Проснулся, понял – ничего не будет.Не будет ничего и никогда.Свой возраст постигающие люди,Что это – сожаленье иль беда?Я не ревнив, спокоен и безгрешен,Так правилен, что оторопь берет.По радио, как будто бы в насмешку,«Я встретил вас…» мне Штоколов поет.Примерным намертво мой быт устроен.И как все это ты ни назови,Пожалуй, «идеальней» мы героевЛюбой бездарной пьесы о любви.Вот так. Зато никто нас не осудит.Вот здорово! И горе – не беда!..Хоть плачь, хоть смейся – ничего не будет.Не будет ничего и никогда.
собака и стара.И повидала в жизни виды.Была доверчива, добра,А получала лишь обиды.Вот так ты душу отдаешь.Все терпишь, хоть бывает всяко.Я чем-то все-таки похожНа ту ташкентскую собаку.
«Вы в трех шагах и односложный…»
Вы в трех шагах и односложныйНа все даете мне ответ.Мне не печально, не тревожно,Когда от вас я слышу «нет»…К обидам я не безучастен,Но самолюбия играИз сердца вытеснена счастьемЖелать вам счастья и добра.
«Чем день начнется – плачем, смехом ли…»
Чем день начнется – плачем, смехом ли,Бедою, музыкой, кто знает…Но говорят мне: ты приехала…И это сразу все меняет.И вроде ничего такого:– Ну как?.. — полушутя спросила.Но обаянье полусловаЧуть слышного… невыносимо…
«Я в безнадежном списке состою…»
Я в безнадежном списке состою,При мысли о прощании немею.Билет обратно в кассу я сдаю —Я от тебя уехать не умею.Моим признаньям верьте иль не верьте:Не научился я в любовь играть.В тебе есть все для жизни и для смерти.Я остаюсь, чтоб жить и умирать…
«Жестоки часовые стрелки…»
Жестоки часовые стрелки,И уходить уже пора.Я стал расчетливым и мелким:Коплю минуты, вечера.Вам это кажется забавным,Я сделался совсем иным,Я стал завидовать недавноВсем вашим близким и родным.Не только тем, кто в давней дружбе,Кому уже влюбляться лень,Но даже тем, кому на службеВас можно видеть каждый день.И вот я слышу: до свиданья…Прощаюсь. Закрываю дверь.И я уже за новой гранью…Что занимает вас теперь?Домашние заботы? Письма?Любимцы из семьи родной?..Так знайте: вечный их завистникВсегда стоит за их спиной!
«Сегодня вы уедете в Тбилиси…»
Сегодня вы уедете в Тбилиси.И я за то простить меня прошу,Что я уже одно из первых писемВам до отъезда вашего пишу.Заранее оно пусть будет с вами.Быть может, ваш разнообразит путь,Быть может, неспокойными глазамиВам на него захочется взглянуть.Мне ваши описать глаза хотелось,Но о глазах есть тысячи стихов,И я поэтому теряю смелость,Не находя предельно точных слов.У вас в глазах не хитрых, не надменныхПритворной и лукавой нет игры.Они до удивления добры,До странности просты и откровенны.Увидев, я обогатился ими.Они мне зренье сделали острей.У памяти никто их не отнимет.Ведь я хозяин памяти своей!
«Я не исчезну с ваших глаз…»
Я не исчезну с ваших глаз.В любые дни. В любой заботе.В такой-то год, в такой-то часВы все равно ко мне придете.Не взятой напрокат судьбой,Не расстояния канканом…Перехожу на «ты» – с тобойНам не прожить самообманом.Тот человеческий исходТебе пока еще неведом.В такой-то час,В такой-то год,В гостях,В объятьях,За обедом.Спохватишься. И смолкнешь вдруг,Ту неизбежность обнаружа,Ты вырвешься из крепких рукНавеки преданного мужа.И побредешь. Назад. В давно.Уставшая любовь земная.И сквозь замерзшее окноТебя, быть может, не узнаю…И нас охватит стыд и страх,Что каждый жил своим покоем.И ты уснешь в моих руках.…Пусть мы такой любви не стоим.
Льву Озерову
…Главное уже совершилось…
Лев Озеров
Лев Озеров, вы стали мне опорой,На слабости мои ожесточась.И наши чуть замедленные спорыГотовность к бедам укрепили в нас.Сам полдень, как философ, был спокоен.Пыль суеты была им сметена.Раздумчиво покачивалась хвоя,Настроясь на его полутона.Сказали вы: – Проститесь со вчерашним.В любви вы обретаете Свое.Вам ничего теперь уже не страшно.Свершилось. Вы увидели Ее.Взаимности не ждите и доверьтесьВсему, чем возвышает Вас Она.Но
путь к вершине нам грозит и смертью.Не струсите?.. Нелегкая цена!..
