Любить и не страдать. Когда страдание становится образом жизни

Мне нужно было быть «хорошей девочкой». Без мнения, без права голоса, девочкой с посланием «будь незаметной». Сейчас у меня низкая самооценка, боюсь выделяться и заявлять о себе, не прошу о помощи, раньше унижалась, лишь бы любили. Женя, 35 лет

Ко мне требования с самого детства были очень высокими, зашкаливающе высокими: мне нужно было учиться на пятерки, поддерживать порядок в доме, не обижаться, терпеть сложности, отвечать за младшего брата, всех понимать и оправдывать любое поведение по отношению ко мне. До сих пор от меня мама ожидает успешности. Например, я работаю на крутой работе, как со стороны может показаться: и интересные проекты, и деньги, и командировки. Но по факту – там насилие, издевательства, а я все терплю ради денег. И мое желание это прекратить не поддерживается мамой. Обесцениваются мои страдания: «Ты все утрируешь. Ну и чего ты переживаешь? Ты просто не переживай». У меня есть младший брат – Вася. При рождении у него была родовая травма, так часто говорила мама. Но я, если честно, так и не знаю, что за травма. Мама считала его травматиком, плюс он был долгожданным мальчиком, потому отношение к нему было бережнее: всегда оправдывались его промахи и неудачи, от него не требовали отличной учебы: слава богу, не так много троек – он же травматик. Если он что-то начинал делать и не заканчивал, мама тоже его оправдывала – обязательно находилась причина, которая помешала ему завершить дело. В итоге я мазохист, а он нет. Я как привыкла терпеть в детстве, так и сейчас терплю: насилие на работе, неуважение в отношениях. Я не трачу деньги на красивую одежду – ведь другим, в частности моему брату, они нужнее. При этом он работает дистанционно за копеечную зарплату, ходит в спортзал, живет с девушкой у мамы, которая готовит им, стирает, убирает, по выходным он ходит в кино и не собирается менять работу, потому что его все и так устраивает. Татьяна, 34 года

Очень часто детям нужно терпеть и ни в коем случае нельзя показывать любовь ко второму родителю, который ушел из семьи, у которого есть другая семья или который пьет, с которым у мамы плохие отношения или которого не любит бабушка.

Все мое детство отец периодически уходил в запои, когда возвращался из рейса. Он дальнобойщик. Родители ругались, но жили вместе. В мои 13 лет мама узнала, что он ей изменил (или изменял). И они разошлись. Мы с мамой переехали к бабушке. Отец хотел и помириться, и общаться со мной, привозил какие-то подарки, которые сразу же критиковались мамой и бабушкой. Да и все его действия, внешний вид, покупки высмеивались и подвергались критике. Я постоянно слышала: «Он не отец, а подлец, смотри-ка, как он смешон, это же надо до такого опуститься. Не нужно тебе с ним общаться, зачем? Чтобы он в хорошенького играл? Нет уж, знаем мы его». Для мамы все мужчины были вторым сортом, а женщины могли перевернуть мир. «Одна баба хорошо, а две – это великая сила», – так она приговаривала при любой физически тяжелой работе в частном доме, которую мы делали с ней вдвоем: наколоть дров, вскопать огород, перетащить диван, разобраться с электричеством.

В себе спустя время я вижу, что мне очень нравится справляться со всем супертяжелым трудом. Вскопать целину? Не вопрос. Кладка печки? Это мы умеем. Зачем нанимать, если я сама могу. Причем получше всяких там мужчин. Страдаю не ради нытья даже, а ради гордости. «Папа, я все могу и без тебя, смотри». И вот только сейчас меня осенило, что даже мужа-вахтовика я выбрала, скорее всего, поэтому. Его месяц нет дома – я все могу сама. И мешки с кормом для птицы выгрузить, и огород посадить в одну лопату. Анастасия, 31 год

Родители в разводе с моих 5–6 лет, но они постоянно сходились и расходились. Когда мне было 8 лет, у меня родилась сестра от того же отца. Потом что-то произошло, и, когда мне было лет 11–12, мама запретила отцу посещать нас, а мне даже ездить к бабушке с его стороны. Я все детство мечтала, что он придет и все изменит, но он не приходил. Я хотя и знала, где живет бабушка, не ездила к ним сама, боялась расстроить маму. Она рассказывала какие-то мутные истории, что отец – плохой человек, его семья нас не любит, а у него есть новые дети. Меня это не смущало, наоборот, хотелось познакомиться, но меня раскручивали на ревность мама и бабушка. Сейчас мы общаемся с отцом онлайн, моя сестра не помнит его совсем. В своей взрослой жизни я много контролировала своих партнеров и даже иногда выступала в роли абьюзера. Я совершенно не знаю, как жить в семье с мужчиной и какие модели поведения есть у него, многие выражения эмоций моего мужа были для меня новинкой, и реакция была неадекватной.

