Любивший Мату Хари

Саузерленд сидел на белой кованой скамье под чахлым дубом. На колене лежала газета, остатки печенья у ног. Он встал, когда Грей приблизился, но держал руки в карманах.

— Привет, Ники. Как поживаете? — Не получив ответа, он поинтересовался, хорошо ли Грей спал: — Потому что, честно говоря, я всегда находил это место невыносимо сырым, необходимо что-то сделать с растительностью или, может, это из-за материала, из которого построены стены... Между прочим, хорошо бы, если бы вы нам сообщили, нет ли чего особенного, что вам нравится из еды: наш повар не лучший, но если вам что-то нравится...

— Скажите, чтобы мне принесли крысиное мясо, — огрызнулся Грей, — и прекратите заигрывать. Я по горло сыт подобными вам. Я уже видел весь этот цирк.

Саузерленд опустился на скамью с тяжёлым вздохом.

— А как танцовщица, Ники? Вы с ней также покончили?

— Отстаньте!

Затем они немного посидели молча, наблюдая за пауком, снующим между листьями папоротника. Стоял ясный, классически летний день. Но со времени возвращения с фронта Грей обнаружил, что не любит открытых пространств. Он предпочитал теперь маленькие комнатки с толстыми стенами.

— Как бы вы ни воспринимали мои слова, Ники, не я вызывал вас сюда. Это идёт сверху.

— Сверху чего? Вашей организации хлыщей?

— В действительности здесь участвует Адмиралтейство.

— О Богафади, что она сделала? Спала с кайзером?

Саузерленд отложил газету и встал:

— Необходимо что-то предпринять в связи с произошедшим на Сомме.

Через сад тянулись две дорожки, и Грей с Саузерлендом отправились по более тёмной, среди разросшихся кустов и переплетённых лоз. Позади прогнившей беседки лежали скелеты садовых стульев, а заросший теннисный корт напоминал о том, что война шла не всегда.

— Сводки ещё не приходили, — мягко сказал Саузерленд, — но, насколько мы можем предполагать, счёт доходит до пятидесяти тысяч убитых и раненых. Сейчас нам, очевидно, не следует делать поспешных выводов, но ясно, что-то идёт не так.

Грей ухмыльнулся и точно так же мягко ответил:

— О, я могу сказать вам, что идёт не так, старина. Вся затея с самого начала — мерзкая кутерьма. Сперва они клали снаряды на поверхность земли, затем пытались перерезать проволоку шрапнелью. Кроме того, никто не имеет ни малейшего представления, чем занимаются.

— И всё-таки есть мнение, что если бы была сохранена секретность...

Грей остановился со странной улыбкой:

— О, до меня дошло. Это и вправду чересчур. Вы собираетесь всё навесить на проклятого шпиона. Вы хотите возложить всё на Зелле.

— Есть признаки, Ники...

— О, я уверен. Я уверен, у вас их целый грузовик.

— Она специфически упомянула это событие в разговоре с одним из наших людей в прошлом июне. То есть она говорила о наступлении на реке за три недели до атаки.

— Что с того? Все знали, что это надвигается. Даже гунны знали, что это надвигается.

— Да, в этом-то всё и дело!

Они подошли к загону и здесь тоже встретили забытые свидетельства лучших дней: в траве гнил теннисный мячик, с лавра свисала верёвка, разорванный платок.

— Нас беспокоят мелочи, Ники. Цепь небольших событий в течение нескольких лет.

Грей швырнул горящую сигарету в траву. Если повезёт, весь мир вспыхнет огнём.

— О чём вы?

Саузерленд сделал шаг к нему, спокойно говоря:

— Почему, по вашему мнению, Шпанглер купил тот её портрет... прославленный портрет вашей работы?

Грей сердито нахмурился:

— Какого чёрта я должен знать?

— На память? Небольшое воспоминание о женщине, которая уничтожила его лучшего агента?

— Может быть.

— Или она его попросту тоже пленила? Освежите мою память. Как именно они встретились?

Грей накручивал лозу вокруг своего запястья, и кожа уже была исполосована красными рубцами.

— Они встретились при посредстве Михарда.

— Случайное столкновение?

— Более или менее.

— В таком случае это любовь с первого взгляда. Лихой германский офицер встречает экзотическую восточную танцовщицу. Внезапная страстная любовь оборачивается устойчивым влечением, и затем мы узнаем, он покупает её портрет из имения полковника. Это ваш рассказ, Ники? Так?

Грей стоял с ним лицом к лицу.

— Слушайте, вы не можете судить о Зелле по мужчинам в её жизни. Вы просто не можете этого делать.

— Неужели?

— У неё... другие жизненные установки. У неё бывают любовные связи. Она оказывается втянутой в истории, но Бога ради, это не значит, что она шпионка.

Саузерленд подошёл и встал рядом с Греем, оба глядели на лужу застоявшейся воды, заполненную сорняками и гниющими клубнями.

— Послушайте меня, Ники. Её имя есть у германцев в списках в Амстердаме.

— Уходите, Мартин.

— Ники, я вам не лгу. Они купили её за двадцать тысяч франков.

— Оставьте меня в покое.

— Офицер, дающий ей задания, опытный человек, Карл Крамер. Он платит ей по представлении документов.

— Я сказал, оставьте меня в покое.

Днём они опять пошли вместе, сначала в решетчатый летний дом, затем по ближней дорожке, сквозь заброшенный кустарник и высокую траву. Между лаврами и оградой кто-то насадил огород, но поздние заморозки заставили стебли почернеть.

— Я должен быть искренним с вами, — начал Саузерленд. — Если бы это было только моё дело, я бы, возможно, забросил его. Хорошо, она заигрывает с немцами — едва ли это представляет существенную угрозу. Вот так я склонен рассматривать это. Однако есть те, кто смотрит на дело иначе.

Грей бросил на него взгляд:

— Вы говорите о Чарльзе Данбаре, Мартин? О нём идёт речь?

Саузерленд вздохнул.

— Да, это действительно обескураживает. Я завербовал человека, а теперь он, по существу, устраивает спектакль с этой кампанией против Маты Хари. Хотя то, как он перехватил вожжи, достаточно умно. Более или менее перехитрил Четвёртый этаж, заручившись поддержкой французов. И как только в игру вступили французы... всё стало расти, будто снежный ком.

— Какой дьявол заставляет думать, что я соглашусь с существованием этого... кем бы он ни был, этого «шпиона-невидимки», которого вы подразумеваете?