Любопытство наказуемо
Шрифт:
— Зачем мне вам лгать? — спокойно ответила я. — Или, раз уж на то пошло, зачем кому-то лгать вам или мне? И кому это «им»?
Люси зажмурилась и как будто пришла в замешательство. Гнев ее растаял, и она обиженно сказала:
— Тетки, дядя Роуч, все врачи, которых они приглашают, чтобы те меня осмотрели, дура сиделка, даже здешний приходской священник!
Она вскинула руку, указывая на каменную церковку за нашими спинами.
— Когда деревенские женщины пожаловались ему на меня, он пришел к моим теткам. Они говорили обо мне. Меня, конечно, при их разговоре не было. Я никогда не сижу с ними, когда они хотят поговорить обо мне, но я, уверяю вас, очень хорошо научилась подслушивать, — с гордостью произнесла Люси. — Они,
— Нет, Люси, — ответила я, потому что она замолчала и воззрилась на меня, требуя ответа.
Мой ответ ее удовлетворил.
— Так вот, — продолжала она, — я замужняя женщина, и, если бы Джеймс был здесь, им всем пришлось бы замолчать. После того как старик священник ушел, меня сразу же позвали вниз и велели никуда не выходить за пределы парка. Иначе они грозили меня наказать.
— Как наказать? — спросила я.
Люси нахмурилась:
— Они сказали, если я не буду вести себя как положено, они вынуждены будут запереть меня в моей комнате «для моего же блага и для моей же безопасности». Я пожелала узнать, при чем здесь моя безопасность. Тетя Кристина ответила, что деревенские женщины меня боятся и думают, что я выжила из ума. На меня могут напасть. И потом, я своим поведением «мараю фамилию Роуч». Мое поведение тетка назвала «нелепым». Что ж, они не первый раз обвиняют меня! Вы бы слышали, что они говорили, когда я собралась замуж за Джеймса. Из-за этого мы с тетей Кристиной ужасно поссорились. В общем, в конце концов мне пришлось с ней согласиться. Когда тетка Кристина что-то говорит, она не шутит. Если я не буду, как она выразилась, «вести себя нормально», они вынуждены будут попросить помощи специалиста. Поэтому я не выхожу за пределы парка при доме; иногда я, правда, гуляю по пляжу, у воды. И все-таки они пригласили этого лондонского мозгоправа, чтобы он осмотрел меня и решил, могу ли я жить среди людей…
«И меня пригласили, чтобы я присматривала за тобой, когда ты покидаешь пределы дома и парка, — мрачно подумала я. — Значит, мне придется предотвращать неприятные стычки с деревенскими жителями». Вслух я посочувствовала:
— Вам тяжело приходится, раз вы не можете выходить на прогулки.
Люси нахмурилась:
— Они как будто ничего не имеют против того, чтобы я гуляла по пляжу… точнее, не имели до тех пор, пока… — Она замолчала и топнула по кустику грубой травы. — Они хотят, чтобы я признала, что моя дочка умерла, а я не желаю. Вот почему они вызвали Лефевра. Но как я могу сказать, что она умерла, когда я знаю, что она жива? В конце концов все скажут, что я лишилась рассудка. Но это ложь! Я не сумасшедшая! И знаете, мне врут не только о моем ребенке! Вам расскажут ужасные вещи и о Джеймсе!
Она снова впала в ярость. Глаза ее метали молнии, как было, когда она впервые увидела Лефевра.
— Они скажут, что Джеймс меня не любит! А он любит меня! Он единственный человек на свете, которому я нужна… — Ее глаза наполнились слезами. — До знакомства с Джеймсом я была никем и ничем, буквально ничем. Он сделал из меня человека! Дал мне свою фамилию, так что больше я не Роуч. Мое замужество им страшно не понравилось, понимаете? Это они отослали Джеймса в Китай. Он не хотел ехать. Хотел остаться со мной.
