Люболь. Книги 1-4

– Лично я не берусь донести ваши с Клодом идеи до своего. Его кругозор пока уже носа, – вздохнул Ангел квадратного Мартина. – Мой вообще настроился на то, что спорт бросит. У него нет шансов стать чемпионом тут. А вот в бизнесе ему хочется попытаться.

Они с Робертом и впрямь, как родные.

Но пока Ангелы спорили между собой, Клод самостоятельно помог мальчишкам себя понять.

– Вы не должны быть исполнителями. Ведь вы не актеры, играющие спортсменов. Вы должны быть авторами своих упражнений всем телом и всей душой. Только на грани искусства и спорта становятся чемпионами. Но чемпион – это ты сам. И это твой образ себя. Станьте творцами и чемпионами сразу. И все получится.

Мальчишки притихли.

– Клод, а скульптором трудно стать? – спросил за всех Дин Рид.

– Тебе это ни к чему знать – ты будешь великолепным актером. Имя обязывает.

– А я?

– А с тебя будут статуи лепить, как с модели! – пошутил Клод. – Но если хотите, парни, я вам всем организую какое-то хобби. Самое логичное хобби для гимнастов – танцы. Это ведь теперь тоже вид спорта. Я спрошу в управлении образования, могут ли вам помочь изучать скульптуру или хотя бы гончарное дело.

Когда занятия закончились, Клод так и сделал. Маленькая чиновница так обрадовалась звонку Клода, своего кумира, что тут же занялась организацией факультатива по искусству в интернате для сирот.

Но после нее Клод позвонил Ирэн с Питером на домашний телефон. Откликнулась журналистка.

– Что тебе надобно, гуру гимнастики, – тоном покорной восточной женщины сказала она.

– Наши сиротки решили изучать скульптуру.

– Сами решили?! – не поверила Ирэн, но вся ее журналистская суть подобралась и приготовилась к поимке сенсации.

– Ну-у, не совсем. Я сказал им, что они должны создавать образ в воздухе, изображать из себя скульптуру. А они их даже не разглядывали особо. Вот я и решил им помочь расширить горизонты.

– С твоей помощью уже бывшие чемпионы в трех видах спорта занялись бескорыстно тренировкой сирот в разных концах Австралии. Теперь ты хочешь за государственный счет или через благотворительность учить их искусству. Скоро быть сиротой станет более выгодно, чем ребенком из среднестатистической семьи.

– Что ж, если тебе что-то не могут дать два человека – отец и мать, можно разложить их отдельные обязанности на десять человек. И тогда в сумме они получат больше.

– Я тебя процитирую, идею скульпторам набрать подмастерья закину, – бросив трубку ине попрощавшись, Ирэн в кои-то веки ненакрашенной помчалась в редакцию, нарушая правила движения. Хотя могла бы и не торопиться. Журнал-то их – ежемесячный. И пока сверстан не до конца.

Изумленный Питер позвонил Клоду:

– Что ты сказал моей жене, что она помчалась в свой гламурный гадюшник в сланцах для душа?! – спросил он у Клода, жуя бутерброд.

– Думаю, она загорелась идеей. Повезло нам с женами. Внешне они выглядят, то есть, моя выглядела, а твоя и сейчас, как эгоистичные особы. Но это только панцирь, прикрывающий мягкое нутро.

– Тебя послушать, Клодик, так наши жены просто крабы в панцире, – вздохнул Питер и отключился.

Свадьбе матери предшествовало для Насти еще одно потрясение. Она, конечно же, вечером, как могла при ночнике, рассмотрела близняшек. Потом в темноте нежно качала маленькую Сонечку – братец посапывал ровно и не заворочался даже ни разу. Все же усилиями Миши и Лили малыши росли спокойными, не дергаными.

Но когда маленькая Сонечка раскричалась утром, когда уже рассвело, и Настя склонилась над ней, чтобы поднять ребенка, то, увидев взрослые синие глаза малышки, чуть не рухнула от шока на детскую кроватку. Невозможно было не понять, что Софья и впрямь «вселилась» в дочурку. Она от радости и облегчения рухнула на стул, стоявший неподалеку. И сказала слишком громко для общения с такой малышкой:

– Ну ты, Соня, и даешь! Как тебе это удалось?

Глаза девочки лукаво засияли.

– Слушай, я перевожу на русский твою книгу. Мы с Мишей вчера уже переспали. Скажи, ты это всерьез написала, что я могу стать любовницей Клода?

Лицо Сонечки застыло на секунду, потом все раскраснелось, и она завопила так, так забрыкалась, что желающая взять ее на руки Настя получила в челюсть со всего размаху крошечной ножкой.

Настя чуть не заплакала от боли. Отпрянула от кроватки. А малышка все брыкалась и криком кричала.

– Да ладно, не вопи – поняла я все, – через силу выдавила Ася. – Ревнуешь. Ну-ну. Обещаю, что спать с Клодом не стану – ни при тебе, ни без тебя. Мир? – Настя теперь улыбнулась подруге подхалимски. – Пусть твои предположения сбудутся не полностью. Я вообще решила терпеть измены Гии. Лишь бы он любил меня. А спит пусть хоть со всеми. Хотя мне так понравилось!

Всхлипы и вопли резко утихли. «Планово» подал голос Лео. И потянул к Насте ручки. Она оставила мысль наладить отношения с бывшей подругой, оставила в покое Сонечку и склонилась над мальчиком, подняла его, чтобы успокоить. Он оказался довольно тяжеленьким. Прижался к груди и завозился. Сердце Насти растаяло. И она сказала его сестре:

– Хороший у тебя малыш родился, Софья-старшая. Ты ведь тут, внутри дочки? Я не ошибаюсь? Бог, а не мальчик!

И, перенеся ребенка на пеленальный стол, сменила ему подгузник.

– Жаль, что ты, Соня, пока не умеешь говорить. Хотела у тебя узнать: я читала гороскопы всех, о ком ты пишешь в книге. И не понимаю, откуда ты взяла события для книги? Все это твои фантазии или тебе какие-то подсказки от Ангелов были?

Девочка сердито отвернулась в другую сторону.

– Ну, не дуйся. Мы еще вернемся к этому разговору. Не про меня и Клода – нет. Про книгу. Ну, мне пора делать прическу в салоне вместе с мамой. Она выходит замуж за австралийца. У нее в гороскопе, как и у Миши, было про супруга-иностранца. Миша тоже собирается жениться на бывшей россиянке Сирене и остаться тут. Но мне – не судьба.

Свадьба проистекала бурно. Жених всех торопил, включая священника, потому что, увидев Лилию в ее свадебном наряде, возжелал ее настолько, что идти к алтарю ему пришлось с трудом и болью, пряча эрекцию под букетом, изъятым у невесты.

Лилия не спала с ним накануне ночью. И он просто изнемогал от желания.

– Давайте поскорее покончим с этим. Мы проголодались, – сказал он пожилому и благообразному святому отцу, когда тот завел речь о долге, любви. Глазами Стефан показал ему на свою далеко оттопыренную ширинку, священник побледнел и оторопел. Но не счел возможным отчитывать богохульника, у которого одно на уме в его-то возрасте!