Любимая женщина Альберта Эйнштейна
Шрифт:
Отношения Коненкова и Эйнштейна складывались ровными, уважительными. Каждый знал себе цену и с почтением относился к работе друг друга. Лишь однажды между ними едва не произошел конфликт на религиозной почве. Они втроем спускались в лифте, и вдруг Коненков обратился к Эйнштейну с неожиданным вопросом:
– А вы верите в бога?
– Нет, – лаконично ответил физик.
– Ну и дурак, – не менее краток был художник.
Хотя Маргарита и не решилась переводить последнюю фразу, но Эйнштейн ее и так понял. При случае, пока чета Коненковых гостила в Принстоне, он подробно изложил свои взгляды на религию и науку.
– Я не верю в бога как в личность и никогда не скрывал этого... Если во мне есть нечто религиозное, это, несомненно, беспредельное восхищение строением Вселенной в той мере, в какой наука раскрывает
С другой стороны, каждый, кто серьезно занимался наукой, приходит к убеждению, что в законах природы проявляется дух, значительно превосходящий наш, человеческий. Перед лицом этого высшего духа мы, с нашими скромными силами, должны ощущать смирение. Думаю, занятия наукой приводят к благоговейному чувству особого рода, которое в корне отличается от наивной религиозности.
Я не могу представить себе персонифицированного бога, прямо влияющего на поступки людей и осуждающего тех, кого сам сотворил. Не могу. Не могу сделать этого, несмотря на то что современная наука ставит под сомнение – в известных пределах – механическую причинность. Моя религиозность состоит в смиренном восхищении безмерно величественным духом, который приоткрывается нам в том немногом, что мы, с нашей слабой и скоропроходящей способностью понимания, постигаем в окружающей действительности. Нравственность имеет громадное значение – для нас, а не для бога...
Внимательно, не перебивая, слушавшего Эйнштейна Сергея Тимофеевича особенно подкупила афористичная фраза ученого: «Наука без религии хрома, а религия без науки слепа». Словом, инцидент был исчерпан. После этой встречи, вспоминал Коненков, их на долгие годы связали «теплые, дружеские отношения».
Религиозные воззрения Эйнштейна и впрямь были довольно своеобразны. Родители его не были религиозны. Но сына отдали в католическую школу, одновременно с этим он получал частные уроки по иудаизму. Все это создало то, что Эйнштейн позднее называл «религиозным раем юности». В то время он соблюдал некоторые религиозные правила. Например, не ел свинину. Но вот кипа не держалась на его мятежной голове. К 12 годам Альберт стал серьезно задаваться вопросами об истинности большинства библейских историй.
Он так часто произносил слово «бог», что вводил этим людей в заблуждение. На самом деле, признавался Эйнштейн, «я верю в бога Спинозы, который раскрывается в гармонии всего сущего, а не в того бога, который управляет судьбами и поступками людей».
Зоркий глаз и верная рука мастера Коненкова очень точно поймали основные черты облика гениального ученого. Дело было даже не во внешнем сходстве. Художественный критик А.Каменский позже писал о работе Коненкова: «В портрете Альберта Эйнштейна удивительным образом смешались черты вдохновенной мудрости и наивного, чуть ли не детского простодушия... Этот портрет в самом высоком смысле слова светоносен – искрятся широко раскрытые, думающие глаза, над которыми взлетели ломкие, тонкие брови; ласковостью солнечного полдня веет от теплой, милой улыбки, и даже небрежно разметавшиеся волосы над огромным, морщинистым лбом – будто лучи, несущие потоки радостного света. Живое, безостановочное движение великой мысли и доверчиво-вопрошающее изумление перед раскрывающимися тайнами гармонии бытия запечатлелись на этом потрясающем своей проникновенной выразительностью лице, таком добром, мягком, простом и в то же время озаренном силой и красотой пророческого ясновидения...»
НЬЮ-ЙОРК, 1936 и иные годы
Но распрекрасная салонная жизнь, столь бережно выстраиваемая Маргаритой, внезапно оборвалась. Все изменилось буквально в один день, когда Маргарита привела в мастерскую некоего Тихона Шмелева, члена общества «Ученики Христа». Она совершенно случайно познакомилась с ним в поезде. Разговорилась с соотечественником.
