Любимая невеста

— Ну, царица. Ты проснулась? — Он протягивает руку, прижимая кончик охотничьего ножа к груди Саши, чуть выше выреза футболки, в которой она легла спать прошлой ночью. — Знаешь, — говорит он непринужденно, опуская нож так, что он начинает разрезать ткань ее рубашки, — Саша здесь из-за тебя.

Я ничего не говорю. Я не могу. Я чувствую, что мое тело дрожит, каждый мускул напряжен, я готова к полету, который я не могу вынести, и к бою, в котором я не могу участвовать, потому что я связана. Вся травма, полученная в хижине, стремительно возвращается, ощущение связанности и беспомощности, яркие воспоминания о ножах Андрея и Степана, впивающихся в мою кожу, и то, как Алексей прижимает охотничий нож к коже Саши. Лезвие, должно быть, было невероятно острым, потому что оно медленно разрезает ее рубашку, как папиросную бумагу, почти без сопротивления.

— Я думал о том, как мне следует наказать тебя, — продолжает Алексей, опуская нож вниз и разрезая ее рубашку, кончик слегка царапает ее плоть, так что появляется рельефная розовая линия, из которой вытекают маленькие капельки крови. — Я думал о многих творческих способах, но потом я понял кое-что фундаментальное в тебе, Катерина.

То, что он использует мое имя, поражает, пронзает меня так, как никогда не пронзала его насмешливая царица. Это кажется знакомым, интимным, и мой желудок скручивает, потому что это напоминает мне, что он был близок со мной, что теперь он знает самые сокровенные части меня, и я никогда не смогу этого изменить. Он неизгладимо, залез топчась мне в душу, независимо от того, удалось мне каким-то образом блокировать его в тот момент или нет.

— Что? — Мне удается задать вопрос с некоторым трудом, мои губы немеют и распухают, все мое тело переходит в режим паники, которая угрожает охватить меня.

— Ты храбрая, когда дело доходит до твоей собственной боли. Я мог бы угрожать тебе весь день напролет, наказывать тебя худшими способами, и тебе потребовалось бы много времени, чтобы сломаться. Я думаю, ты могла бы вынести больше, чем некоторые из моих мужчин. — Он смотрит на меня оценивающе. — В некотором смысле я восхищаюсь тобой, Катерина. Не у многих женщин есть твоя сила или храбрость. Но, видишь ли, на самом деле у меня нет на все это времени. Ты нужна мне послушной, сговорчивой, потому что мне нужно вести бизнес и заключать сделки. Я не могу позволить себе тратить время на то, чтобы ломать тебя, как бы приятно ни было видеть, сколько ты можешь вынести, прежде чем начать молить меня о пощаде. И не пойми меня неправильно, ты бы это сделала в конечном итоге. Я могу быть очень талантлив в пытках, когда захочу этого.

Он разрезает оставшуюся часть рубашки Саши, отрывая ее от нее так, что она белыми хлопковыми лентами опускается на пол. Почти рассеянно он засовывает нож за пояс, затем тянется к поясу слишком больших спортивных штанов, которые она нашла. Он срывает их одним движением, полностью обнажая ее, когда снимает их и отбрасывает в сторону, оставляя ее болтаться обнаженной на крючке.

— Твоя слабость, Катерина, в других. Тех, о ком ты заботишься, за кого чувствуешь ответственность. Ты позволила бы мне мучить тебя, но если я причиню боль кому-то, кто тебе дорог, это ранит тебя глубже, чем любой нож, иссушит твою душу сильнее, чем любое клеймо. Итак, я привел сюда дорогую Сашу, чтобы наказать вместо тебя, потому что, увидев это, ты поймешь серьезность того, что ты сделала, и насколько я серьезен.

Он протягивает руку, проводя пальцем по ее соску, и Саша визжит, отворачиваясь от него с судорожным всхлипом.

— Я не могу оставлять на ней следы, конечно. Не стойкие. Она единственная из вас безупречна, если не считать отсутствия у нее девственности. Но за нее заплатят самую высокую цену. — Затем он откладывает нож в сторону, расстегивая пояс. — Но я все еще могу преподать тебе урок таким образом.

Алексей кружит вокруг нее, сворачивая ремень в своих руках. А затем, когда Саша громко всхлипывает, извиваясь на крючке, он опускает ремень на ее задницу со всей силой, которая есть в его руке.