Посвящение странному человеку
Город Пермь. Люди прибыли в командировку.Осторожность, упрямство, смекалку, сноровку,Горячась, умоляя, ликуя, кляня, —Все исчерпать успели в течение дня.Почитали газеты. Заняться им нечем.Угрожающе надвигается вечер.– Ведь не зря домино людям богом дано, —Молвил первый. Второй: – А не лучше ль в кино?Третий пивом с таранькою душу таранил.А четвертый витал в облаках – в ресторане…Пятый — странный и чуждый страстям гражданин —Хочет в город поехать, остаться один.Странный тип! Простофиля! Ходи да зевай…Странный тип – простофиля — садится в трамвай.Хоть никто и не звал его в гости, а все жеОн спешил, как мальчишка, волнуясь до дрожи.Никогда не откроет: зачем, почемуНервно улицу ищет. Что нужно ему?Все приметы сойдутся. Вот сквер. Вот аптека.Это улица Дальняя? У человекаЕсть приметы. Но точного адреса нет.Третий дом от угла. Окна. Таинства свет.Двор. Ковер на веревке. И кот на скамейке.Чей-то голос: – Все пропил, ну, все до копейки!..Две старушки толкуют о том и о сем,Про нескладных зятьев и приснившийся сон.Спросит их человек неприметного вида:– Проживала когда-то здесь девушка Лида?– Лида Тузова?.. Что ты, свалился с луны?Проживала она еще в годы войны…Столько лет! И, кажись, не жила она даже…Вон их окна на улицу. Там – в бельэтаже!..…По луне пробирается луноход.По земле человек-открыватель идет.На земле есть загадочная планета,Что тревожно зовется – любовь без ответа,Где космический холод всех Таней и ЛидСердцу много великих открытий сулит.…Вот за домом пустырь, освещенный луною.Там мальчишки со всею враждою земноюНасмерть бились, отстаивали авторитетПеред дамой прекрасной пятнадцати лет…Он поздней ее встретил. И был ей не нужен.И давно укатила в Литву она с мужем.Никогда не была с ним добра и нежна…Так зачем же ему ее юность нужна?..Это самая светлая тайна на свете.Пусть столетья проходят, тысячелетья, —Люди вырвут загадки у дальних планет,Но Земля не откроет им этот секрет.
«Это счастье быть вечно наивным, зеленым…»
Это счастье быть вечно наивным, зеленым,Быть доверчивым и до смешного влюбленнымИ смотреть заколдованно вслед…И, тебя не догнав, на пороге топтаться.Кто вовек не отплясывал этого танца,Тот не знает, что старости нет…
«Вы говорите – Дон Кихот…»
Вы говорите – Дон Кихот?..Но раз такое вдруг замечено,Мой Санчо Панса будет женщина…И с ней отправлюсь я в поход.Что озираешься с тоской,Печальный рыцарь – род мужской?Опоры нет? Судьба изменчива?..Да. Как ни вечен книги след,Но в прозе жизни Санчо нет…А если есть, то это – женщина.
«Она сказала: «Что за цирк без риска…»
Она сказала: «Что за цирк без риска?..Тоска в благополучии таком».Поверившую в жребий свой артисткуРаботать с сеткой обязал местком.Но то, что лишь опасностью чревато,Рождает артистический задор,Все то, чем раскалялся гладиатор,Все то, чем заряжен тореадор, —Все своего достигнет апогея,Когда на риск имеешь ты права.Здесь просто надо стать Хемингуэем,Здесь не помогут громкие слова.Все высшее работает без сеткиИ презирает в творчестве покой.Верните риск! – и станут руки цепки.А ты, поэт, ошеломляй строкой!Любовь впервые. Ты в оцепененье.Ты в слове нерешителен и скуп.Но миг еще — и в пропасть объясненьяОтчаянно твой стих слетает с губ.
Новелла в двадцать строк
И начал главный режиссер: «ОпасноВ военных сценах сеять только страх…»А сам подумал: «Да, она прекрасна…Недостижима, хоть и в двух шагах…»Завлит сказал о том, что сцена казниЗапомнится сильней батальных сцен…И понял вдруг: строга, а чем-то дразнит,Вот хоть бы на день мне попалась в плен…А режиссер второй спросил: «Не слишкомМы увлеклись приемами кино?..»И рассудил: «Ох, было бы нелишнеЖениться бы на ней давным-давно…»Но ничего не говорил четвертый.Не строил планов. Не искал побед.Он был от восхищенья полумертвым.Он просто погибал. Он был – поэт.И женщина решила: «Недалекий,Ты ищешь смерти?.. Так тому и быть!..»Ведь не считали римлянки жестокимПовергнутого до конца добить.