Любовь без страховки

— Ничегооооо, — как же мне было страшно рассказать маме о случившемся.

Я тогда сильно сглупила. Расскажи я ей всю правду, возможно, вся эта история имела бы другой конец. Но я струсила. И было очень стыдно делиться такими подробностями. Ну, не повернулся у меня язык тогда сказать, что у меня был секс, но не с Владом.

— Машааааа, — я слышала, как мам едва сдерживает слезы.

И это еще сильней усилило мое чувство стыда.

— Мааам, — сквозь рыдания протянула я, — он меня бросил. Просто бросил и выбрал другую.

— Маш, — мама затихла, а потом шепотом спросила, — у тебя был с ним секс?

— Нееееет, — я не смотрела ей в глаза. — Ничего не было.

И я вроде тогда сказала правду, пусть не всю, но на душе стало еще противнее.

Мама тряслась от переживания за меня. Я чувствовала, как дрожат ее руки, когда она гладила меня по голове, но она довольно быстро справилась и взяла себя в руки.

— Девочка моя, — облегченно выдохнула она, — ну, разве так можно убиваться? Разве можно так себя мучить?

— Мам, я люблю его. Так сильно, что готова простить ему все, что угодно. Я не смогу без него. Мам, и ненавижу его. Зачем он так со мной? Мне так плохо.

Слезы душили меня. А рана в груди начала кровоточить еще сильнее.

— Успокойся, детка. Все будет хорошо.

— Мам, так больно, — я положила руку на грудь, — здесь. Невыносимо просто.

Я плакала и плакала, пока у меня совсем не осталось сил. А мама обнимала меня гладила, что-то шептала, обещая, что все скоро наладится и обязательно будет хорошо.

Но ничего не наладилось. Я не смогла бороться со своими чувствами и просто провалилась в пустоту. У меня пропал аппетит, я никого не хотела видеть, и просто лежала в кровати и изучала потолок своей комнаты. Меня не интересовало ничего, и может быть, все бы действительно обошлось, но я не смогла отпустить его. Пока была в сознании, мне удавалось контролировать свой мозг, но стоило мне провалиться в сон, как Торопов полностью завладевал моим сознанием. Он снова карал меня своими словами, я снова переживала тот момент, когда он увидел меня на той кровати, слышала его злорадный смех, сопровождаемый смехом Инны и по-тихому сходила с ума. Я то прогоняла его, то снова звала и просила не оставлять меня одну. Вслух. Каждую ночь. И, кажется, очень громко. Настолько, что мама приходила ко мне и оставалась со мной до утра. А потом спрашивала меня о чем-то, но я словно впала в транс, и что-то отвечала невпопад.

Я звонила ему. Тысячи раз. Звонила и слушала голос оператора, который будничным тоном сообщал, что абонент не доступен. Потом снова плакала. И ждала, что Торопов одумается и сам позвонит. Приедет, заберет меня, и весь этот кошмар окажется сном. Но так и не дождавшись, снова впадала в истерику. И ничего не могло ее остановить. Не выпускной, ни универ, ни попытки Лизы со мной поговорить, не уговоры мамы. Я просто не видела света. Ни в чем. Кроме него. И меня затягивало все сильнее. А потом в какой-то момент я забыла о свей боли, гордости, ненависти и позвонила Илье:

— Привет. Можешь говорить? — мой голос давно потерял былую звонкость и даже у меня сложилось впечатление, что я курильщик с нехилым стажем за спиной.

— Да, могу. Привет.

— Ты с ним? — я говорила уверенно. Не было ни страха, ни волнения. Вообще ничего. Из того разговора запомнились только узоры обоев на стене.

— Нет.

— Устрой мне встречу с ним. Мне очень нужно с ним поговорить.

— Я думаю, что это не самая лучшая идея.

— А я не прошу тебя думать! Просто устрой нам встречу!

— Маш, да бесполезно все! Я нашел Антона! Он мне все рассказал…

Какого Антона? О ком он сейчас? Неужели он не слышит, о чем я говорю?

Я перебила его, потому что почувствовала, что мое безразличие закончилось. И меня вот-вот снова начнут душить слезы.

— Да мне все равно! — закричала я. — Просто позвони ему и скажи, что мне нужно его увидеть!

— Я не могу! — закричал в ответ Илья.

— Почему?

Захаров как-то странно молчал.

— Почему?

— Маш…

— Почему? — мой голос сорвался на визг.

— Он уехал, — как-то тихо пролепетал Илья.

— Куда?

— В Германию.

— Надолго?

— Маш!

— Когда он вернется?

После не продолжительной паузы, Илья произнес то, что потом разорвет меня на части:

— Сказал, что никогда.

Никогда? Бред какой-то…

— Ты мне врешь? — весь мой запал лопнул, как воздушный шарик.

— Нет, Маш. Не вру.

Еще один выстрел в мое почти бездыханное сердце.

— С ней? — прохрипела я зачем-то.

Хотя ответ мне был не нужен. Конечно, с ней.

Это был контрольный.

— Я не знаю. Маш, у тебя все в порядке? Если тебе нужна помощь, ты только скажи!

А мне стало смешно. Вместо ожидаемых слез меня душил истерический смех.

— Помощь? От тебя? — меня несло, но я не могла остановиться. — Или ты на его место захотел? Так приезжай! Мне теперь все равно где и с кем!

— Дура ты! Я с тобой по нормальному! Радуйся, что не послал тебя после твоих выходок!

Меня не интересовали оправдания Захарова. Я бросила свой телефон в стену, и он разлетелся на кусочки. У меня снова началась истерика, где я кусала руки и просила его не оставлять меня. И если бы в тот момент мама была дома, то смирительная рубаха мне была бы обеспечена.

А вечером вернулся из рейса папа.

И это была адская ночь.

Оказывается, мама была на грани, а я ведь даже не заметила, что так сильно ее расстраиваю. Но ее терпению пришел конец, и меня было решено отправить к психологу.

Но это потом. А для начала я выслушала такую лекцию от папы, что просто радовалась, что они знают не все. Потому что только за одно предательство Торопова, папа хотел его убить. И только мои слезы, и уговоры на коленях спасли моего бывшего парня от похода на тот свет.

Папа кричал и кричал, потом жалел меня, и снова кричал. До тех пор, пока у меня не пропали силы. Он отнес меня на кровать, что-то успокаивающе мне нашептывая, а я поняла, что больше не хочу. Ни к психологу. Ни к Торопову. Ни жить. С такой мыслью я и провалилась в сон.

А утро было другим. По-прежнему унылым и безрадостным, но моя голова в этот раз была ясной. Я понимала, что меня ждет впереди. И не хотела себе такой участи. Не хотела, чтобы мои страхи и боль вытащили наружу для общего обозрения. Не хотела мести со стороны папы. Не хотела упреков и осуждения родителей и всех окружающих. Это было для меня еще одним ударом. И я могла с ним не справиться. Он мог стать последним. Поэтому, как только проснулась, я сразу же побежала на кухню, где и застала маму. Заплаканную и явно не спавшую всю ночь. Она сидела на стуле, и я упала перед не на колени: