Любимые не умирают

— Да не ершись. Все ты знаешь, да не соглашаешься.

— С чем?

— Или не понимаешь, почему я доселе в холостых хожу? Сколько лет минуло, а я как на цепи вкруг тебя кручусь, самому совестно, а ничего не могу с собой поделать. Одна ты в сердце моем живешь. Нет равной тебе на всей земле,— вздыхал кузнец, присев на крыльцо.

— Выброси пустое из головы. Не теряй зря время. Сам знаешь, другой у меня. Уже сын растет. Я люблю Силантия...

— Ну, чем он лучше меня? Почему его выбрала? Целых два года я засыпал цветами пороги твоего дома. Ты знала все, но почему не глянула на меня? — говорил человек с обидой.

— Как я убивался за тобой, сколько ночей не спал. Не верил, что уживешься с ним. Ведь ты, как звездочка ясная, он против тебя пыльный лопух.

Не смей обзывать моего мужа! — нахмурилась Ольга, хотела уйти, но свиньи спали.

Выходит, мне не на что надеяться?

— Я же сказала, зря теряешь время!

— Но разве Силантий умеет любить? — не верил кузнец.

— Важно, что я его люблю!

— И за что свинарю такое счастье? Он никогда не оценит и не поймет...

— Смешной ты, Костя! Любовь, когда двое не могут друг без друга. Когда один любит, а другая нет, это уже беда и боль. Но я не могу ничем помочь. Я другому судьба...

— Ладно! Иди. Я сам пригоню свиней. Не терзай меня больше. Одного не пойму, почему в этой жизни везет слабакам?..

Ольга возвращалась в свинарник грустная, задумчивая.

Она лучше всех знала своего Силантия.

— Чудаковатый человек! — говорили о нем.

— И впрямь он необычный,— усмехается Никитична, вспоминая, как муж держится в свинарнике. Он поет и разговаривает с каждым поросенком, как с человеком. Всем имена дал приличные. У него ни единой Хавроньи, сплошь Марины, Елизаветы, Настасьи, Фени, даже хряка величал Федором Ивановичем. Всех он поглаживал, почесывал, похваливал и никогда не ругался при них матом, считал своими друзьями.

Среди людей Силантий не имел ни одного друга. Не складывалось у него ни с ровесниками, ни со старшими. Вроде все нормальные люди, но чего-то в них не хватало. Потому лишь в свинарнике чувствовал себя легко и раскованно.

Когда Ольга впервые услышала, как муж поет рядом со свиноматкой, она спросила изумленно:

— А почему дома никогда не поешь?

— Ты ж видишь, Маринка поросится, я ей подмогаю. На песню поросятки шустрей выскакивают. Когда вкруг поросной матки галдят и бранятся, у ней роды тормозятся. На два дня задерживаются. Никто в свете ругачки не уважает,— говорил мужик со знанием дела. О свиньях Силантий мог говорить много. Он не просто знал, человек бесконечно любил их и доказывал, что назвать свиньей любого мужика иль бабу, все равно, что орден выдать. А уж обидеться за это слово и вовсе грех. Умней свиньи еще поискать нужно. И Ольга ни раз говорила мужу:

— Ты смотри, сам средь них не захрюкай!

— Лишь бы ты с Васяткой меня понимали. С другими я почти не говорю. Не об чем.

О, если б видела Ольга, как выплеснул радость Силантий при рождении сына. В тот день он даже плясал вокруг своих красавиц, девиц, лебедушек! Он знал, тут его не осудят и не высмеют, потому можно быть самим собой, как в большой семье, где все понимают и любят друг друга.

Вот только сыну не понравилось на свинарнике. Он убегал, прятался, но свиноматка все ж прихватила за ногу. И как ни убеждал Силантий, мальчишка не поверил, что свинья играла с ним в догонялки, и больше на ферму не пошел.

— Ладно, зайка, не горюй, я тебе другого помощника рожу,— пообещала Ольга.

Силантий просиял от радости. Но жена родить не спешила. Боялась сына, что тот будет обижать младшего. Так оно и было, пока Катька сумела жестами объяснить родителям, что Васька поколачивает и ругает ее, бьет по лицу, попке, дергает за уши. Старшему в тот день досталось от матери, Ваську не пустили гулять на улицу, до вечера продержали в углу и не пустили на печку слушать сказку.

