Люблю твои воспоминания

Не обращая внимания на слова племянницы, Дорис требовательно спрашивает у Джастина:

— Как это она могла позвонить? И откуда ты знаешь ее имя?

— Слышал, как кто-то называл ее так в том автобусе. А вчера моей дочери по номеру экстренного вызова, которого нет ни у кого, кроме меня, позвонила какая-то женщина из Ирландии. — Он делает драматическую паузу. — По имени Джойс.

Все замирают.

Джастин кивает со знанием дела:

— Дорис, не трясись так. Хотя история и впрямь жутковатая.

К Дорис постепенно возвращаются силы — и тут же просыпается любопытство.

— Еще бы не жутковатая! Но мне понравилось, как ты рассказывал про тот автобус «Ладья викингов». Надо бы на таком покататься. — Она поворачивается к Бэа. — Тебе восемнадцать лет, и ты дала отцу номер экстренного вызова?

Джастин раздраженно стонет и снова начинает набирать номер.

Щеки Бэа розовеют:

— До того как папа переехал в Лондон, мама не разрешала ему звонить в определенные часы из-за разницы во времени.

Так что я завела еще один номер. Формально это не номер экстренного вызова, но его знает только папа и звонит по нему всякий раз, когда совершает какую-то глупость.

— Неправда! — протестует Джастин.

— Правда-правда, — беззаботно откликается Бэа, листая журнал. — И я не буду жить вместе с Питером.

— Конечно, не будешь. Питер, — выплевывает Джастин это имя, — зарабатывает на жизнь, собирая клубнику.

— Я люблю клубнику, — предлагает свою поддержку Эл. — Значит, я должен хорошо относиться к Питеру.

— Но Питер — консультант по компьютерным технологиям! — Бэа недоуменно всплескивает руками.

Джастин озадачен, он не может сообразить: с чего он взял, что Питер собирает клубнику?

Выбрав именно этот момент для того, чтобы вмешаться в разговор, Дорис поворачивается к Джастину:

— Дорогой, ты знаешь, что я всеми руками за эту историю со знакомой незнакомкой…

— Джойс! Ее зовут Джойс.

— Не важно, но у тебя нет ничего, кроме совпадения. И я всеми руками за совпадения, но это… какое-то совершенно бессмысленное.

— Что значит «у меня нет ничего», Дорис? Во-первых, в твоей фразе такое количество грамматических ошибок, что ты даже не поверишь. А во-вторых, у меня есть имя и теперь еще и номер телефона. — Он опускается на колени перед Дорис, сидящей на пластиковом стуле, и сжимает в руках ее лицо, сдавливая щеки так, что у нее выпячиваются губы: — А это, миссис Дорис Хичкок, означает, что у меня кое-что есть!

— Это также означает, что ты охотишься за привидениями, — вполголоса замечает Бэа.

Вы покидаете Дублин, мы надеемся, что вам здесь понравилось.

Папины уши ползут назад, как резиновые, густые брови поднимаются вверх.

— Скажи всем своим, что я передавал им привет, ладно, Фрэн? — говорит папа, заметно нервничая. — Патрику, и Маргарет, и Шону, и…

— Папа, нам пора, — встреваю я.

— Конечно, передам, Генри. Оттянись там в Лондоне на всю катушку! — Глаза Фрэн понимающе улыбаются мне в зеркало заднего вида.

— Я со всеми встречусь, когда вернусь, — добавляет папа, внимательно глядя на самолет, исчезающий к небе. — Он теперь за облаками, — говорит он, неуверенно взглянув на меня.

— Пассажирам кажется, наверно, что они лежат на пуховой перине, — улыбаюсь я.

Он немного успокаивается.

Фрэн останавливается в зоне высадки пассажиров, здесь полно народу: пассажиры, понимая, что не могут находиться тут дольше минуты, быстро достают свой багаж и обнимаются, водители такси получают деньги, другие водители проезжают вперед. Папа стоит спокойно, напоминая камень, брошенный в поток, и осматривает все вокруг, пока я достаю сумки из багажника. Наконец он выходит из транса и поворачивается к Фрэн, неожиданно преисполнившись теплых чувств к женщине, с которой обычно только и знает, что пререкаться. Он удивляет всех участников этой сцены, горячо обнимая Фрэн, что делает ситуацию еще более неловкой.

Оказавшись внутри одного из самых загруженных европейских аэропортов, папа одной рукой крепко держит меня за руку, а второй тянет чемодан ид колесиках, который я ему одолжила. Целые сутки ушли на то, чтобы убедить папу, что этот чемодан говеем не похож на клетчатые сумки на колесах, с которыми Фрэн и другие старушки ходят за покупками. Теперь он смотрит по сторонам, и я вижу, что он замечает мужчин с похожими чемоданами. Папа выглядит довольным, хотя немного смущенным. Мы идем к автоматическим стойкам регистрации.

— Что ты делаешь? Хочешь получить фунты стерлингов?

— Это не банкомат, папа, это регистрация.

— Мы не будем говорить с живым человеком?

— Нет, за нас все сделает этот автомат.

— Я бы не доверял этой железяке. Она на хомут похожа. Смотри, а вон там билеты проверяют люди. — Он машет рукой куда-то в сторону.

— Папа, там регистрация на рейс в Америку. А мы все быстренько оформим здесь, в автомате.

Папа заглядывает через плечо мужчины, стоящего рядом с нами.

— Простите, как вы думаете, этот Железный Дровосек работает?

— Scuisi?

Папа радуется:

— И вам тоже скузи-вузи. — Он поворачивается ко мне с широкой улыбкой на лице: — Скузи. Отличное слово.

— Mi dispiace tanto, signore, la prego di ignorarlo, e un vecchio sciocco e non sa cosa dice? — Это говорю я — извиняюсь перед итальянцем, которого явно сбили с толку папины комментарии. Представления не имею, что сказала, но он улыбается мне в ответ и продолжает регистрацию.

— Ты говоришь по-итальянски? — Папа удивлен, я лихорадочно соображаю, что бы такое ему сказать, однако тут, к счастью, раздается спасительный голос — передают объявление по громкой связи. — Ш-ш-ш, Грейси, — отвлекается папа от моих лингвистических подвигов. — А вдруг это для нас? Нам лучше поторопиться.

— У нас до вылета еще два часа.

— А почему мы приехали так рано?

— Так нужно. — Я уже начинаю утомляться, и чем более усталой я себя чувствую, тем короче становятся мои ответы.