Любопытство - не порок, но оно наказуемо

– Просто Рио.

– Рио, прошу Вас не провоцировать его и не впутывать в свои дела.

– Даже и не думал.

– Хорошо. А теперь мне надо заняться уборкой. Отдыхайте, Рио. В первой по коридору двери слева тренажерный зал. В правой - игровая комната. Там детские игровые автоматы, другие игрушки и моя гордость: большая железная дорога Франи на всё помещение с макетом местности. Когда он угомонится, можете поиграть. У железнодорожных путей сложные стрелки и несколько поездов с составами, думаю даже Вам будет интересно.

– Спасибо.

– Пожалуйста, - и я отвернулся, собирая посуду и ставя её в мойку. Надеюсь, Рио не услышал, как снова сдавило моё горло горечью, когда я предложил ему поиграть с Францем.

66. ПОВ Вернер

Туман постепенно сгущался, окутывая своей ватой мои стопы. Я пытался отступать. Но бежать было некуда. Щупальца из пара тянулись к моим коленям, обвивали бедра. Не вырваться, не стряхнуть их.

– Отвали, черт побери! – крикнул я туману.

Но в ответ тишина. Лишь колышется белесая пелена, создавая образы и видения.

Вот брат мой, клацая пальцами по клавиатуре, возникает из мглы. Он смотрит на меня, улыбается.

– Скучаю по тебе, - шепчет братишка; а пальцы продолжают скакать по клавишам.

Вот дед выходит из густого облака и, присаживаясь на невидимый стул, задумчиво смотрит на меня.

– Когда ты вернешься к нам, внук? – укоряет он.

– А нужен я вам? – злобно скалюсь в ответ, рычу. Так бы и встал на четвереньки, да чертов туман уже подбирается к горлу.

– Что от меня осталось? Жалкая тень, пустая оболочка!
– Кричу, брызжу слюной. Мой предок лишь укоризненно головою покачивает.

– Ты сам себя потерял. Но в этом виноват только ты.

Я упал на колени. Дышать стало трудно. Будто вода в легкие вместо воздуха попадает.

– Посмотри на меня! – говорю своему деду. – Не вышло из меня мафиози. Стал игрушкой. Стал просто подстилкой. Шлюхой, не больше. Я ослаб, я сдался. Я не хочу больше играть в эти игры.

– Тяжелая ноша выпала тебе, - голос деда был размеренный, будто старик молитву читает. – И не миновать тебе чаши этой, как бы ты ни старался. Придет твое время. И вспомнишь ты все, о чем вспоминать не хочешь.

Картина резко сменилась. Я стоял, упираясь в забор руками, посреди дикого леса. Сбоку, у едва приметной калитки, перемешивал мясо в глубоком тазу мужик в форме лесничего. Он поднял бородатое лицо, и я вновь узнал деда. Кожа его была загоревшей, а борода сильно состарила. Но глаза его были такие же живые и пронзительные, как в те дни, когда он правил нашим кланом.

– Гляди, - сказал предок, взмахнув в сторону забора.

Там, за высокой оградой, перетянутой сеткой-рабицей, бегали две белых огромных собаки.

– Кто это? Лайки? – я смотрел на прекрасных созданий с желтыми дикими глазами и свешивающимися из приоткрытых пастей алыми языками.

– Это волки, - ответил мне дед. – Обычные полярные волки.

– Ты смог приручить волков? – удивленно спросил я.

– Твой итальянец же смог приручить, почему бы и мне не постараться? – смех деда был чужим, скрипучим, будто у дряхлого старика, немощного и больного.

Дед вновь повернулся к тазу и посыпал мясо какими-то порошками.

– Волк – существо стайное, - я подошел ближе и заглянул ему через плечо; на пачках, из которых тот высыпал порошки, были надписи «витамины для хищников» и «пищевые добавки к мясу для крупных собак».

– Всех, кого волк признает своей семьей, он будет до последнего защищать, - продолжал дед. – Волки забоятся о своих собратьях так, как никогда не смогут заботиться люди о своих близких и родных. Волк никогда не предаст свою стаю, никогда не оставит ее. И будет до последнего вздоха предан своим лидерам. Но один волк не выживет никогда. Только бок о бок со своими соплеменниками он представляет реальную силу и угрозу. Одинокий волк – слабый волк. Запомни, внук, одинокому волку не выжить в суровой природе.

– Ты сам это говоришь, - я горько усмехнулся, вспоминая, как бросил все и остался ни с чем. Ничтожество. Не способное отстоять себя и доказать свою силу ничтожество!

– И ты это понимаешь! Но знай и то, что волками не становятся, волком можно только родиться! – дед подтащил таз с мясом ближе к калитке, щелкнул замком.

Белоснежные звери, скуля и нетерпеливо приплясывая на лапках, подбежали к нему. Дед пододвинул таз с мясом к их мордам и засмотрелся на то, как сильные челюсти рвут алую плоть.

– Прирученные волки будут с тобой до последнего вздоха. – Продолжил старик. – Но, насколько бы ни были они преданы человеку, их дикие инстинкты всегда возьмут верх. Свобода – вот чем дорожит волк. Свобода и сила. Запомни, внук, - неизвестно, откуда в руках деда оказались нож и живой заяц, - запомни раз и навсегда!

Дед безжалостно полоснул по бьющемуся в его руках зайцу ножом. Длинноухий заверещал и тут же затих. Кровь хлынула по бурому меху. И две белоснежные морды, унюхав ее, поднялись, оторвались от трапезы. Две пары ноздрей раздувались, втягивая воздух с пьянящим ароматом заячьей крови. С клыков разверзшихся пастей потекла густая слюна. Дед, не дожидаясь, когда подобравшиеся волки кинутся на свеженину, бросил только что убитого зайца в вольер.

– Запомни, - повторил он вновь, - даже самый спокойный и ласковый волк, которого ты приручил, никогда не удержит в себе силы инстинктов. Стоит волку почувствовать свежую кровь, его волчья натура одержит верх. И вся мощь выйдет наружу, заставит драться, рвать, убивать!

Два волка, забыв о целом тазе свежего мяса, приправленного витаминами, сцепились за облезлую тушу несчастного зайца, раздирая ее и тут же проглатывая с костями и потрохами. Я зажмурился, чтобы не видеть этого зрелища… А когда открыл глаза, вновь оказался в тумане. Дед спокойно курил трубку, дым из которой валил тяжелым потоком и стлался у моих ног.