Идет французский фильм. Смотри не опоздай.В Москве тбилисский гость. Ты и его проведай.Прощается Апрель. Сулит премьеры Май.Спеши. И каждый день считай своей победой.Я фильмы прозевал. Я медленней живу.Коротких встреч с тобой листаю я страницы.Тебе не до меня. Бреду через МосквуИ верю: о тебе опять мне сон приснится.Ты дома, иль в гостях, иль снова входишь в зал,Где через пять минут угаснут искры люстры.…А то, что я вчера тебе не досказал, —Ведь это только жизнь… а ты живешь искусством.Но будет час, когда сквозь призрачный экран,Сквозь зыбкость миражей изображенной страстиПроступят раны строк, проступят строки ран.Последней в этот раз ты не досмотришь части.И осенит тебя «помилуй и спаси»!..Но в страшный миг, когда такое произносят,Троллейбусы полны и не найдешь такси.Трамвай, хотя б трамвай!.. Но где-то черти носят!Не новый вариант. Он был
во все века.– Что я наделала!.. — …И, если ехать прямо,В ловушку попадешь наверняка:Ворота раскрывает мелодрама.…Но мы затормозим на всем скаку.И смерть мою опередим минуты на три.Не кайся. Не вгоняй себя в тоску.Не суетись. Сиди себе в театре…
«…Она обманула. А я простоял под дождем…»
…Она обманула. А я простоял под дождем…Влюбленные люди, чего мы от женщины ждем?Едва лишь узнает, что кто-то надежно влюблен,И чуткость срывается с рельсов, летит под уклон.И дружеской ласки легко обрывается нить.Уже не захочет в обещанный срок позвонить.Хоть взвой по-собачьи, хоть по-человечьи заплачь,Но в ней просыпается средневековый палач.И знает она, что нельзя так, нельзя так, нельзя.И чуткость придет на секунду, всем зверствам грозя.Но только заслышит, как молит мужской наш народ, —Презрительно взглянет, холодным ехидством убьет.Что хочешь – разбейся, состарься иль даже умри, —Но с нею, как нищий восторженный, не говори.Собрат по мученьям, влюбленный родной человек!Любви не поможет грядущий сверхатомный век.Хоть женская воля врезается в космос уже,Орудия пытки у женщины те же в душе,Что были в ходу у далеких, забытых эпох…И женскую душу ничто не застигнет врасплох.Она не предаст первобытное дело свое,Страдаю, но славлю величие пыток ее!
«Пересмотру закон не подвержен…»
Пересмотру закон не подвержен,Он в балете царит до сих пор:Должен делать умело поддержку,Если ты настоящий партнер.Я на сцену судьбы своей вызван,Как лукава вся женская стать.И не знаю, сумею ли в жизниЯ возвысить тебя и поднятьНад твоей слепотой, над привычкойВыбирать тот орешек, что пуст,Над твоим роковым безразличьемК неподдельности подлинных чувств.Поднимаю в немыслимом риске,Напрягаю все мускулы строк.Но в глазах твоих бешенства искрыВысекает мой скучный урок.
За час до свидания
Минуты бьют, все дальше мчась,Остался час! Остался час!Бью такт ногой, у них учась,Остался час! Остался час!И сердце бьет, в ребро стучась,Остался час! Остался час!Уже не час… уже не час…Уже сейчас! Уже сейчас!..
Через минуту после свидания
Где она?.. Пропал и след…Ничего на свете нет…Улиц нет и фонарей,Нет афиш и нет дверей,Нет прохожих, нет окна…Тени, тени, тишина…Шепчет мне старик-узбек:– Здравствуй, пьяный человек!Я не пьяный, я не пью…Просто-напросто люблю.Плохи на земле дела:Вот была – и вот ушла…Скрючилась земная ось.Спутник мчит куда-то вкось.Не свихнулся ли я сам,Веря всяким чудесам…Я все это не со зла…Как мне быть? Она ушла!..
«…И разве это выразить при помощи чернил…»
…И разве это выразить при помощи чернил?..Она мне позвонила, чтоб я больше не звонил…Я вновь звоню. Как в колокол, в ответ моя беда:– Вы, гражданин, ошиблись. Вы попали не туда!Какая это музыка – твой восхищенный гнев!От счастья, как от ужаса, стою, оцепенев.– Опять ошиблись номером! Опять, опять, опятьЯ буду ошибаться, и звать, и вызывать.И вроде май, а на щеке как будто тает снег…– О чем, о чем вы плачете, товарищ человек?Прохожий беспокоится, и улица сама,Все будки телефонные, деревья и дома…Я не ошибся номером! Люблю твой гнев, твой смех,Любимая, жестокая, товарищ человек!
«О многом я и не прошу…»
О многом я и не прошу.Вы на досуге взвесьте сами.Легко ли мне, когда пишу,Вас перепутав со стихами.И, может, я пришел в МосквуНе различать где вы, где строки.И, может, только тем живу,Что вы так искренне жестоки.Всмотритесь: это не мольба.Нет, это выше, чем признанье.Любви упрямая резьбаПо дереву непониманья.
