Любовь длинною в жизнь

— Мне очень жаль, Корали. Действительно не могу выразить, как мне жаль. Я надеялась быть на вашей свадьбе. Увидеть, как ты выходишь замуж за моего сына. Я хотела помочь тебе, когда родится первый ребенок. Я хотела… — слова застревают в горле, и на секунду она замолкает. — Я хотела увидеть... замечательную жизнь, которую вы двое строите вместе. Но у меня такое чувство, что... я как-нибудь увижу это. О, боже, мне очень жаль. Ш-ш-ш, ну же.

Джо сжимает меня в объятиях, и меня переполняет это ужасное чувство несправедливости.

С тех пор как умерла моя мама, я ни разу не испытывала к ней неприязни. Не в реальном или значимом смысле. Мне было бесконечно грустно, что ее не было рядом, но я никогда не ненавидела ее за то, что она решила сделать. Она больше не могла этого выносить, и я всегда это понимала. Но сейчас так зла на нее.

Мама съехала с моста, решила отказаться от своей жизни и попрощаться со всеми. Она отдала дарованную ей жизнь. А теперь Джо, женщина, которая, по сути, относилась ко мне, как к своей дочери с тех пор, как я ее встретила, говорит мне, что она умирает и ей больно, потому что не сможет присутствовать на всех монументальных событиях в моей жизни. Это реально больно. Это так чертовски больно, что я не знаю, как смогу это пережить.

— Но почему? — спрашиваю я. — Что случилось? Почему они ничего не могут сделать?

Тот факт, что Джо — врач, делает ситуацию в десять миллионов раз хуже. Кажется, что специалисты в больнице должны что-то сделать для одного из своих коллег. Знаю, что мысль, что практикующие врачи воздерживаются от действительно хороших методов лечения для людей, которые им нравятся, нелепая, но она все же приходит в мою голову.

— Лимфома Ходжкина, — тихо говорит Джо. — Это трудно обнаружить на начальных стадиях. Рак распространяется повсюду, прежде чем кто-либо узнает об этом. Никто не виноват, Корали. Никто не виноват. Это просто... жизнь. Умирать — часть жизни, верно? Просто я отправляюсь в это путешествие немного раньше, чем планировала.

Чувствую, как сдавленный всхлип пытается вырваться из моего горла. Мне приходится перестать дышать, чтобы не завыть и не разбудить Каллана.

— Когда вы собираетесь ему сказать?

— После того, как ты уйдешь, — говорит Джо. — Надеюсь, ты простишь меня за то, что я взвалила это на твои плечи раньше, чем на его, но теперь ты ему понадобишься, Корали. Сильный и храбрый, мой прекрасный, замечательный сын, но он не сможет справиться с этим самостоятельно. Ты... ты ведь сможешь быть рядом с ним, когда... он будет нуждаться в тебе? — Она едва может говорить.

Я почти ничего не вижу сквозь слезы. Вместе мы полная неразбериха. Киваю, пытаясь подавить боль и страх, которые чувствую, когда Джо прижимает меня к себе.

— Ты хорошая девочка, Корали. У тебя добрая душа. Мне очень не хочется с тобой прощаться.

Я больше не могу этого выносить. Вырываюсь из ее объятий и выбегаю из дома, пока окончательно не потеряла самообладание. Снаружи пошел мелкий дождь, пятнами покрывая тротуар и дорожку, ведущую к моему дому. Странный, зловещий свет окутал все вокруг, пурпурный и синий, злой, как будто рассвет тоскует по Джо, и по мне и скоро по Каллану.

Я взбираюсь по водосточной трубе, опоясывающей мою спальню, влезаю в открытое окно и бросаюсь в постель, стараясь не издавать ни звука, когда плачу. Два часа спустя я крадучись выхожу из дома в школу, надеясь не разбудить отца.

Каллан не ждет меня в двух кварталах, как обычно.

Он не приходит в школу следующие три дня.

Глава 14

Корали

Как Будто Ты Тоже Меня Любишь.

