставив тебе денег на содержание армии? — Ричард тряхнул головой от отвращения. — И чему я удивляюсь? Только на твоем месте я не стал бы сильно рассчитывать на тот выкуп. Не забыл, что Филипп отдал половину Акры и заложников Конраду?

Герцог вскочил:

— Ты хочешь сказать, что не ссудишь мне денег?

Ричард не был в восторге, но в данных обстоятельствах не видел иного выхода.

— Пять тысяч серебряных марок тебя устроят? — поинтересовался он.

— Да.

Старательно избегая смотреть Ричарду в глаза, Гуго пробормотал: «Спасибо», — таким тоном, будто слова вырывали у него из горла.

— Милорд король! — Собеседники так сосредоточились на разговоре, что не услышали тихого стука в дверь. — Епископ Солсберийский только что вернулся из Тира. Ты его примешь?