Люби и властвуй

– Ну что, Шотор, - задумчиво начал гнорр. - По мне, так ты оставался бы лучше здесь.

Лагха казался насмешливым, игривым, но… голос его стал немного сиплым, а медовое течение слов сбивчивым. Могло даже показаться, что голос его… О ТТТи-лол, с каких это пор у гнорров дрожат голоса? И куда это собрался Знахарь? Он что, все еще не расстался с идеей предложить свои способности харренскому со-тинальму? Эгин навострил уши, для отвода глаз занявшись своей перевязью с анекдотичными столовыми кинжалами.

– Знаешь, мне все это смертельно надоело. Это не пустая бубнежка, как водится у поэтов. Мне действительно смертельно надоело, - Знахарь приставил к кадыку сложенные козой указательный и средний пальцы, изображая вилы, прижимающие его горло к стене, вилы, мешающие дышать и говорить. И для пущей убедительности захрипел: - Вот как мне все это встало. Если бы не Дотанагела, если бы не его фокусы, если бы не его наглость, никогда не видать бы вашей сраной лавочке дионаггана у себя на службе…

– Да, он оказался крепким хреном.

– Но теперь Дотанагела сделал нам ручкой. И нету больше мерзавца, который способен держать меня тут на цепи. Впрочем, есть ты. Но насколько я помню, ты не из тех, кто любит пускать по ветру пепел и клочья собственных обещаний.

– Нет, я не буду тебя держать. Прощай, Шотор, не в первый раз прощай.

– Но уж точно не в последний, - и с этими словами брюзга Знахарь обнял за плечи гнорра, а тот… тот сделал то же самое. Что-что, а вот такое Эгин видел в Своде в первый раз в жизни. Это дружеское объятие было еще более загадочным и неожиданным, чем сам разговор, обрывки которого достигли любознательных ушей Эгина.

– Пошли, дружок, а то глаза на лоб вылезут, - бросил за спину Знахарь и скрылся в темноте коридора.

– Это к тебе, рахсаванн, - холодно сказал гнорр, указывая Эгину на дверь.

– Вообще-то на пристани мне делать совершенно нечего, Эгин, но я провожу тебя, - сказал Знахарь, когда они вышли во внутренний двор крепости. - Не знаю, почему тебя невзлюбил гнорр, но мне ты всегда нравился, - добавил он довольно-таки невпопад.

– Спасибо, Шотор, - Эгин бросил взгляд на казарму, где провел несколько последних суток. - А раз так, могу я тебя спросить, а?

– Можешь, спрашивай. От меня кусок не отвалится, - отвечал Шотор, свистом вызывая караульных, охранявших выход на пристань.

– Ты покидаешь ряды служителей князя и истины? - получилось на редкость коряво, и Эгин улыбнулся.

– А ты что, еще не понял?

– Я-то понял. Но скажи на милость, как тебе это удалось? Я, может, тоже последовал бы твоему примеру, да ведь ты, наверное, знаешь, что людям, вступившим в Свод, не выйти из него раньше времени, отмеренного Сводом.

– Вот именно, что людям, придурок, - подавив зевок, вставил Знахарь.

– А ты что - не человек, что ли? Или не придурок, а? - огрызнулся Эгин, которого хамство Шотора то забавляло, то приводило в бешенство.

– Вот именно, что не человек. А придурок, так это пожалуйста. Хоть тысячу раз придурок, - Знахарь высунул язык, приставил уши и состроил рожу, которую при свете дня Эгин счел бы уморительной. Но той лунной ночью она показалась ему отталкивающей и жуткой. Да, Шотор определенно не был человеком, хотя иногда им казался.

– Я - дионагган, или, как выражаются отдельные козлы вроде нашего любимого гнорра, хушак. Дотана-гела, да будет его посмертие легким, извлек меня из небытия где-то около месяца тому назад, воспользовавшись одной темной формулой из истинной «Книга Урайна». Я служил Дотанагеле верой и правдой и иначе не мог - благодаря «Книге Урайна» старикан имел надо мной почти безграничную власть. Но теперь он изволил протянуть ножки, а значит, я тоже могу валить к себе со спокойной совестью.

– К себе - это куда, а, Шотор? - когда страх отпустил, Эгина начал жечь страстный интерес, ибо он понимал, что если не узнает ответа на свой вопрос здесь и сейчас, на Перевернутой Лилии, пока Шотор в хорошем расположении духа, пока он разговорчив и празден, то едва ли узнает его когда-либо в будущем. Не гнорр же будет ему рассказывать, в самом деле.

– Ты - невежественный осел, Эгин, - беззлобно, но устало сказал Знахарь. - Потому что всякий просвещенный муж, рожденный в Варане, должен знать, что «туда» - это значит по ту сторону каменных зеркал, какими когда-то давно была заставлена Воздушная Обсерватория вот на этой самой долбаной Перевернутой Лилии. Можешь считать, что Знахарь собирается на дно морское, ибо для тебя что бронзовые зеркала в княжеской купальне, что каменные зеркала Обсерватории - одна и та же малина.

– Выходит, твоя прогулка «на дно морское» чем-то сродни самоубийству Элиена Ласарского в памятный год Тайа-Ароан? - Эгину не хотелось, чтобы Знахарь окончательно закрепил за ним звание невежественного осла.

– При чем тут звезднорожденные?! - возмутился Знахарь, насупившись. - Ты окончательно сбрендил, Эгин. Читал бы лучше всякую запрещенную муть про Крайние Обращения и не портил бы аппетита «Геда-ми» про всяких там… Пойми, Эгин, я не дурак, лезущий в петлю. Можешь считать, что я возвращаюсь домой.

– Тогда счастливого возвращения! - сдался Эган. Это не очень лестно для самолюбия - проигрывать в словесных перепалках безусым пятнадцатилетним мальчишкам. Но если они не мальчишки, а хушаки, то можно и утереться. Утерся - и пошел дальше.

Хотя идти дальше в буквальном смысле было некуда. За оживленной беседой на темы, сугубо запрещенные всеми уложениями Свода, они дошли до самого края причала.

Шестивесельная лодка, обещанная Лагхой, качалась на волнах, а солдаты - квелые, сонные, но исключительно мордатые и плечистые - уже заняли свои места на лавках.

Знахарь рассматривал что-то в черной морской дали и молчал. Молчал и Эгин. Кто-то должен первым сказать что-то вроде «Ну вот, пора!». К счастью, один из солдат, набравшись храбрости, крикнул им: «Мы готовы, милостивые гиазиры!» Как будто все дело было в них, и только них.

– Ну ладно, вали. Люби и властвуй! - сказал Знахарь, как некогда, казалось, давным-давно, еще в прошлой жизни, когда он лечил новоиспеченного рах-са-ванна Опоры Вещей Эгина от буйства Внутренней Секиры. Сказал и фамильярно хлопнул Эгина по плечу.

И, дабы подать Эгину пример, развернулся к нему спиной и зашагал прочь. Потерянный и все еще пьяный (о Шилол!) Эгин, словно зачарованный, смотрел ему вслед. Хушаку нужно было что-то сказать. Но вдруг Знахарь резко остановился и пошел в обратном направлении к Эгину.

– Постой, совсем забыл. У меня для тебя тут жетон припасен. А то, боюсь, сделают из тебя в Пиннарине чучело на потребу маленьким воспитанникам Свода. Вот, держи.

С реакцией у Эгина всегда был порядок. Серебристая молния, брошенная Шотором, сверкнула в темноте и приземлилась на раскрытую ладонь Эгина. Это была Внешняя Секира аррума.