Поначалу он показался ей интересным человеком, и она решила познакомить с ним мужа. Потом она неоднократно кляла себя за легкомысленный поступок. Шмелев оказался искусным проповедником идей секты «расселитов», основанной примерно в 1874 году своеобразным толкователем Библии, пастором Чарльзом Тейзом Расселом.Последователи секты Рассела несколько раз меняли свое название, стремясь избавиться от аморального шлейфа, оставленного после себя ее основателем, человеком, далеким от этических эталонов. В конце концов, в 1931 году, они стали называть себя «свидетелями Иеговы». Исследователи религиозных течений считают иеговистов одной из опаснейших сект, которые используют для убеждений и привлечения новых адептов не только силу слова, но и психотропные препараты. Не исключено, что, вербуя великого русского скульптора в свои ряды, они, говоря современным языком, подсадили Коненкова на иглу.
Хотя сам Коненков утверждал: «Со мной одинаково мыслящих... душ двадцать – рабочие различных профессий, поляки из Польши и Карпатской Руси. Ни к какой религии из существующих на земле или секте – мы не принадлежим и учения своего не распространяем. Мы лишь исследователи Библии в нашем маленьком собрании. С коммунизмом мы имеем одинаковые основания. «Кто не работает (не хочет трудиться), тот и не ешь»... Вполне солидарны в проведении программы для устройства на земле царства справедливости и счастья для всего человечества. Мы убеждены – что все государства с начала от 1914 г. начали рушиться и будут рушиться до последнего. Все старые порядки рабства, эксплуатации человека человеком, купля и продажа чрез капитал уничтожатся – гражданской войной – т.е. революцией в каждом государстве под руководством С.С.С.Р., где устанавливается новое царство, то, о котором мечтало лучшее человечество, как о золотом веке. И все ето будет совершаться на наших глазах, и год за годом все будем видеть то совершающимся с точностью и без ошибок...» (стиль и орфография сохранены. – Ю.С.)
В отличие от классических иеговистов, разработавших учение об Армагеддоне как о войне армии света с армией тьмы, члены кружка брата Заборовского, в который входил Коненков, считали, что Армагеддон и мировая революция – это практически одно и то же, а последняя битва между добром и злом будет сражением между социализмом и капитализмом.
В конце 30-х годов Коненков, отыскавший в Библии прямые указания на современность, решает раскрыть глаза «дорогому брату Сталину» на ближайшее будущее и беды, которые грозят России. За советом он обращается к своему давнему знакомому – московскому скульптору Александру Златоврацкому. Делится с ним своими видениями и пророчествует: «Войны не будет: будет революция всесветная и начнется она в 1939 году... И эта революция уничтожит до основания существующие порядки на всем свете. С.С.С.Р. будет стоять непоколебимо и будет стоять в авангарде предстоящей революции... В предстоящей революции капитализм будет уничтожен – навсегда – навеки. Настанет царство рабочее...
В письме вы пишете, что инициатива о возвращении должна идти с моей стороны, и что отсюда следует обратиться мне к Сталину или Молотову, который теперь является главным руководителем искусства... Все ето мы поручаем Вам свидетельствовать Сталину и Молотову...»
Истратив день на размышления, на следующий день Коненков сочиняет следующее послание для брата Златоврацкого: «Чтобы предстать пред Сталиным и Молотовым вначале мы трое согласны приехать в Москву, я, моя жена и брат Заборовский. (В нашем обществе мы называемся братьями, как все которые воспримут Царство Божие – суть братья – дети Божие – будучи в гармонии с Богом...)
В С.С.С.Р. устанавливается царство Божие на основе справедливости... Мы докажем ето на основании Библии и здравого смысла. Только большевики обладают здравым смыслом... Мы ответим советскому правительству на каждый поставленный нам вопрос. Мы покажем карту-картину год за годом наступающих событий и подтвердим то Библией, здравым смыслом и очевидностью исполнявшихся событий, исполняющихся и предстоящих исполниться, и то с точностью года и месяца...
То все будем свидетельствовать, когда предстанем пред дорогим Иосифом Илларионовичем (так в тексте. – Ю.С.) и пред дорогим товарищем Молотовым, и просим их принять наши сердечные приветствия.