Любимая мартышка дома Тан

Так, а теперь пора подумать и о себе, о том, что же я в результате натворил.

Получается, что все хуже некуда. Всё время, пока я думал, что покупаю себе время работой на императора, я работал на заговорщиков против императора.

Вот только – как? Мои письма Ань Лушаню, переправлявшиеся через господина Чжоу, чётко говорили ему об одном: сиди на месте, не высовывайся, тебя хотят сожрать. Мои устные послания напрямую, через Меванчу, говорили о том же. Потому что это, в конце концов, и было тем, чего я добивался в качестве лучшего варианта. Хотя готовился и к худшему – к тому, что сейчас и происходит. Но вовсе не подстрекал к этому «худшему» моего братца Аня.

«Всё равно что спать со змеёй под одеялом», – вспомнил я слова Юкука.

Далеко-далеко и давным-давно в наш самаркандский дом часто заходил некто Рамтиш, человек, которого все безмерно уважали, но обходили стороной.

Он ловил змей.

Он прижимал змею к земле толстой палкой или деревянной подошвой особого сапога, хватал её за треугольную голову и просовывал между её зубов кинжал. Кинжал этот, укушенный смертельной серой лентой с неподвижным взглядом, он потом долго отмачивал в масле, а масло продавал мне, готовившемуся тогда к очередной большой войне и к долгим дням среди воинов, неспособных после нескольких часов битвы даже поднять руку. Это масло, втираемое в их мышцы, возвращало в седло людей вдвое быстрее, чем в любом другом отряде.

– Когда я хочу поймать змею, я сам должен стать змеёй, – говорил мне этот человек, весело поблёскивая серыми глазами из бороды, которая, казалось, росла прямо от его нижних век. – Я должен думать как змея и чувствовать как змея. Тогда я пойму, как себя поведёт эта змея, где спрячется или как нападёт.

Как же должен был действовать все эти месяцы змей по имени Чжоу, и – главное – как он будет действовать сейчас?

Итак, он делал одну очень простую вещь. Он вёл великую империю к краху. Естественно, с лучшими намерениями. Потому что за крахом и падением (а то и загадочной смертью) императора ожидался приход наследника, Светлого Вана, или же Плешивого Хэна, – кому как нравится. «Справедливость будет восстановлена, в Поднебесной возродится гармония» – вы мне на самом деле это сказали, господин Чжоу, или это игра моего воображения?

Ну, а потом… договорится ли новый император с помощью своего верного слуги Чжоу с Ань Лушанем, или же наследнику придётся стать героем империи, подавив восстание? Скорее второе. Слишком много крови уже пролил мятежный полководец.

Но – далее: похоже, у неприступного Тунгуаня имперские войска тоже долго не продержатся. Потому что это не отвечает планам господина Чжоу. Которому, судя по истории с арестами Ношфарна и других, увы, верит пока что его будущая жертва-премьер-министр Ян Гочжун. А пока он ему верит, жди неприятностей на поле боя. Недолго, видимо, гореть сигнальным кострам по эту сторону Тунгуаня, говорящим о том, что ущелье держится.

Мне лично это было почти всё равно. Потому что я был человеком, писавшим письма заговорщикам. Я был человеком, с чьего стола утащили список сторонников заговорщика в столице. И я же был человеком, самым неприятным образом связанным с одной очень влиятельной дамой из семьи Ян. То есть наглядным свидетельством… чего? – получается, сговора этой семьи с негодяем Ань Лушанем.

Ой-ой. Правда, я же был человеком, который подготовил для заговорщиков – а не для императора, как я думал, – договор о помощи и границе сразу с двумя государствами, находящимися за ней. Халифатом и уйгурами.

Переговоры, как я знал из почты, прошли успешно, и очень скоро отряд конницы из Круглого города, так же как и воины-уйгуры, должен был подойти к землям империи, дабы оказать ей помощь в борьбе с мятежом. А Ань Лушань должен был понять, что дни его сочтены.