С этими словами Люси подобрала юбки
и вдруг бросилась бежать по тропинке. Я поспешила за ней, окликая ее по имени, но она не обращала на меня внимания и бежала, пока мы не добрались до крытых ворот. Люси запыхалась, волосы растрепались и выбились из-под полей шляпы. Она круто развернулась ко мне с вызывающим выражением лица. На висках блестели бусинки пота, зато слезы высохли.Я указала на деревянные скамьи и предложила:
— Давайте немного посидим. Обещаю, я не скажу ничего, что вас раздражает.
Люси нехотя опустилась на одну скамью, я села напротив. Она сняла шляпу и некоторое время обмахивалась ею, а затем положила рядом с собой на сиденье. Так мы просидели минуту или две, избегая смотреть друг на друга.
Наконец, Люси, не поднимая головы, буркнула:
— Вы не виноваты. Вы их не знаете. Но я знаю, что Джеймс меня любит. Когда он вернется домой, им придется это признать! Джеймс очень умный. Он найдет нашу дочку. И мы, все трое, будем вместе.
Казалось, она снова вот-вот расплачется, поэтому я попыталась ее утешить:
— Да, да, конечно!
Тут она приободрилась так же внезапно, как только что впала в ярость. Она как будто забыла, о чем мы с ней разговаривали.
— Хотите пойти дальше? В деревне очень скучно, я вам уже говорила. Пойдемте назад; я покажу вам калитку в живой изгороди, ведущую на пляж; там я обычно гуляю. Мы и сейчас можем туда пойти.
Ее предложение показалось мне неплохим, и я согласилась. Люси поправила мятую шляпу и водрузила ее на голову. Ее порывистость меня развеселила.
— У меня что, дурацкий вид? — встревоженно спросила она.
— Нет-нет, только позвольте, я завяжу вам ленты… вот так.
Она благосклонно подчинилась, и мы зашагали назад той же дорогой, какой пришли. Дорога была пустынна, как и раньше, если не считать одинокой цыганки с корзиной. Вначале она собралась подойти к нам; она даже протянула руку, надеясь на милостыню. Но потом, увидев лицо Люси, оставила попытку заговорить с нами и поспешила к деревне. На ходу она сделала незаметный жест, словно отгоняла от себя что-то невидимое.
Я с горечью подумала: вот и цыганка боится, что Люси ее сглазит! Но времени беспокоиться о таких мелочах у меня не осталось. Впереди показался «Прибрежный», и наше с Люси шаткое перемирие окончилось.
Перед калиткой стоял доктор Лефевр; он смотрел на дорогу. Я заподозрила, что он поджидает нас. Наверное, и Люси подумала то же самое.
— Ужасный, ужасный человек! — закричала она, явно добиваясь того, чтобы он ее услышали.
— Тише… — Я встревоженно схватила девушку за плечо. Ей не пойдет на пользу, если доктор отметит в своих записях, что она оскорбляла его на дороге с пылом лондонской уличной девчонки.
Люси развернулась ко мне в еще одной вспышке того внезапного гнева, свидетельницей которого я была на кладбище:
— Вот видите, и вы на его стороне! Так вот, я с ним встречаться отказываюсь. Я не буду с ним разговаривать! Я не желаю его видеть!
К моему ужасу, она нагнулась, подобрала камень и швырнула его в Лефевра, снова вопя:
— Убирайтесь, вы меня слышите?
К счастью, целилась она плохо. Камень упал, не долетев до доктора, и, отскочив от дороги, улегся в нескольких шагах от него. Лефевр внимательно посмотрел на орудие мести с отстраненным интересом, не выказывая удивления.
В голове моей мелькнула мысль: уж это-то он наверняка запишет!
— Люси! — прошипела я. — Неужели вы не понимаете, что сами себе вредите?
Она разрыдалась:
— Оставьте меня в покое… все оставьте! Лиззи, не ходите за мной, слышите?
Подхватив юбки, она снова пустилась бежать. Промчавшись мимо доктора и не взглянув на него, она бросилась в калитку и побежала по тропинке за домом.
— Боже мой, — услышала я его шепот.
Он смотрел ей вслед. Когда я подошла к нему, он повернулся ко мне и поднял брови.