Люби и властвуй
Шрифт:
Эгин почувствовал, что, коль скоро главная цель аудиенции достигнута, пора постепенно расшаркиваться. Эгин осушил второй кубок гортело и, крякнув, поднял на свела отяжелевший взор.
– Позволите идти?
– Идите, рах-саванн, - настроение Лиг явно портилось с каждым ударом сердца. - И будьте готовы к завтрашнему.
– Скажите, Лиг, у нас есть шансы победить в завтрашнем сражении? - небрежно спросил Эгин, сгребая столовые кинжалы и прикидывая, куда же он их засунет - шейная веревочка уже была перегружена серьгами Овель сверх всякой меры.
– В завтрашнем сражении не будет победителей, - мрачно процедила Лиг, покусывая нижнюю губу. - Разве только вы, Эгин.
Глава
РОЗА И ЕЕ ЛЕПЕСТКИ
Несметное стадо уродливых черных коров, отчего-то одноглазых и длинноногих, словно бы это были не коровы, а кони Говорящих Хоц-Дзанга, двигалось по выжженной равнине, звеня колокольцами, напоминающими черепа каких-то грызунов. Тяжелое вымя самой ближней к Эгину коровы свисало почти до земли, и сосцы ее то и дело задевали кочки. Они двигались к востоку, но Эгин не мог видеть куда, его руки были плотно связаны за спиной лыковой веревкой, а на его шею был надет тяжелый лошадиный хомут, который не давал ему возможности поворачивать голову по своему соизволению. Звон колокольцев и нестройный жутковатый рев усиливались - теперь стадо проходило мимо него.
Позорный столб - а Эгин отчего-то не сомневался в том, что это был именно позорный столб, наподобие тех, какими изобилуют площади грютских городов, - был низок и ветх, вдобавок он был плохо вбит в землю, и когда Эгин делал попытки двинуть бедрами (ибо ноги его тоже были связаны), столб раскачивался туда-сюда, грозя надломиться и упасть в черный пепел неведомой земли, где копошились не то маленькие змейки, не то раздобревшие черви. На чем это они так разъелись? «Если какая-нибудь из коров заденет боком столб, он упадет, и тогда мне конец», - подумалось Эгину, и капля пота скатилась по его носу. «Где пастух, где же?!» - взывал он, обращаясь неведомо к кому. А рев все усиливался. Стадо почти поравнялось с его столбом, но пастуха, на которого он возлагал столько надежд, все не было и не было…
Эгин закрыл глаза, напрягся и изо всех сил рванулся вперед, пытаясь разорвать лыковые веревки. Одна из них поддалась и затрещала, освобождая запястья. С наслаждением вьщохнув, он сжал онемевшие пальцы в кулак и открыл глаза…
Таз для умывания, ночной горшок, камышовая циновка на окне, смятое ложе. Звона колокольцев не было, но вот рев… весь Хоц-Дзанг оглашался нестройным ревом. Но ревели не коровы - боевые трубы сме-гов. Кажется, началось то, о чем вчера с милым аютским акцентом поведала ему Ткач Шелковых Парусов. Гнорр Лагха Коалара пожаловал в гости собственной персоной. Предрассветный мглистый горный туман покрывал комнату ватными клочьями. Эгин смахнул со лба пот. Вздохнул полной грудью.
– Тара, девочка моя… - тихо и растерянно позвал он, услышав, как скрипнула входная дверь.
– Одевайся, мальчик мой, пора! - это был исполненный убийственной издевки голос Фараха, Хуммер его раздери. - К тебе в гости гнорр!
И, довольный собственной козлиной шуткой, Фарах рассмеялся. Совершенно как козел.
– Надо полагать, мои друзья сменили телесность на бестелесность, раз они здесь, - нашелся Эгин, когда среди смегов, изготовившихся к битве, он увидел Дотанагелу, Самеллана, Знахаря, Иланафа и еще десяток знакомьк матросских рож из «Голубого Лосося».
– Это не призраки, они живы, - не уловив иронии, отрезал Фарах авторитетнейшим тоном. - А за то, что они здесь, благодари не нас, а гнорра.
