Львы и розы ислама

Еще более яркий пример романтического изгоя и нонконформиста – Тарафа. Гуляка и транжира, которого выгнало собственное племя («родня сторонится меня, как верблюда в парше», писал он), жил при дворе Лахмидов и разгневал князя какой-то дерзкой эпиграммой. Не показав виду, князь отправил поэта и его дядю с посольством в Бахрейн и передал им запечатанные письма, которые они должны были вручить бахрейнскому царю. В этих письмах он просил царя казнить обоих послов по прибытии. Подозрительный дядя по дороге распечатал письмо и попросил какого-то юношу его прочесть (ни он, ни его племянник не знали грамоты), а когда коварство князя раскрылось, выбросил письмо и сбежал. Но юный Тарафа, которому было всего двадцать лет, из гордости и презрения к смерти отказался распечатывать свое письмо. Он привез послание в Бахрейн, и на следующий день поэта казнили, закопав живым в землю.

Другой тарид – Антара ибн Шаддад, сын рабыни-негритянки. Это был мужественный воин и в то же время воплощение поэта-любовника, помешанного на безответной любви к двоюродной сестре Абле. Он то описывал жестокие сражения, то изливал в стихах свои страдания от неразделенных чувств к возлюбленной. Ему грезились ее полураскрытые уста, пахнущие, как «полный мускуса кисет». Антара всегда чувствовал себя уязвленным тем, что его таланты и смелость не ценят по достоинству из-за его ничтожного происхождения и черной кожи. Недостатки своей родословной он восполнял с помощью меча. В будущем именно Антара стал героем легенд – как безупречный витязь, благородный, храбрый, никогда не знавший поражений, защищавший бедных и слабых, полное совершенство и предтеча западных идеальных рыцарей вроде Роланда, Ланселота или Парсифаля. Его собственные стихи полностью соответствовали этом образу:

Покрыта пылью голова, одежда вся в лохмотьях,Он не расчесывал волос, пожалуй, целый год.Он целый день готов таскать железную кольчугу,Он ищет гибели в бою, его удел – поход.Так редко он снимал доспех, что ржавчина на коже,Следы ее не смыть водой, ничто их не берет.(Пер. А. Ревича)

От жизни многих других бедуинских поэтов осталась только пара эпизодов или какая-нибудь яркая деталь. Например, Зухайр был миротворцем, вечно призывавшим остановить бессмысленные войны, а Хатим славился такой щедростью, что однажды одолжил копье собственному врагу. Имя поэта Амра ибн Кулсума вошло в арабскую поговорку: «Скор на руку, как Амр ибн Кулсум». По легенде, он как-то раз приехал в гости к князю Хиры вместе с матерью и, пока жена князя принимала мать в соседней палатке, беседовал о чем-то с князем. Неожиданно поэт услышал гневный возглас матери: супруга князя обошлась с ней непочтительно. Поэт немедленно вскочил и вонзил нож в горло князю.

Чтобы уйти от племени и жить одному в пустыне, требовалось большое мужество, почти безумная храбрость. Тарид Аш-Шанфара написал об этом, пожалуй, ярче других:

Неделю могу я прожить без питья и еды,мне голод не страшен и думать не стану о нем.Никто не посмеет мне дать подаянье в пути,глодать буду камни и в землю вгрызаться зубами.Ты видишь, я гол и разут, я сегодня похожна ящерку жалкую под беспощадным лучом,Терпенье как плащ на бестрепетном сердце моем,ступаю по зною обутыми в стойкость ногами.(Пер. А. Ревича)

У одиночек-изгоев был противоположный полюс – поэты-панегиристы, жившие при дворах богатых князей и воспевавшие достоинства тех, кто хорошо им платил. Среди них имелись свои крупные величины, такие как аль-Аша, аль-Хутайя или ан-Набига, кормившийся у правителей Хиры. Иногда панегиристам удавалось служить двум князьям сразу – например, тому же ан-Набиге, который пел хвалы одновременно и хирским владыкам, и их заклятым врагам гассанидам.

