Львы и розы ислама

Кичась своей гордостью и мужеством, бедуины постоянно попадали в одну и ту же ловушку – беспрерывную кровавую бойню между двумя равно храбрыми и непримиримыми противниками, которые не могли ни победить друг друга, ни прекратить войну. Каждый раз происходило одно и то же: вспышки гнева, призывы к мести и боевой азарт, пылкое нетерпение воинов, воодушевленных своей правотой и жаждущих справедливо наказать обидчиков, а заодно изумить всех своими подвигами и добыть славу и трофеи; постепенное уставание от драк, сражений, крови, смертей своих и чужих; и, наконец, последняя степень утомления и отвращения, когда всех уже тошнило от кровавого месива и идея примирения начинала сама собой носиться в воздухе. Тогда появлялись мудрые миротворцы, восхваляемые всем народом, поэты мрачно кляли ужасы войны, а измученные бедуины заключали новые союзы, чтобы вскоре снова разорвать их по пустяшному поводу.

Племенная и родовая связь у арабов была так сильна, что когда позже они начали заселять города, представители одного племени селились в одном квартале и отделялись от других стеной. В результате город оказывался разделен множеством перегородок, обозначавших границы племен.

Индивидуалисты

По своим убеждениям и по складу характера были ярыми индивидуалистами. «Символ веры» бедуина выглядел примерно так: каждый член племени – свободный воин. Он делает только то, что сам считает правильным, и никто не может ему ничего приказать, даже шейх. Бедуин не платит племени никаких налогов, потому что это оскорбительно: воин сам должен собирать дань. Верить он может в любых богов.

Кочевник следовал примерно тем же правилам, что средневековые рыцари или пираты: он всегда был вооружен, независим, в любой момент мог уйти куда пожелает, жил грабежом и силой оружия. В то же время считалось, что бедуин – это смелый боец, готовый бросить вызов или принять его от кого угодно: он должен всегда верить и доказывать, что он сильней и лучше всех, даже самых прославленных воинов. Если такой вызов сделан, у него только один выбор – победить или умереть.

Разумеется, такая свобода могла существовать только в рамках определенных правил. Бедуины выработали обязательный набор качеств, которым должен был следовать каждый воин, чтобы уважать сам себя и быть уважаемым другими. Этот арабский кодекс чести назывался «мурувва», то есть обладание мужскими качествами. В них входили смелость, благородство и великодушие, верность своему слову, соблюдение кровной мести, почитание старших, щедрость. Были тут и благородные «рыцарские» свойства: защищать слабых, жертвовать всем ради чести, терпеливо переносить несчастья и боль. Неудивительно, что позже араб Саладин и европейские рыцари так хорошо понимали друг друга.

Но у этой свободы была и обратная сторона. Человек не мог существовать один, без племени: если племя его изгоняло, он превращался в хали, изгоя, которого не защищали никакие законы. Закон и жизнь целиком заключались внутри племени, за его пределами царили только беззаконие и произвол сильных. Одинокий человек становился добычей и мишенью для каждого, кто превосходил его силой или числом: «каждый дюжий ему господин». К тому же внутри племени почти все были связаны друг с другом кровной связью. Родство могло быть не только по крови, но и по браку, по клятве – когда люди или целые общины давали друг другу клятву верности, и это заменяло кровную связь. Даже в именах арабов на первом месте стояло название племени и лишь потом – его личное имя. Родословие было в таком почете, что бедуины знали имена своих предков до восьмого колена. Очень часто родословную подделывали, чтобы придать себе больше веса.

Бедуины говорили: кровная связь крепка как асир (веревка, которой палатку привязывали к кольям). Самыми тяжелыми считались преступления против родства, и только потом шли моральные и уголовные. Бедуин видел себя живущим внутри своего клана, весь остальной мир для него не существовал. Вся история бытия сводилась для него к основанию рода, а о том, что было раньше, он не думал. Даже под «Аравией» араб понимал только ту территорию, на которой жило его племя. Это было единственно возможное место обитания, родина, окруженная землями врагов и чужаков. Границы владений тщательно размечали, и преступление их означало войну. Правда, особо воинственные племена любили подчеркивать, что у них нет границ, что они «ставят свои палатки, где хотят». Буйное воображение рисовало им, как они захватывают весь мир и «суше становится от них тесно», и даже «спину моря они покрывают кораблями». «Весь свет, и все что есть на свете – наше», – писал поэт, восхваляя свой клан.

