Любавины

– Попробуйте. А что, они мешают вам, эти слоники?

– Мешают. И потом… Вообще это уже другой разговор. Павел, ты согласен?

– Я за! Пора на самом деле привыкать к культуре. Что это такое!… Зайдешь в избу – одни слоны. У нас – пожалуйста – никаких слонов.

– Мы с тобой перекультурили – у нас вообще ничего нет.

– Будет!

– Конечно, будет, – поддакнула Майя. И засмеялась. – А мне даже нравится у вас, вы знаете.

Пашка замер, как на стреме.

– На полном серьезе?

– Да. Только… А вам не скучно одним здесь?

Братья переглянулись.

– Слушай, – сказал Пашка, – приходи к нам жить?

Майя вытаращила на него глаза.

– Как это?

– Да не сюда, а в ту половину. Та половина тоже ведь наша.

– Серьезно?

– Абсолютно!

– Я бы с удовольствием… Только… я ведь не одна. Мы ведь поженились с Юрой. Правда, сдайте нам ту половину?

«Как дите малое! – изумился Иван, глядя на Майю. – Обрадовала – замуж вышла… Этот высох из-за нее, а она к нему на квартиру просится с мужем».

– С законным браком, – сказал Пашка упавшим голосом.

– Спасибо, – Майя сообразила наконец, что не обрадовала Пашку своей радостью. – Ну, хорошо. Прихода завтра в райком комсомола. Да?

– Ладно.

– До свидания.

– До свидания. Приходи хоть в гости.

Майя опять засмеялась и вышла. Сказала на прощанье:

– Спасибо.

– Вот так, Иван Егорыч!… – Пашка опять заходил по комнате. – Они поженились с Юрой. С Юрочкой.

– Пойдешь завтра?

– Куда? А-а, схожу. Все равно делать нечего. Они поженились с Юриком. Слышал?

– Слышал. Комсомольской свадьбы почему-то не было.

– Неужели мы плохие ребята? – Пашка остановился перед братом. – Что мы, в поле обсевки, что ли? Почему нам так не везет? Ведь любил бы я ее!… – Пашка почти заорал, показывая руками на дверь. – На руках бы носил, не дышал бы! В чем же дело?!

– Носом не вышел, – Иван отвернулся с книжкой к стене.

В воскресенье с утра в райкоме комсомола собрались человек двенадцать молодых ребят и девушек. Набились в одну комнату, расселись кто где. Пришел Ивлев, громко поздоровался со всеми. Азартно поблескивая глазами, стал говорить о задачах штаба культуры.

– Главное, ребята, чтобы мы сами в калошу не сели. Мы начинаем большое дело, начинать всякое дело трудно, а такое особенно. Брать на арапа нельзя. Убеждайте, критикуйте, смейтесь, но не становитесь в позу, делайте все просто, по-свойски. Если в дом войдет этакий молодой гений и начнет свысока все охаивать, – пропало дело.

Пашка слушал Ивлева, снисходительно сморщившись, выказывал заметное нетерпение, скучал – такой вид, будто он всю жизнь только тем и занимался, что боролся с пошлостью. Он был старше всех здесь и единственный из старожилов.

Майя сидела на подоконнике, что-то записывала карандашом в сиреневую книжечку. На ней было простенькое синее платьице, которое ей очень шло, волосы гладко зачесаны и собраны сзади в пучок – аккуратненькая, в меру полненькая, вся налита молодым добрым здоровьем, чистая, свежая. Какая-то особенно красивая в это утро. Пашка старательно не смотрел в ее сторону.

Пошли по деревне – кто куда.

Пашка направился к Лизуновым. Когда-то, когда он крутил с Катькой любовь, он видел у нее в горнице этих самых слоников и кисочек.

Все Лизуновы были дома. Завтракали.

– Приятного аппетита, – сказал Пашка.

– Садись с нами, – пригласил хозяин.

– Спасибо, – Пашка присел на припечье. – Только что из-за стола.

Катька с нескрываемым интересом смотрела на раннего гостя; она не понимала, зачем он пришел. Может, к ней? У нее не склеилась семейная жизнь: муж попался пьющий, драчливый… Пожила с ним года три, помучилась и выгнала. Теперь сидела – вдова не вдова и не мужняя жена.

– Я к тебе, Катерина, – сказал Пашка.

– Сейчас, – Катерина торопливо дохлебала из тарелки, вышла из-за стола. Прошли в горницу. – Ты что?

Пашка поглядел на слоников на угловом столике, на кисочек, на бумажные цветы… Потом посмотрел на хозяйку… Стоит – молодая, изождавшаяся… Легкое ли это дело – еще до тридцати лет остаться совсем одной, и никакой надежды, что впереди будет друг, семья, дети. А годы идут.

– Так… зашел попроведать тебя… Шел мимо, дай, думаю, зайду, – Пашка натянуто улыбнулся; ему стало жалко Катерину.

«Морду бить таким мужьям», – подумал он о муже Катерины.

Катерина недоверчиво смотрела на Пашку.

– Что-то непонятно…

– Как живешь-то? – спросил Пашка и опять невольно глянул на слоников.

– Ничего… Какая моя жизнь! Кукую, – Катерина присела на высокую кровать, задумалась.

«Приду сегодня к ней», – решил Пашка.

– На танцы пойдем вечером?

Катерина удивленно посмотрела на Пашку. Горько усмехнулась, вздохнула.

– Легко вам, ребятам… Куда же я на танцы попрусь? Ты что! Совесть-то у меня есть?

– Тогда я в гости приду вечером. Мм?

– Зачем?

– В гости.

Катерина опять посмотрела на Пашку долгим взглядом.

– От ворот получил поворот у Ниночки?

– Не в этом дело. Прийти в гости-то?

– Как же ты придешь? Что я, одна, что ли?

– А чего они тебе? Ты на них – ноль внимания.

– Ноль внимания…

– А приходи-ка ты к нам!

– В новый дом-то?

– Ну.

– А для чего, Павлуша?

Пашка ответил не сразу. Действительно, для чего? Жалко Катерину… Но, честно говоря, что это, выход из положения? Ну – ночь, ну – неделя, месяц… А дальше?

– А я откуда знаю? Так просто… тоскливо ж тебе одной. И мне тоскливо.

– Тоскливо.

– Ну вот!…

– Думаешь, вдвоем веселее будет?

– Не знаю.

– Нет, не будет. Так это… самообман.

– Ну, ты уж сильно-то не унывай.