Тяжело доверять не только мужчинам, но и всем. Сейчас я в регулярной терапии более двух лет, в том числе разбираю свои отношения с отцом. Ксения, 35 лет

Эта история про «терпи» активно закрепляется в детском саду и в школе. Нельзя ерзать на стуле, нельзя бегать, нельзя разговаривать, нельзя не любить учительницу, которая тебя почему-то не любит или плохо к тебе относится. Наверняка вы помните случаи из школы, когда вам на уроке хотелось в туалет. Учитель предлагал потерпеть до перемены, и его железобетонным аргументом было: «Сейчас все захотят».

Я училась в первом классе и ходила в продленку. Ждала в школе до вечера, когда родители смогут забрать меня после работы. Один раз наша преподавательница организовала для нас игру «Поле чудес», тогда эта передача была очень популярной. Я была участницей и дошла до финала. И вот в самый решающий момент я очень захотела в туалет и сказала об этом нашей учительнице. Она ответила, что нужно потерпеть, так как сейчас самый ответственный момент. Я не стала снова просить и возражать, в результате чего описалась. Прямо во время этого финала. Я не выиграла, потому что все мое внимание было сосредоточено на том, чтобы остальные не заметили моего позора. Прошло уже 30 лет, а я до сих пор помню этот жгучий стыд, эти мокрые красные штаны, которые были на мне. Стояла поздняя осень, на улице было уже холодно. Я помню, как за мной пришла мама и увидела меня в мокрых штанах. Мария, 37 лет

Я училась в начальной школе. Во втором классе нас учила Ольга Викторовна. Она только окончила педагогическое училище. Если ей не нравилось поведение кого-то из класса (обычно это были мальчики), то она заставляла весь класс стоять после уроков. Мы могли стоять по 40 минут. Под дверью нас ждали родители. Никто из них ни разу даже не попытался как-то забрать своего ребенка или пожаловаться на нее.

Огромная проблема для детей моего поколения – а я родилась в начале 1980-х – это абсолютная беззащитность перед теми, у кого была хоть какая-то власть. Перед учителями, врачами, продавцами. И, как правило, родители в этой ситуации либо принимали сторону учителя, врача, либо просто не вмешивались.

У меня была учительница по английскому Елена Михайловна. Практически каждый урок она кричала на нас. Мне было очень страшно. Парты стояли буквой П, и у них не было задних стенок. Каждый раз, когда она орала, мне хотелось залезть под парту и хоть как-то защититься от этого ужаса. Английский для меня был какой-то пыткой. Я не понимала ничего, все, что я могла делать, – это зазубривать слова. Родителям ничего не рассказывала. В 10-м классе я нашла сама себе репетитора по английскому. Это была молодая девушка, которая училась на 4-м курсе иняза. И она мне все объяснила. Я разобралась и с Present Simple, и с ранее совершенно непонятным глаголом to be. Самое интересное то, что я взяла и перешла в другую подгруппу по английскому, где преподавала очень приятная учительница, которая никогда не кричала. Татьяна Хромова

Еще одним вариантом, как можно приучить ребенка терпеть, является ситуация, когда родители не защищают его. При этом у ребенка не формируется ощущение собственной безопасности, у него развивается высокий уровень тревожности. В ситуации конфликта такой человек как будто замирает. Та энергия, которая должна была пойти на защиту своих границ, как будто оборачивается против самого человека. Он просто молча терпит то, что ему больно, неприятно, не нравится.

Я из детства вспомнила много ситуаций, когда родители не защитили, не встали на мою сторону, отделались общими фразами: не обращай внимания, нужно потерпеть, взрослые лучше знают, не смей так разговаривать со старшими. Мое личное и самое въевшееся от папы – позор на мои седины! То есть в моем конфликте с миром ему неважно, что у меня внутри, ему важнее, что люди снаружи скажут о нем. И все стандартные: как не стыдно, ни стыда ни совести. Всего не вспомню. И вот эти «мелочи» в итоге стали травмирующими и очень мешали/мешают жить сейчас.

В то же время я не так давно вспомнила ситуацию, когда меня, первоклашку, избили старшеклассницы. И в этой ситуации как раз меня защитили – ходили в школу к директору, ругались со всеми, но дело довели до конца – тех девочек исключили.

И я вспоминаю эту ситуацию спокойно, она не оставила мрачного следа. Потому что родители защитили, были полностью со мной.

Хотя, казалось бы, как раз совсем не мелочь. Наталья, 36 лет

Вот еще последствия того, что родители не защищают своего ребенка:

• человек живет с убеждением, что главное – это удобство других людей;

• каждый раз, когда он пытается отстаивать себя, у него возникает чувство вины;

• он не может выражать свою злость, она словно заблокирована;

• использует пассивно-агрессивные способы поведения, например, обиду;

• выбирает тех, кто не выбирает его;

• позволяет пользоваться собой;

• боится людей;

• не доверяет людям;

• боится говорить близким людям о том, что с ним происходит на самом деле;