Лягушки

— И что? Ну, Свиридова…

— Вы не знаете Свиридову! — воодушевлялся Дувакин. — Если надо, она на президента выйдет. Даже на двух. И публика в Синежтуре, и тамошние нравы ей знакомы. А на поиски Ковригина её никто не гнал. Имеет собственный интерес.

— Какой ещё собственный интерес? — произнесла Быстрякова с раздражением или даже (так показалось Дувакину) с чувством ревности. Но сейчас же, будто рассудив о чём-то существенном, сказала: — А может, оно и к лучшему, что именно Свиридова с её собственным интересом… Она-то, пожалуй, расторопнее других сумеет возвратить Ковригина в рабочее состояние… А это для нас с вами важнее всего.

— Ковригина ещё отыскать надо… — вздохнул Дувакин.

— Отыщет! — наложила печать Быстрякова.

"Ба! Да она, похоже, больше моего знает, — сообразил Дувакин, — о Ковригине и его передвижениях в мироздании…" С этой дамой следовало держать ухо востро. Но это и не новость. Хотя нынешнее восклицание Быстряковой: "Как пропал?" — и теперь казалось Дувакину искренним. В нём угадывались и удивление, и испуг, и страх за судьбу Ковригина… Впрочем, поди разберись в бабах, подумал Дувакин, в их чувствах и затеях!

— Пётр Дмитриевич, — сказала Быстрякова деликатно, даже доверительно, как партнёр партнёру, — Свиридова Свиридовой, президенты президентами, у них свои заботы, у них в Волгограде мост танцует с ветром. А у нас дела свои. И если вы что-то узнаете от Свиридовой, я-то с ней не знакома, сообщите, пожалуйста, нам. Если не через день, то через два. Вдруг потребуется наше содействие.

— Непременно, — сказал Дувакин.

На всякий случай сказал. Чтобы не терять лицо. Как это он мог узнать что-либо от Свиридовой, если у него не было сейчас канала связи с ней? Да, она улетела в Синежтур, объявив Дувакину, что начнёт с Острецова, она уже просила заводчика и владельца имения Ковригину зла не чинить, а то, сами понимаете… Но теперь Синежтур она якобы покинула, а куда направилась, было неведомо. Не исключалось, что в Журинском замке имелись чёрные дыры, и в одну из них Свиридову затянуло. Но Ковригина могло затянуть туда же и до прилёта спасательной экспедиции Свиридовой… Лететь же в Синежтур третьим Дувакину было лень. И боязно. Да и делами журнала следовало заниматься. "Какими делами!" — чуть ли не подскочил Дувакин. Подготовка текстов Ковригина и была теперь для журнала наиважнейшим делом! О своих опасениях ему, Дувакину, необходимо было сообщить Быстряковой. И немедленно. Но что-то остановило его, и он решил потерпеть денёк…

Свиридовой же и вправду в Синежтуре уже не било. За четыре дня она успела встретиться с властями и влиятельными людьми города. Будто бы провела производственное совещание по поводу возвращения Ковригина в социум и театральную жизнь. Все были с ней согласны, обещали содействовать, иные, правда, связывали с личностью Ковригина пропажу любимицы города Хмелёвой и требовали со светлейшей помощью А. А. Калягина, с его командой на Страстном бульваре, вернуть Хмелёву в Синежтур. Словом, поначалу никакого толку от разведывательных действий Свиридовой не было. Раздражённой воительницей добилась она встречи с господином Острецовым. Тот, как показалось Свиридовой, отводил от неё глаза, но клялся и божился, что Ковригину он не вредил, напротив, был чрезвычайно благодарен ему за участие, собирался выдать ему достойный гонорар за риски и разумные решения, но Ковригин от гонорара-вывода отказался. Он же, Острецов, вовсе не средневековый мракобес, не чудище какое-то и, конечно, человека, узнавшего тайны замка (а выходило, что Ковригин тайны замка узнал), морить не стал бы. Смешно об этом и подумать. Куда делся Ковригин, Острецов не ведал, был уверен, что тот благополучно отбыл в Москву и там процветает.

Получил последний номер журнала "Под руку с Клио" с эссе о Рубенсе и "Записками Лобастова". Эссе просмотрел, занимательно, а вот на "Записки" времени у него пока не было, занят больничными хлопотами, состояние дебютантки Древесновой, неизвестно чьими кознями или причудами упрятанной в усадьбе Журино, по-прежнему тяжёлое, и он, Острецов, приглашает врачей из-за границы, даже из Индонезии, ну и т.д. О Хмелёвой не было произнесено ни слова. Зато о Древесновой Острецов говорил охотно, он якобы ощущал ответственность за её судьбу и, очевидно смущаясь, стал спрашивать Свиридову, какие могут быть у Древесновой актёрские перспективы. "Сейчас любым тараканом можно украсить сдобную булку…" — буркнула Свиридова. Возня с Древесновой вызывала удивление и у байкерши Алины. Пожалуй, даже и раздражение. Но тут причиной могла быть и ревность. Какие-либо предположения о случае с Ковригиным Алина высказывать отказалась. Доброжелательная к Ковригину дама Антонова, одарившая Хмелёву бархатным гусарским нарядом, чуть ли не шёпотом посоветовала Свиридовой попробовать раздобыть хоть бы и мелкие сведения о Ковригине в ресторане "Лягушки". Или же у Эсмеральдыча.