Муаллаки. Из сотни арабских поэтов, живших в VI–VII веках, самыми лучшими считаются семь, вошедших в сборник муаллаки. «Муаллак» буквально значит «нанизанные на нить», как жемчужина в ожерелье. У этого слова есть и другое значение – «вывешенные». На ярмарках в Мекке проходили состязания поэтов, и лучшие стихи потом записывали золотом и вывешивали в Каабе. В муаллаке каждый поэт представлен только одной касыдой. В этот канон вошли стихи Имруулькайса, Тарафы, Зухайра, аль-Хариса, Амра ибн Кульсума, Антары и Лабида.

Кроме поэзии, в Аравии высоко ценилось красноречие, умение владеть словом. Вообще, язык арабов при всей их бедной кочевой жизни был удивительно гибок и богат. (Сами арабы считали, что первые слова на арабском языке произнес Адам, когда оплакивал убитого Авеля). Эти задатки во многом объясняют тот неожиданный расцвет культуры, который арабы пережили в первые века мусульманства: культура в них была не создана заново, а пробуждена. Арабы на протяжении многих веков были потенциально заряжены цивилизацией, и ислам только послужил ее катализатором.

Глава 3. И Мухаммед пророк Его

Мекка

Мекка стоит посреди пустыни, окруженная голыми скалами. Это самое сердце Аравии – пекло здесь такое, что его с трудом переносят даже сами арабы. Здесь нет ни ладана, ни золота, ни финиковых пальм. Все процветание города издревле зиждилось на двух вещах: торговле и религии.

Через Мекку проходила дорога между Йеменом и Сирией – это был важнейших торговый путь, соединявший восток и запад, страны Средиземноморья с Индией и Китаем. Каждый год из Мекки на север и на юг отправлялось два больших каравана – один летом и один зимой. Каждый из них состоял из двух тысяч верблюдов, а его груз стоил пятьдесят тысяч золотых монет.

В Мекке ежегодно проходили знаменитые ярмарки, где проводились состязания воинов и поэтов, составлялись торговые союзы и заключались деловые сделки. Ярмарки длились по 4 месяца, во время которых во всей Аравии царил мир. В это время в город стекались паломники из многих арабских племен, чтобы поклониться стоявшим в нем богам и идолам, и главному из них – Каабе.

Посреди Мекки, как и во всяком городе, имелась рыночная площадь, а на краю ее стоял храм, имевший форму куба, поэтому ее называли Кааба – игральная кость.

Незадолго до появления ислама авторитет Мекки был оспорен христианами. Когда в Йемене властвовала абиссинская династия, правитель по имени Абраха решил перенести религиозный центр Аравии из Мекки в свою столицу Сану. Он построил в городе большой собор, но арабы осквернили христианский храм, разбросав по нему навоз. Тогда разъяренный Абраха собрал большую армию и отправился в Мекку, чтобы сокрушить Каабу. В его войске был привезенный из Африки боевой слон, поэтому армию Абрахи прозвали «людьми слона», а год, в который состоялся поход, – Годом слона.

Сила йеменцев была так велика, что курейшиты в Мекке даже не пытались ей сопротивляться: они оставили город и удались на соседние холмы, заявив, что бог Каабы сам о себе позаботиться. И действительно, произошло чудо: Абраха не смог войти в город, его армия была разгромлена, а сам он с позором отступил. По легенде, на солдат напали птицы и забросали их камнями и осколками скал. В Коране говорится, что Аллах «превратил их в мертвое поле соломинок и стеблей с разъеденным нутром» (105: 1–5). Сохранилось даже подробное описание этих птиц: зеленых, с желтыми клювами, размером с ласточку; в клювах они держали по большому камню, и еще по одному – в каждой из лап.

Слава южноаравийских царств к этому времени закатилась. Счастливая Аравия дряхлела и разваливалась на части. Аравия Пустынная, наоборот, процветала и крепла. В 570 году персидский царь Хосров I отправил в Йемен горстку головорезов, заключенных-смертников, в насмешку поручив им завоевать эту страну или погибнуть. И пара сотен бандитов, которым нечего было терять, без особого труда свергла династию Абрахи и захватила власть. Так пало великое Сабейское царство, одно из древнейших арабских государств, некогда бывшее символом восточной роскоши и несметного богатства.