Но вот теперь получалось, что император тут был ни при чём. Он мог попросту не знать о том, что глава его Ведомства по делам иностранцев, господин Чжоу, готовит такие договоры. Потому что Чжоу готовил их не для императора, а для Плешивого Хэна. Он с моей помощью ковал оружие для нового владыки Поднебесной, оружие, которым тот быстро сокрушил бы мятеж – после того как сам Светлый император, увы, распрощался бы с этим миром.

Мне же предстояло прощаться с этим миром в самом ближайшем будущем. Причём, боюсь, очень медленно и мучительно прощаться. Потому что враг давно уже стоял у самой столицы, у неприступных ущелий Тунгуаньского прохода. И главные события, значит, должны были произойти очень скоро.

Оставались сущие пустяки. Змея украла с моего стола камфарные фигурки. Вот теперь и с ними всё было ясно. То, что змея стащила бумаги с именами сторонников Ань Лушаня, – это было не главное и не единственное.

Нужны были именно фигурки.

Если эти изумительные миниатюры были известны хотя бы десятку людей во дворце как подарок императора драгоценной наложнице Ян, то именно в таком качестве фигурки должны были всплыть очень скоро в самом неподходящем месте.

Где? Да в ставке мятежника, ясное дело. После этого несчастной мартышке Ян уже было бы не отделаться правом на почётное самоубийство. А затем пришла бы очередь её брата. Император же предстал бы перед Поднебесной как выживший из ума старик, у которого под носом творился разврат, заговоры, подстрекательство к мятежу. Заодно двору, в качестве живого (точнее, полуживого) доказательства показали бы некоего мелкого согдийского шпиона, через которого осуществлялись преступные сношения семьи Ян с заговорщиками. Сознавшегося в своих преступлениях негодяя, на чьём столе – как видело множество людей, – стояли те самые фигурки, прежде чем оказаться, по поручению злодеев из семьи Ян, у мятежника.

А затем… затем среди всеобщего хаоса и возмущения появляется Светлый Ван, опирается на помощь союзников – уйгуров и посланцев халифа, громит мятеж, и всё становится хорошо.

И это всё, для чего я был нужен господину Чжоу. А я-то мечтал, что этот достойный слуга империи просто не мог не уважать такую ценную личность, как я. А я, оказывается, нужен ему был всего-то как жертвенный козлёнок – пусть и купивший себе несколько месяцев жизни своей дипломатией с владыками Запада.

В сердце моём в те мгновения не было даже страха – одна лишь обида. Да она и сегодня никуда не ушла.

Мы ведь могли бы стать настоящими, а не притворными друзьями, господин Чжоу. Мы могли бы рассказывать друг другу интереснейшие вещи – бросили же вы мне, чуть небрежно, в ответ на мой намёк насчёт загадочного Удай-Бабы: «А, племянник раджи из Магадхи. Он не должен вас беспокоить, господин Маниах. Он и нас-то не слишком беспокоит, поскольку работает очень осторожно».

Мы так и не поговорили с вами о громадных, как императорские дворцы, боевых речных кораблях династии Суй, которые потом превратились в труху и исчезли навсегда. Или о неуклюжих боевых колесницах эпохи Чжоу, которые через полтора года ваши, господин Чжоу, коллеги бросят в бой на заснеженной равнине против мятежников у озера Чэньдао – и потерпят страшное поражение.

Я мог бы ответить вам на случайно брошенную как-то раз реплику о том, что скоро Поднебесная может стать другой. Придут на высокие должности настоящие слуги императора. Будет меньше глупых решений, меньше взяток. А я тогда, увы, не понял истинного смысла этих намёков и подумал: как это типично – чиновник, чьи глаза увлажняются от мысли об идеальном, обновлённом государстве, руководимом лучшими из лучших, такими, как он сам, – просвещёнными и непогрешимыми?

Увы, сказал бы я вам, господин Чжоу: я уже видел, чем кончаются такие мечты. И видел не раз. Идеальных империй не бывает.