Катька росла совсем иною, ни в чем не похожей на брата. Внешне она была копией Силантия и до безотчетности любила отца. Но с самого раннего детства была хитрой и мстительной. Уж кому, а Ваське спуску не давала. Коли не доставала кулаком, пускала в ход зубы и ногти. Прощать она не умела, а потому в доме часто шла войнушка.

Катька всегда находила повод, чтоб ущипнуть, укусить, толкнуть Ваську в бок острым локтем и, преданно глядя в глаза, сказать, что это не она. И тут же, отвернувшись от родителей, показать Ваське язык, вывалив его до самого пупка.

У Кати было много подруг. Они подолгу секретничали в комнате девчонки, и мать не без труда выпроваживала их, забирала дочь на ферму. Та не отказывалась помочь родителям, но требовала, чтобы брат тем временем принес воду, истопил печь, подмел полы. Васька в ответ скручивал фиги, домашнюю работу он не любил с малолетства.

Громом средь ясного неба стала его женитьба. Он никого ни о чем не предупредил, а вечером, прямо с гулянья, привел свою девушку и, указав на нее родителям, сказал:

— Она моя жена! Если не согласитесь, я уйду вместе с нею.

Силантий с Ольгой переглянулись, и только мать открыла рот, Васька уже повел жену показывать дом.

— Вот тут моя комната. А это Катькин скворечник. Здесь келья родителей! Ну а вот эта — кухня-столовая. Все запомнила? Пошли обустраиваться! — поволок в свою комнату.

Вскоре Василий расписался с женой, а через год ушел с ней в новый дом, какой им построила бригада строителей.

Ольга так и не успела привыкнуть к невестке, редко виделись. Та работала дояркой и, как все животноводы, рано уходила и поздно возвращалась домой. Вскоре она родила сына и, когда мальчонке исполнилось два месяца, стала иногда оставлять его Никитичне на часок, другой. Мальчонка едва научился ходить, как в семье сына родился второй малыш, немного погодя — и третий.

— Ребята! У меня уже детсад. Подождите! Ведь едва успеваю! — взмолилась Никитична.

— Все мам! Этих троих растим, больше не рожаю! — пообещала невестка.

Она так и не узнала, почему ее Вася перестал навещать родителей, с чего так резко изменилось к нему отношение в родной семье. Сестра перестала разговаривать с братом, смотрела на него зверем. Отец с матерью уже не приглашали сына на праздники, не поздравляли его с днем рожденья, не дарили, как раньше, подарков. Даже на Радуницу не звали с собой на могилы родителей. Когда невестка попыталась узнать, что произошло, за что обиделись на Васю в отчем доме, ей никто ничего не сказал. А сын и сам обходил стороной родительский дом. Когда ему поневоле приходилось прийти туда за детьми, он старался не встречаться глазами с Катькой. Та не просто обижалась, она люто ненавидела Ваську, и тот, хорошо зная сестру с детства, понимал, она ему когда-то отомстит, пусть пройдут годы, Катька не забудет...

Васька и не предполагал, что он никогда не будет прощен семьей, и не любил вспоминать тот морозный день, заснеженный, хмурый лес, пузатые, холодные сугробы...

Катька тогда орала на весь свет, проклинала брата, желала ему самой лютой и грязной смерти, грозилась убить, вслух жалела, что не сделала это раньше. Он так и не попросил у нее прощенья. Знал заранее, все бесполезно, сестра будет помнить всю жизнь зло, какое он причинил ей.

Нет, Васька не раскаивался в случившемся и через годы, хотя ни раз видел слезы в глазах сестры, ставшей девушкой, и матери. Приметил злые огни в глазах Кольки. Мигом понял, тот знает все, а значит, одним врагом у него прибавилось. Ольга Никитична вовсе охладела к сыну. Даже когда тот заболел двухсторонней пневмонией, не навестила и не проведала. Будто все отгорело и оборвалось в сердце к Ваське. Его презирали и перестали молиться, его вычеркнули из душ...