Люби меня по-немецки

Вдруг машина довольно резко дёргается, и я мысленно хвалю себя за то, что перестала болтаться по салону и, наконец, села.

Хлопают дверцы машин и до ушей доносится разъярённая ругань:

— Ты что творишь, кретин? Ещё бы чуть, и я тебя раскатал! — сокрушается водитель, и тут же слышу голос Курта:

— И лучше бы раскатал! У меня в этой машине жена беременная и вот-вот родит!

— У меня тоже жена беременная и она тоже вот-вот родит! — парирует незнакомый мужчина. — Я вёз её в роддом, но тачка сломалась прямо на половине пути! По-твоему, я должен до китайской Пасхи ждать, когда сюда доберётся скорая? Лапуля, иди сюда, вот так, аккуратно…

Открывается дверь и в салон неуклюже забирается молодая испуганная брюнетка с животом едва ли не больше моего, под локоть её придерживает молодой симпатичный парень, таща в свободной руке ворох сумок и пакетов.

— Господи, Ульяна, с тобой всё хорошо? Я жутко переволновался! — обнимает меня подоспевший Курт, и я цепляюсь за воротник его рубашки как за спасительную соломинку.

— От тебя булочками пахнет. С марципаном, — хлюпаю в родное плечо.

— Ну я же пекарню открываю, — он нежно гладит меня по волосам и сразу кажется, что все страхи напрасны и всё точно будет хорошо. Когда он рядом иначе быть не может.

Какое счастье, что в мой тридцатый день рождения бывший Олег Шмель не смог вовремя явиться на праздничное торжество; какое счастье, что я рискнула и вошла в ту забегаловку; счастье — что пошла наперекор отцу и продолжала, хоть и не без подножек, идти навстречу своей единственной и самой большой любви.

— Всё будет хорошо, слышишь? — шепчет мне на ухо Курт, и я согласно киваю, потому что если он так сказал, значит, так и будет. — Хочешь, я поеду с тобой, буду держать тебя за руку и рычать согласными как ты любишь?

Давлю улыбку, морщась от боли:

— А машина?

— Да чёрт с ней, заберут на эвакуаторе.

— Нет, лучше езжай следом и купи мне по пути фисташковое мороженое.

— Бог мой, амазонка, ты родишь с минуты на минуту, — хохочет он, и градус моего настроения сразу же повышается до критической отметки.

— Представляю, какую бучу устроил бы отец, если бы узнал, что я ослушалась его наставлений и вышла на работу. Хорошо, что Альбине хватило ума не обзвонить всех моих родственников, — смеюсь и замечаю, как виновато забегали глаза мужа. — Курт? — улыбка сползает. — Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Ну извини! Я же не мог не сообщить папе, что уже совсем скоро он наконец-таки станет дедом!

— Просто чудесно, лучше не придумаешь! — негодую, и, между прочим, вполне оправданно.

Папа, конечно же, рассказал всё маме, мама тёте Тамаре, тётя Тамара обзвонила всех родственников… Я ещё не родила, но новость уже распространилась словно вирус. Какое счастье, что сразу после разговора с Куртом у меня сел телефон.

— Зато твой отец перестанет считать меня бракованным, — обезоруживающая улыбка моментально сводит все претензии на нет.

И как ему только удаётся так мной манипулировать?

— Прекрати, ты же знаешь, что он просто над тобой потрунивает по старой памяти. Топор войны давно зарыт. Он даже подарил тебе свою именную пивную кружку, а это, поверь, дорогого стоит.

Нашу идиллию прерывает нахмуренный водитель:

— Посторонние выходят, едем дальше. Если, конечно, хотите родить как и полагается на родильном столе.

— Эй! У меня тачка сломалась, я свою жену не брошу! — возмущается парень, сжимая ладонь побледневшей супруги. Она выглядит такой несчастной и напуганной, что мне даже становится немного стыдно, что я по сравнению с ней просто кремень. Хоть и в мокрой юбке.

Перевожу взгляд на Курта, и тот обречённо машет рукой:

— Ай, чёрт с тобой, поехали.

Два молодых почти отца выбираются из кареты скорой помощи и прыгают в машину Курта. Сдерживая гримасу вновь накатившей боли машу им в окно рукой и снова смотрю на бедняжку:

— Тоже неожиданно приспичило? — киваю на её шарообразный живот.

— Мы матч смотрели и вот… — опускает взгляд на своё пузо и любовно оглаживает тот ладошкой. — Вообще, я за городом рожать должна, в "Лапкино".

Улыбаюсь неожиданному совпадению и, кряхтя, протягиваю руку:

— Меня Ульяна зовут.

— Женя, — сложив губы трубочкой, пыхтит. — Ромашкина. То есть, Малиновская*. Ой, что это? — с ужасом смотрит на растекающуюся под своими ногами лужу.

— А это, Женя, значит, что мамой ты станешь даже раньше, чем думала.

***

— Я боюсь! Пожалуйста, можно пригласить сюда моего мужа! — цепляюсь за рукав больничного халата пожилой акушерки. — Мы должны были рожать вместе, но так вышло, что попали сюда и я не готова вот так, одна…

— А чем тебе наш роддом не угодил? — хмурится, обиделась. — Между прочем, в семьдесят шестом году он занял третье место среди всех роддомов столицы!

— Лучше бы вы этого не говорили, — корчусь от боли, и стараюсь дышать правильно. Но не выходит. Ничего не выходит! Эта неудобная выцветшая роба с больничной печатью, этот запах хлорки, тушёной капусты и антисептика; эти выложенные плиткой стены и душераздирающие стоны из соседней палаты…

Увы, бедняжка Ромашкина-Малиновская начала рожать прямо в машине и до "Лапкино" мы, конечно, не доехали. Да и я уже на подходе.

Боже, как же страшно! Если бы можно было отмотать плёнку времени назад, я бы с большим удовольствием легла на сохранение с момента зачатия. Ну или хотя бы в начале этой недели, как советовал папа.

Тот самый случай, когда его стоило послушать.

— Ульяна! Дочь! — распахнув дверь, в палату залетает отец в накинутом поверх костюма больничном халате. — Ну, слава Богу, успел!

— Папа?! — забыв о боли, в ужасе одёргиваю любезно выданную мне робу и даже ненароком думаю, что это галлюцинация от того больного укола. — Но… что ты здесь делаешь? Как ты узнал, где я? Хотя вопрос глупый, конечно…

— Соломон Яковлевич — главврач роддома — мой хороший приятель, — (кто бы сомневался!). Озирается по сторонам и недовольно качает седовласой головой. — Ну и дыра. И здесь появится мой внук!

— Если честно, мне уже всё равно, лишь бы это всё поскорее закончилась, — сминаю рукой простынь и мысленно отсчитываю невероятно долгие секунды боли. Почему никто не сказал, что схватки — это настолько нестерпимо? — Мне сообщили, что я рожу уже вот-вот…

— Именно поэтому я и рад, что успел. Илья Валерьевич, — обернулся на дверь. — Поторопитесь.

Илюша Виноградов, собственной персоной! Голубой костюм висит на тщедушных плечиках как на вешалке, на голове дурацкая шапочка, а на лице улыбка, от которой меня бросило в дрожь.