Люби меня в темноте

Едва ступив внутрь, я немедленно понимаю, какую большую ошибку я совершила. Похоже, я только что вломилась без приглашения на вечеринку или на открытие выставки. Куда ни глянь, всюду стоят разодетые в пух и прах люди, между которыми снуют с подносами, заставленными напитками и закусками, официанты и бродит скрипач, играющий какую-то изумительную мелодию — кажется, Моцарта.

Я уже собираюсь уйти, но тут мой взгляд падает на висящую слева картину, и я, словно загипнотизированная ею, сразу же останавливаюсь. Все во мне требует, чтобы я рассмотрела ее вблизи. Я колеблюсь, помня, что у меня нет приглашения, но в итоге решаю, что если быстренько посмотрю на нее и не буду ничего пить или есть, то никакого ущерба не нанесу.

Когда я становлюсь напротив картины, шум затихает. На ней изображен цветок мака, он вдавлен в землю, а вокруг падают капли дождя. Цвета темные и насыщенные, мазки кисти размашисты и сердиты. Картина заставляет меня задуматься о скоротечности жизни. Сегодня ты молода и прекрасна, а завтра, умерев в одиночестве, лежишь, всеми забытая, в холодной земле.

Еще увлеченная разглядыванием картины, я чувствую за спиной чье-то присутствие.

— Excusez– moi, — обращается ко мне женский голос далеким от дружелюбия тоном.

Черт.

Со страхом, оседающим в животе, я медленно оборачиваюсь и вижу перед собой стройную женщину в черном. И — да, я угадала. Она взбешена.

Я хочу было извиниться, но тут женщина начинает фонтанировать обвинениями на быстром, разгоряченном французском. Она возмущается все громче и громче. Краем глаза я замечаю, что мы теперь в центре внимания. Даже скрипач перестал играть. Самое время полу раскрыться и поглотить меня целиком.

— Извините, — нервно бормочу я и, примирительно подняв руки, на секунду закрываю глаза, проклиная себя за то, что не знаю французский. — Извините, — повторяю с чувством неловкости и стыда. — Я не понимаю, что вы мне говорите, но я уже ухожу. Еще раз простите.

Раздраженно показывая то на меня, то на дверь, она привлекает внимание пары очень серьезных и хмурых мужчин — по-видимому, сотрудников службы охраны. Когда они начинают быстро шагать в нашу сторону, я, спотыкаясь от страха, пячусь назад.

— Я уже ухожу. Нет необходимости выпроваживать меня силой. — Господи, надо выбираться отсюда.

Когда я разворачиваюсь, вокруг моей талии неожиданно обвивается чья-то рука. Не успеваю я понять, что происходит, как оказываюсь прижатой к крепкому телу. Поднимаю лицо, и сквозь меня проносится шок. На мне сконцентрировались самые яркие голубые глаза, которые я когда-либо видела, и от их взгляда меня охватывает странная слабость. Я стою, не дыша, неподвижно, плененная в прямом и переносном смысле этого слова. Руки мужчины, будто стальными тросами стянув мою талию, притягивают меня ближе к нему, и я ахаю, ощутив своей мягкостью его твердость. И когда наши взгляды встречаются, жаркий румянец окрашивает мои щеки в малиновый цвет.

— Красавица, вот ты где, — произносит он на безупречном английском с едва ощутимым французским акцентом, потом улыбается легкой, лукавой улыбкой, и я будто падаю, падаю, падаю… — Я искал тебя.

Э-э?

Он наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Просто подыграйте мне.

— Что…

Он завладевает моим ртом в поцелуе, который я чувствую каждой клеткой своего существа. Мои глаза изумленно распахиваются. Я пытаюсь его оттолкнуть, но он, отпустив мою талию, погружается пальцами в мои волосы и притягивает к себе с такой силой, словно хочет сплавить нас воедино. Он вжимается губами в мои, поцелуй становится более глубоким и жадным. Его язык, готовый покорять и брать, брать, брать, проталкивается за мое сопротивление, и когда он бесстыдно, неумолимо сплетается с моим языком, я не могу больше двигаться. Я не могу больше думать. Шок и злость медленно тают. Этот человек, насилующий мой рот и мои чувства, превратил меня в безвольную куклу. Где-то внутри моей головы слабый, но мудрый голос призывает меня остановиться, потому что это неправильно, просит прервать поцелуй, пока он не поглотил меня.