Крик Саши не похож ни на что, что я когда-либо слышала. Она снова кричит, когда он делает это во второй раз, и Алексей смеется, издавая звук, который почти похож на хихиканье.

— Когда ты бросаешь мне вызов, царица, когда ты отказываешься подчиняться мне так, как подчинялась своему мужу, когда ты споришь со мной или пытаешься причинить мне вред, когда ты пытаешься помешать мне, плеть достанется не тебе. Это будешь не ты, кого я доведу до самых пределов возможностей, чтобы вынести боль. Это не тебя я буду мучить и насиловать. — Он жестоко улыбается, его глаза загораются удовольствием, когда он снова бьет Сашу, достаточно сильно, чтобы ее тело закачалось на крючке.

— Это будет она, или калека, или жена Романо. И если ты к тому времени не усвоишь свой урок, то после того, как я устану вымещать на них свой гнев, я прибегну к чему-нибудь более убедительному. — Его глаза блестят, и я с леденящим душу страхом понимаю, что именно он имеет в виду. — В конце концов, — любезно говорит Алексей, как будто мы обсуждаем погоду. — Разве большинству детей не нужна хорошая порка время от времени?

— Пошел ты! — Я вырываюсь из веревок, привязывающих меня к кровати, обнажая на него зубы в почти рычании. — Ты не поднимешь на них свою гребаную руку…

— О? — Алексей поднимает бровь, а затем опускает ремень на бедра Саши. Не один и не два раза, а снова и снова, раскачиваясь в безжалостном ритме, от которого ее задница и бедра ударяются о кожу, пока она почти не раскалывается докрасна и не всхлипывает, беспомощно болтаясь.

— Пожалуйста, — плачет Саша, и я жду, когда Алексей просияет от удовольствия, что она умоляет его. Но затем она поворачивает голову в мою сторону, и я чувствую, как что-то в моей груди раскрывается с особой, мучительной болью. — Катерина, пожалуйста…

— Что? — Я выдыхаю это слово, чувствуя, что не могу дышать. — Саша, я…

— Прекрати бороться с ним. Пожалуйста. — Теперь она плачет сильнее, хватая ртом воздух, ее тело дрожит, как будто она почти в судорогах от боли. — Пожалуйста, не выводи его из себя. Я больше не могу терпеть, пожалуйста, это больно, это так сильно больно, Катерина, пожалуйста, не…

Я чувствую, что слабею, каждая частичка борьбы, которой я когда-либо обладала, покидает меня. Как будто Алексей проник внутрь меня и вырвал кусочек моей души в это мгновение, как будто он раздавил мое сердце в своем кулаке. Я думала, что чувствовала себя разбитой раньше, покидая его комнату, но я ошибалась.

Я и не подозревала, насколько сломленной могу быть.

— Прости, — шепчу я. — Я не буду… я обещаю, что не буду. Я не буду сопротивляться и бороться. Я клянусь, Алексей, пожалуйста, не причиняй ей больше боли…

— Громче. — Он двигается так, как будто собирается снова взмахнуть ремнем, и я почти кричу это, дергая за веревки.

— Я не буду сопротивляться! Я клянусь, Алексей, я обещаю, просто не бей ее снова! Пожалуйста! Я сделаю все, что ты скажешь, клянусь…

Он отступает назад, на его губах появляется довольная улыбка.

— Очень хорошо, Катерина. — Он делает знак одному из мужчин у двери, и охранник делает шаг вперед, вытягиваясь, чтобы снять Сашу с крючка. Она сжимается в его объятиях, не в силах стоять и, казалось бы, безразличная к тому, кто ее держит, до тех пор, пока он не дает ей упасть на пол.

— Отведи ее обратно в комнату, — приказывает Алексей. — И приведи другую.

— Что? — Я громко ахаю, мои глаза расширяются. — Но я сказала…

— Ты ведь не споришь со мной, не так ли, царица? — Он спокойно смотрит на меня, уголок его рта подергивается от явного удовольствия, когда он прижимает меня к себе. — Ты сказала, что согласишься со всем, что мне понравится, да? Что ты не будешь бороться или препятствовать мне, если я отпущу твою подругу? Потому что я могу вернуть ее, если ты не хочешь этого…