На площадке, окружавшей Семя Хоц-Дзанга, куда прибыл Эгин в обществе своего невидимого проводника, уже собралось не менее трех сотен человек, и народу все прибывало и прибывало. И хотя место это было
ничем не лучше других, кроме того разве, что находилось оно в самом центре руин крепости, все предпочитали именно его. Смеги были вооружены маленькими и наверняка маломощными луками, дротиками и короткими мечами - такими же кургузыми и легкими, какой, по ходатайству все того же Фараха, минуту назад пожаловали Эгину. Впрочем, столовые кинжалы в продырявленной кожаной перевязи для метательных ножей, которые украшали несколько исхудавший за последние дни торс Эгина, тоже делали его по-своему комичным. Но ему было отчего-то не до смеха.– Рад видеть тебя живым и невредимым! - Дотанагела, похоже, был действительно рад. Из-за плеча Дотанагелы - кроткая, словно домашний голубь, и худющая, словно сушеная корюшка, - выглядывала Вербелина. От Эгина не укрылись ни ее мертвенная бледность, ни фиолетово-серые тени, что залегли у нее под глазами. Ее милый лоб рассекала непрошеная, озабоченная морщинка, которая раньше лишь намечалась, а ее губы были на удивление сухи и белы.
– Здравствуй, Эгин, - сказала она с очень-очень грустной улыбкой.
И тут же, словно бы снедаемая бледной немочью, она закашлялась, уткнувшись в рукав Дотанагелы. Эгин никогда не испытывал к Вербелине чувств, далеко превосходящих то, что зовется приязнью. Но теперь от одного взгляда на нее - изможденную и иссушенную - его сердце сжалось в комок жалости и сострадания. «Любовь с Говорящими стоит дорого. Пока не выложишь все, что имеешь, - не отпустят!» - зло сказал себе Эгин, как вдруг ему стало стыдно, ибо, злясь на Фараха и Киндина, он косвенно злился и на Тару, которая сделала все зависящее от нее, чтобы оставить ему здоровье и жизнь. Значит, вся эта мутная история с семью северянами, которых скормили лисицам в обмен на бочонок с водой, тоже…
– А где Авор? - поинтересовался Эгин, когда отзвучали довольно скупые, хотя и радушные слова взаимных приветствий. - Что-то я ее не вижу.
– И не увидишь, - зло процедил Иланаф, который, вопреки своему обыкновению, зарос густой щетиной и все еще не порадовал присутствующих ни шуткой, ни каким-нибудь идиотским комментарием к происходящему. - Милашка Авор отошла к Намарну позавчера на рассвете. По крайней мере, так мне объяснил Фарах.
Эгин отвел глаза. Теперь сомнений по поводу того, состояли ли Иланаф и Авор в связи, если выражаться казенным языком Опоры Благонравия, у него не было.
– Прости, Иланаф, - выдавил Эгин.
– Да чего уж тут «прости»! Всем ведь было понятно, что тщедушная Авор долго в Хоц-Дзанге не протянет.
Все смолкли и нарочито увлеклись наблюдением за военными приготовлениями смегов. Вот десятеро сме-гов вкатывают на площадку продолговатое нечто, укрытое парусиной. Вот отряд пращников получает последние указания от своего командира. Но все это выглядит странно, весьма странно. Армия собирается на небольшом пятачке в центре руин, которые не способны защитить ее не то что от стрел, но даже и от взглядов. Но варанцев все еще не видно - боевые трубы смегов смолкли. Похоже, все, кто должен был собраться, уже собрались. Правда, их не слишком много.
– Я вижу, нашему ясному соколу пошло на пользу общество Говорящих! - Эгин вздрогнул и обернулся.
Это был голос Знахаря, и его обладатель тоже был рядом. С ним был Самеллан, являвший собой странное сочетание угрюмого азарта и затаенной радости.
– Здорово, рах-саванн! Я тут уж было думал, ты тоже того… а ты всего лишь спал, - Самеллан был, как всегда, прям и внятен.
«А я всего лишь спал», - повторил Эгин, ища глазами хоть какой-то намек на близость Тары или хотя бы Киндина.