Любивший Мату Хари

К тому времени она отложила Достоевского и вернулась к мрачным сказкам времён своей юности, проведённой на Востоке... особенно к легенде о Черной Дурге, Богине Страсти. Часам к десяти, ощутив беспокойство, она отложила книгу и прошла в бар, находящийся рядом с рестораном. Меррик ожидал за столом в глубине зала, наблюдая за входящими в зеркало.

Он начал с того, что представился другом Вадима де Маслоффа, затем сказал, что видел однажды в Мадриде как она танцует. Он слегка прихрамывал — реймский трофей. Глаза у него были спокойными и тёплыми.

Они сначала поговорили о Вадиме де Маслоффе по тому, что он был единственной общей темой. А продолжили разговор уже о войне и ране Меррика. На самом деле Меррик никогда не встречал русского фотографа и получил всю информацию о нём от Данбара. Но рана была настоящей. Они разговаривали и пили шампанское до самого закрытия, потом вернулись в её комнату, прихватив с собой бутылку белого вина.

Он не спал с ней в ту первую ночь. И во вторую. И в третью. Но продолжал приходить каждый вечер с подарками, оплаченными британской разведкой. Он был добр с ней по-особому, что напоминало ей Грея. А если принять во внимание войну и её личные неприятности то станет понятным, что она просто обрадовалась новом; мужчине в своей жизни.

На четвёртую ночь он появился немного позднее, чел обычно, объясняя, что пришёл прямо из медицинского центра. Его колено, сказал он, требует дальнейшего лечения и даже в этом случае прогнозы неопределённые. В ответ она легко поцеловала его в губы и сказала, что всё будет хорошо. Подойдя к лампе, она потушила свет и выскользнула из платья.

Потом они лежали в темноте, если не считать трёх горящих свечей, которые она поставила на каминную полку, потушив более яркий свет. Он привлекал огромных ночных бабочек, бившихся о стены.

Немного спустя он сказал:

— Я понимаю, что это, наверное, преждевременно для тебя, возможно, даже нелепо, но я хочу женитьба на тебе. Да, я хочу жениться на тебе, Маргарета.

Она перекатилась на свою сторону, расправляя пеньюар на боку.

— Я не уверена, что ты выбрал лучшее время для брака, дорогой.

— Что это означает? Отказ?

Она вытянулась на кровати, скользнув рукой по его спине:

— Это означает, что идёт война.

— К чёрту войну.

— Ты не будешь так считать через неделю или две. Он повернулся к ней лицом и обвёл её подбородок пальцем:

— Послушай меня, Маргарета. Я думаю, нам следует пожениться. Да, пожениться.

Она легла на бок, наблюдая за кружащейся бабочкой. (Говорили, вспоминала она, что Дурга иногда появлялась в виде бабочки, но обычно в виде жука или осы).

— Почему бы нам не подождать? Да, не подождать немного?

— Я понимаю, ты, наверное, не любишь меня.

— Я этого не сказала!

— Есть ещё кто-нибудь?

Она предвидела банальность, поколебалась и сказала:

— Не знаю.

— Кто он? Де Маслофф?

— Нет.

— Тогда кто?

— Некто.

— Как его зовут?

— Николас.

— Николас... как дальше?

— Просто Николас.

— А он предлагал тебе выйти замуж?

Она вновь колебалась:

— Нет, он не предлагал мне выйти замуж.

Меррик приблизил губы к её уху:

— Что ж, в таком случае я не могу представить, чтобы у него действительно имелось что сказать.

Позднее Грей станет уверять, что мы должны рассматривать её как романтическую натуру, нелепо и безнадёжно романтическую натуру, так что почти любой достаточно привлекательный мужчина мог добиться успеха, если знал, как с ней обращаться. А Меррика проинструктировали относительно этого.

По прошествии семи дней он должен был вернуться в госпиталь в Виттель для соответствующего лечения или операции, как будет определено докторами. В любом случае инструктировавший Меррика офицер, Данбар, хотел, чтобы она постоянно находилась в поле зрения: она не должна остывать в своём отношении к Меррику, а Данбар слишком хорошо знал, как она может быть холодна. Поэтому после очередного вечера в её номере Меррик начал настаивать, чтобы она сопровождала его. Она сказала, что Виттель — военная зона и туда запрещён въезд иностранцам. О, но получить пропуска не составляет проблемы, возразил он. И напомнил, что у него даже есть знакомый во французском правительстве, который мог бы всё устроить, — некий Жорж Ладу.

Во вторник она появилась в кабинете Ладу на бульваре Сен-Жермен, 283, чтобы получить пропуск для посещения Виттеля. Ранее она видела, как Меррик уезжает по железной дороге, затем позавтракала со своим старым другом из театра. Позднее несколько клерков припомнят её тем утром: сначала почти весёлой, в синей юбке и блузе, и уже несколько раздражённой после того, как она походила по кабинетам, пока не добралась до святая святых французской разведки.

Капитан Ладу позднее напишет в своих мемуарах «Охотник за шпионами» о своей встрече с Матой Хари. Многое там лживо, но общее ощущение от их стычки кажется достаточно точным. День был тёплым. Он увидел её в коридоре и предложил ей стул в своём кабинете, маленьком и убогом, с выстроившимися вдоль одной из стен зелёными шкафами. Скудный свет в окно, выходящее на пустынную улицу.

Ладу, худой мужчина с узким лицом и запавшими глазами, которого она поначалу приняла за незначительного клерка. Позже она вспомнит его, как лису или даже какое-то совершенно отвратительное создание.

— Скажите мне, мадам, — спросил он, — вы имеете представление, зачем вы здесь?

Она положила прошение на стол:

— Чтобы доставить немного беспокойства, мсье.

Он закурил сигарету, отвратительную североафриканскую сигарету.

— Я боюсь, что на самом деле это немного сложнее, чем вы думаете. Видите ли, въезд в Виттель строго запрещён для врагов Республики.

Она перевела взгляд на единственное окно:

— Боюсь, я не уловила смысла сказанного вами, капитан.

— Смысл таков: вы — враг Республики?

— Я так не думаю.

— О, но британцы, кажется, именно так и считают.

— О чём вы говорите?

На его столе лежали небрежно брошенные бумажки: видны были уголки телеграмм, напечатанный на машинке список фамилий.

— Расскажите мне о ваших взаимоотношениях с Жаном Галло, — попросил он.

Она пожала плечами:

— Он—друг, и я просто не понимаю, почему...

— А Томас Меррик?

Она рассматривала его руки: сигарета в левой руке, словно игрушечное ружьё, чернильная авторучка — в правой, как крошечная винтовка.

— Кто вы, капитан?

— Солдат.

— В таком случае, солдат, почему вы не воюете?

— О, я воюю. Каждую минуту.

— Я и вправду ваш враг?

Он улыбнулся, показав табачную крошку на одном из зубов:

— Я так не думаю, нет.

— Тогда почему вам не позволить мне повидаться с моим женихом?