«…Склоняет голову она…»
…Склоняет голову она,Когда танцует. Я заметил,Такая кротость сужденаВнезапно
повзрослевшим детям.Взял и открыл себя. Зачем?..Я делал вид, что между прочим.Я делал вид, что не совсем, —Ей удалось узнать, что очень.Без доказательств обличен.Но не ребенком. Я заметил:Такая зоркость ни при чем.И если суждена – не детям.Здесь нужен опыт – без трудаВлюбленного поймать с поличным,Найти намек под коркой льдаИ неожиданность в обычном.Издалека взглянув в упор,Она любые льды прорубит.. . . . . . . . .…К чему весь этот разговор,Когда она меня не любит?..
«Уже давно одиннадцать…»
Уже давно одиннадцать,И сроки так тесны…Идут ко мне в гостиницуОтчаянные сны.Наверняка напрасная,Наивная мечта.Ведь в коридорах ясная,Ночная пустота.Но сам себе на горе яПридумал сон больной,Что мчит из санаторияАвтобус, как шальной.И в том пустом автобусе,Решительна, бледна,Отбросив все условности,Ко мне спешит она.И все ж в лице смятение…И на нее свой взорБросает в удивленииАвтобусный шофер.Такие вдруг преданияПрипомнились ему —Про тайные свидания —Что страшно самому.И он воскликнул: – Где уж намДо тех страстей былых…Но, посмотрев на девушку,Взволнованно затих…Все это мне мерещится,Когда кругом ни зги…Ее шаги на лестнице,Ее, ее шаги!Я чувствую, я слушаю:Она вошла и вдругПреграды все разрушилаПрикосновеньем рук.Но от виденья светлогоВдруг сразу ни следа…Пойми, не будет этого,Не будет никогда…Ничто не переменится,Ведь счастью есть предел…Лишь ветряные мельницыМечтателя удел…Не любит – дело ясное.Пойми, чудак, смирись.Но все ж над сердцем властвуетНавязчивая мысль.
«Солдаты смотрели нестрого…»
Солдаты смотрели нестрого,Я только два слова сказал,И вдруг: Боевая тревога!И сдуло, как ветром, весь зал.…Была та тревога учебной.А вот между мной и тобойРискованный ежедневный,Хоть и засекреченный, бой.Наивная конспиративность!Рассудочности вопреки,Я так тебя жду, мой противник!На взводе всех нервов курки!Ты взглянешь притворно, непылко:В чем разница, он иль не он?..Но чувствуешь каждою жилкой,Что тот, кто вошел, – тот влюблен.И пусть не протянешь поэтуЕдинственной в мире руки,Но тянешься, тянешься к светуЕго удивленной строки.И я зарекался: твой профильИз памяти вычеркнуть впредь.Но жребий ведет к катастрофе —К тебе, моя жизнь, моя смерть!И вновь я кидаюсь в дорогу —Крушить равнодушье твое.Тревога! Тревога! Тревога!И счастье, и муки – в ружье!
«Что это? Знаю, что она предаст…»
Что это? Знаю, что она предаст,Не только подведет, но и продаст.И жизни не сулит, а только смерть.И все ж хочу лишь на нее смотреть.Смотреть, встречая наглый вызов глаз.В нем все: и обещанье, и отказ,Дразнящая усмешка, злость и страсть.И тянет к ней, и хочется пропасть.И наплевать на доводы друзей,Что я слепец, безвольный ротозей,А все, что есть в ней, все не от души,В сравненье с ней – все бабы хороши;И только лишь она – жалка, мелка,Не верь слезам – то брызги коньяка.Свихнешься, пропадешь, пойдешь на дно.Ее смешит твоих стихов вино.Пойми, чудак, пойми, ей грош цена…Все – правда. Обесценена она.…Но почему с той правдой невпопад,Ее увидев, стал я так богат,Что без нее мне нищ весь белый свет?Я нищий без нее. А с ней – поэт.
Ночной диалог с самим собою
Я сижу посередине ночи,Сам с собою молча говорю:– Что шумишь? Что от нее ты хочешь?– Я за все ее благодарю…– Не любовник ты и не наставник!Откажись от этой чепухи…– Я бы рад. Но ведь судьею главнымНаши дети общие – стихи…– От нее не будет в жизни толку.Приглядись, о, как она пуста…– В поезде она так странно смолкла.Загрустила. Это неспроста.– Глупости! Без дальнего прицелаТак вот смотрит двадцать лет уже…– Нет! Она в меня, в меня смотрела,Нет, ее душа настороже!..– Сам себе ты голову морочишь.Ночь прошла. Иди встречай зарю!..Что ты от девчонки этой хочешь?..– Я за все ее благодарю!..