Занятия арабов

По представлениям бедуинов, любой араб – это прежде всего скотовод. Выпас скота и связанный с ним природный ритм почти целиком определяют его образ жизни. Зимой, когда идут дожди, кочевники странствуют от пастбища до пастбища. Воду в это время почти не используют: люди пьют верблюжье молоко, а скоту хватает сочной и свежей травы. Летом, когда всюду царит засуха, кочевые арабы собираются у колодцев, принадлежащих племени. Пастбища и колодцы надо защищать: соседи зарятся на них, и если проявить слабость, их могут отнять. Отсюда вечная вражда между кланами, с объединением племен в союзы и т. д.

По поводу скота у арабов была своя классификация. Верблюжатники считались выше и важнее, чем те, кто разводил овец и коз. Они были самыми неутомимыми странниками, не боявшимися безводных пустынь. Гордость их была так велика, что они считали для себя позорным заниматься чем-то, не имеющим отношения к верблюдам. У них были верблюжьи шкуры, шерсть и мясо, а все остальное они выменивали на них: кофе, финики, пшеничное зерно, ткани, оружие, посуду, инструменты. Постоянных поселений у них не было, все нужное они возили на своих верблюдах, в том числе шатры, которые разбивали на привалах. Расставили жерди, натянули верблюжьи шкуры – вот и готов дом.

Кочевники гордились своими верблюдами, одногорбыми дромадерами, не только выносливыми и незаменимыми во время переходов, но и быстрыми бегунами. Часто бедуины устраивали соревнования, где каждое племя выставляло на гонки своего претендента, а победитель получал общее уважение и почет. Особенно славились дромадеры Махры – их называли махари: считалось, своей необыкновенной быстротой они были обязаны тем, что рождались от союза верблюдиц с джиннами.

Овец и коз арабы ценили гораздо меньше. Овцеводы больше стремились к оседлости, прибивались к деревням и городам и в конце концов превращались в простых пастухов.

Особое отношение у бедуинов было к коням. Если верблюды считались «рабочей лошадкой», то кони – чем-то вроде спортивного автомобиля. Их использовали на скачках, ездили на них на прогулки, но никогда не применяли для работы. Конь – это предмет гордости и престижа араба и в то же время – верный друг, чуть ли не самое родное и близкое существо, с которым хозяин ощущает почти кровную связь. Кони стоили очень дорого, иногда на хорошего коня меняли 25 верблюдов. Содержать их тоже было невыгодно: они потребляли много корма и воды.

Кроме коней и верблюдов, были еще ослы, но их употребляли только на юге и только для работы: ездить на ослах у арабов считалось позором. Иногда кочевники держали у себя сторожевых собак, похожих на шакалов, и крупных кошек, а в оазисах – кур, гепардов, ручных обезьян.

Помимо скотоводства, арабы знали еще один традиционный способ зарабатывать на жизнь – набеги. Они без конца воевали за землю и воду. Им всегда не хватало пастбищ и колодцев, и они захватывали их у соседей. Это были стремительные и внезапные рейды на территорию противника, чтобы угнать его скот и забрать женщин и детей, за которых потом требовали выкуп. Во время набегов арабы проявляли свою смелость и молодчество.

Третьим любимым занятием бедуинов была охота. Каждый араб являлся прирожденным охотником и часто именно этим добывал себе пропитание в пустыне. В арабской поэзии, книжных миниатюрах, биографиях, записках путешественников полно живописных сцен с охотой на птиц, львов, зайцев и антилоп. Вот как описание охоты звучит у одного бедуинского поэта:

Сколько раз он в засаде следилЗа газелью, ступавшей усталоК водопою по узкой тропе,И стрела антилопу пронзала,И мелькала в полете стрела —Так летят угольки из мангала.У стрелы были перья орлаИ о камень отточено жало.Старый ловчий без промаха бил,Лань, сраженная им, не вставала.Лишь охота кормила его,Был он крепок, хоть прожил немало.