Но я его игнорирую.

Потому что, пока рот незнакомца продолжает терзать мои губы, меня охватывает желание, шокирующе сильное, необъяснимое, острое. Я понимаю, что тоже целую его, что хочу большего… Пока он не отстраняется, словно я его обожгла.

— Черт меня подери, — произносит он. Яркий взгляд блуждает по моему лицу, по губам, щекам и глазам. Подняв дрожащую руку, он проводит ею по волосам. Потом, словно вдруг вспомнив, где мы находимся, медленно усмехается, забрасывает мне на плечо свою руку и поворачивается к оравшей на меня даме.

Пытаясь собраться с мыслями, я ошеломленно моргаю. Это что сейчас было?

— Марго, — обращается он к женщине в черном и, подмигнув мне, снимает с моих плеч свою руку. Вот она — возможность сбежать. Однако не успеваю я сделать и шага, как он, препятствуя моему отступлению, по-хозяйски приобнимает меня за бедро.

— Даже не думайте, — шепчет он, после чего наклоняется и проводит губами и кончиком носа от моего уха и до плеча. От его ласки я покрываюсь мурашками, все мое тело начинает звенеть.

— Вижу, ты уже встретилась с моей спутницей, — говорит он Марго, голос звучит уверенно, ровно.

Она складывает руки на груди — так, что золотые браслеты на ее тонких запястьях впиваются в кожу — и что-то отвечает ему на французском.

Пока я смотрю на своего французского кавалера, то, ошарашенная, потрясенная до глубины души, делаю пренеприятнейшее открытие: он чрезвычайно хорош собой — хотя своей смуглой внешностью походит, скорей, на злодея, чем на рыцаря в сверкающих доспехах. Его лицо не должно быть столь грешным, а тело столь мужественным. Все в нем — от широких плеч до носа с горбинкой и чувственных губ — создано для того, чтобы ставить женщину на колени, чтобы до беспамятства ее совращать. Он — опасность, приглашающая тебя поиграть, и его приглашение может принять только дура. Или, наоборот, только дура может его не принять.

— Естественно, я ее знаю. Она же со мной, — отвечает опасность опять на английском. Он переводит взгляд на меня — голубые глаза сверкают на смуглом лице — и, ухмыльнувшись, отвешивает моей заднице короткий шлепок. — Верно, красавица?

— Верно. — Яростно покраснев, я награждаю его убийственным взглядом. Он хмыкает, в его глазах пляшет смех. — Прости, что опоздала, — говорю я, сладко ему улыбаясь, потом чувствительно щипаю за бок и, когда он, дернувшись, прячет вопль боли за кашлем, опять улыбаюсь — на сей раз настоящей улыбкой. Попался. — Надеюсь, любовь моя, ты не сильно скучал.

— Очень сильно — до боли. — Уголок его рта приподнимается в нахальной усмешке, а ладонь сжимает мой зад. Медленно. Неторопливо. От его интимного, провоцирующего прикосновения мои глаза округляются, а улыбка сходит с лица. Да он сумасшедший. Это единственное объяснение его поведению.

— А теперь, если ты извинишь нас, Марго, мне нужна минута наедине с моей любимой малышкой, — говорит он, еле сдерживая смех на последних словах.

Марго выглядит сбитой с толку нашим взаимодействием. Взгляд ее прищуренных глаз перепрыгивает с меня на него и обратно — она явно не купилась на выдумку. Качнув головой, она закатывает глаза.

— Как скажешь. Только, когда наиграешься, проследи за тем, чтобы она ушла, — с сарказмом говорит эта вредная женщина на английском — выходит, она все-таки знает его, — и на этом, развернувшись на каблуках, оставляет нас, уводя за собой и охрану. Цирк окончен, разочарованная публика разошлась.

Незнакомец берет меня под руку и уводит вглубь галереи, где, кроме нас двоих, никого больше нет.

— Вы что, ненормальный? — Дрожа от возмущения, я выкручиваюсь из его хватки. — Зачем вы это сделали?