— Какого ещё Эсмеральдыча? — удивилась Свиридова.

— Ну-у-у… — протянула Антонова.

И было разъяснено Свиридовой, что Эсмеральдыч — чистильщик обуви, популярный даже при потере интереса публики к гуталинам, ваксам и коричневым шнуркам, а важнее всего — сапожник (по старому), способный за пять минут произвести сложнейшую починку туфлей и башмаков, какую в мастерских по ремонту будешь ожидать неделю. И он обо всём знает. Приторговывает дефицитом, в том числе и билетами на спектакли и концерты, а потому может отнестись к московской звезде с симпатией. Впрочем, какое выпадет ему настроение. Киоск Эсмеральдыча (или палатка) размещается в десяти шагах от театра, в сквере.

Никакого хозяйства Эсмеральдыча Свиридова не обнаружила, а глаз имела зоркий. Прохожие помочь ей не смогли. Вроде бы обувная палатка вчера стояла вот здесь, а сегодня её нет. Такое случается. Потерпите до утра, вдруг палатка за ночь снова и внезапно вырастет… Не принёс Свиридовой удачи и поход в ресторан "Лягушки". Встретили там её с фейерверками в глазах, как же, как же, Александр Андреевич Ковригин захаживал к ним, и всем был приятен, вот здесь он вкушал напитки и сосьвинские сельди с отварным картофелем, вот здесь он играл в шахматы (Свиридова оценила прелести зелёных шахматисток и их товарок у шестов, шалун был наш Александр Андреевич!) и, как правило, оставался доволен результатами партий. Именно из "Лягушек", сытый и довольный, он отправился на вокзал к московскому скорому. Где он теперь, конечно, никто не знал. На мгновение Свиридова заметила пропавшее тут же за колонной знакомое лицо (вернее, знакомую харю, виденную где-то, возможно, в толпе на балу в замке Журино). Как только харя пропала, над столиком Свиридовой склонился гарсон и прошептал:

— А может быть, имеет смысл обратиться с вашим интересом к Эсмеральдычу?..

Утром оказалось, что обувная палатка и впрямь снова и внезапно выросла. Она имела два придела. Или две пристройки. В одной из них, с креслом для клиента, обувь, видимо, чистили. В другой — занимались её ремонтом. Маэстро гуталина и ваксы, скорее всего, трудился сейчас в починочной, и Свиридова в ожидании его осмотрела красоты палатки. Никакого обещания скидки афроамериканцам она не заметила. Не увидела и обращений к футбольным фанатам. Стены палатки были заклеены выцветшими уже афишными плакатами музыкальных переложений готического романа Виктора Гюго — балета Пуни "Эсмеральда", в постановке Йошкар-Олинского оперного театра, и нескольских гастролёрских спектаклей мюзикла "Нотр Дам де Пари". К любым, и к самым странным, увлечениям Свиридова относилась благосклонно. Но вот появился и хозяин обувного предприятия. Он походил на половца Кончака, пленившего князя Игоря, брови его отчего-то были выщипаны, а сам он явно намеренно сутулился. Или даже горбился.

— Вы Эсмеральдыч? — неожиданно для себя заробев, спросила Свиридова.

— Я Квазимодыч, — сказал чистильщик и сапожник. — Эсмеральдыч — мой двоюродный брат. Мы работаем по два дня…

— Извините, — растерялась Свиридова. — Я зайду через два дня.

— Бырышня, — сказал Квазимодыч. — Вы должны поспешать. Брат знал, что вы будете его искать. Просил передать. Вам надо в Аягуз.

— В Аягуз? — переспросила Свиридова.

— В Аягуз. Более нам нечего вам сказать. Всё. В Аягуз!

И обувных дел мастер с зажатыми в губах деревянными гвоздиками для подмёток отбыл из палатки по производственным необходимостям.

58

А Свиридова и сама поняла, что ей нужно в Аягуз. Разумное предположение, возникшее вчера в "Лягушках", о том, что Ковригин мог и не отправиться отсюда на вокзал к московскому поезду, а, выиграв партию, по правилам заведения получил возможность ублажать покорённую им шахматистку и сейчас продолжает ублажать её, хоть бы и на болотах, предположение это тут же отпало. Он, Ковригин, в Аягузе, нуждается в спасении, и ей необходимо поспешать в Аягуз!

Но где этот Аягуз и как до него добираться?

Что-то Свиридова слышала об Аягузе от Дувакина. Вроде бы, Ковригин, обидевшись на сестру Антонину и не желая, чтобы она разыскивала его, укатил в Средний Синежтур, сам же передал через Дувакина ложную информацию для Антонины, будто бы он улетел в Аягуз. Логично было бы сейчас дозвониться до журнала "Под руку с Клио" и его редактора Дувакина и вызнать у него, что это за Аягуз такой и как в нём быстрее очутиться. Но если существовали враждебные Ковригину силы, то для них её звонок Дувакину тотчас бы открыл местонахождение Ковригина и её, Свиридовой, секретную миссию. А она будто бы стеснялась своего порыва (и желания) отыскать Ковригина. И ведь на самом деле стеснялась… И Свиридова направилась в городскую библиотеку.