Прошлое

Каждый год отец уезжает на встречу со своими старыми военными приятелями. Целых две недели в доме тишина, и я не вздрагиваю от каждого скрипа и напряжения, которые издает старый дом. Вечером приходит Фрайдей и приносит мне ужин. Заверяю, что в этом нет необходимости, ведь я все равно готовлю каждый день, но она говорит, что это делает ее счастливой. Она приводит Элджи, и он рыщет по нижнему этажу дома, его ногти издают постукивание по полированным половицам.

Отец очень любит путешествовать. Недели, предшествовавшие его отъезду, на самом деле прошли нормально. Он ни разу не прикоснулся ко мне, и поэтому впервые за очень долгое время на моем теле нет ни единой отметины. Каллан приходит и забирает меня утром перед школой, входя в дом, и это как-то освобождает, как будто всего на секунду я нормальная девочка-подросток, и моему парню разрешено тусоваться со мной, не боясь, что ему отрубят яйца ржавой ложкой.

После отъезда отца прошло три дня, мы возвращаемся домой из школы, когда Каллан обнимает меня и прижимает к себе, целуя прямо на улице. Мой вдох, словно вода, медленно наполняет меня, поднимаясь от живота до самой макушки головы. Кожа покрывается мурашками, и Каллан, должно быть, чувствует перемену во мне, потому что смеется, проводя по моим рукам вверх и вниз.

— Странное ощущение, правда? Не беспокоиться из-за твоего старика, — говорит он.

Мы не часто говорим об этом, но отец всегда бросает на нас огромную тень. Каллан принимал мои резкие, твердые отказы всякий раз, когда предлагал подойти и представиться Малькольму. Возможно, я не так хорошо маскирую свой ужас, когда он поднимает эту тему, но Каллан никогда не давит. Он сразу же бросает эту тему, и через две секунды мы уже как будто никогда и не говорили о моей домашней жизни.

— Все кажется правильным, да? Хорошо, что не надо прятаться, — говорит Каллан мне в волосы. Он покусывает мочку моего уха, собирая мои волосы обеими руками и убирая их за спину, чтобы иметь лучший доступ к шее.

— Мы все еще на публике, — говорю я, слегка задыхаясь. — И по-прежнему должны соблюдать законы приличия. — Хотя, я не хочу, чтобы Каллан прекращал то, что он делает. Его рот на моей коже чувствуется так хорошо, что с трудом соображаю.

— Соблюдать законы приличия? Ты говоришь, как пятидесятилетняя, — смеется Каллан. Вряд ли он знает, что эта фраза исходит прямо из уст моего отца, которому уже под пятьдесят. Он говорит это все время, когда видит людей, держащихся за руки на улице. — Мы молоды. Мы должны целоваться на улице, заставляя стариков чувствовать себя неловко. Впрочем, они тоже так делали, Синяя птица. Гарантирую, что миссис Лоуэркрофт, часто тр*хали пальцами, когда она была подростком.

Миссис Лоуэркрофт, женщина, о которой он говорит, идет по другой стороне улицы с сумками в обоих руках. Сейчас ей должно быть чуть больше шестидесяти, седые волосы величественно уложены в завитушки настоящей южной красавицы. Проходя мимо, она бросает на нас довольно едкий взгляд искоса, высокие каблуки издают громкий стук по тротуару.

— Она ни за чтобы не позволила бы мальчику дотронуться до своей вагины, — говорю я. — Эта женщина слишком порядочна. Ее муж, вероятно, все еще девственник.

Каллан издает один жесткий смешок.

— У них был сын. Но он умер много лет назад.

— Неужели? Я этого не знала.

— Да. У него был рак. Ему было всего двадцать три года. Мама рассказывала мне, что когда-то была по уши влюблена в него. Она долго плакала, после того как он умер.

Я могу себе представить, как Джо это делает. Она такой чуткий человек. Ее собственная боль, должно быть, захватывает дух.

— Бедная Джо. Давай принесем ей цветы.

Мы огибаем коптильню и перепрыгиваем через забор в поле, хихикая, как идиоты, пока миссис Лоуэркрофт стоит на углу и смотрит на нас так, словно мы сошли с ума. Я бы беспокоилась, что она может рассказать моему отцу о моем поведении, но она всегда ненавидела его. Что бы я ни делала, она скорее будет сплетничать со своими подружками, чем прямо поговорить с моим отцом о заблудшем ребенке, которого он вырастил.