Любовь и другие диссонансы

В такси Джошуа молчал. Видно, чувствовал, что я не хочу ни говорить, ни слушать. У клиники нас поджидала Магда Шмидтова. Медсестра на четвертом этаже была предупреждена о моем приезде. Мы вошли в маленькую палату, всю заставленную медицинской аппаратурой. На зеленоватом экране монитора над кроватью Свена бежали, попискивая, синусоиды. На столике стояла пустая ваза для цветов. Рядом — фото женщины, кормящей грудью младенца. Лицо Свена было плотно забинтовано. Открытыми были только глаза и рот.

Я медленно подошел и присел на белый вращающийся металлический табурет. Нашел под одеялом кончики пальцев Свена, торчащие из гипса.

— Свен, ты поедешь со мной в Москву прочитать там лекцию? — спросил я, стараясь говорить спокойно.

Я почувствовал тихое шевеление его пальцев.

— Да, Струна. С тобой — да… — прошептал он с трудом.

А потом улыбался. Мне, Джошуа, Шмидтовой. И поглядывал на монитор. Джошуа опустил шпатель в стакан с водой и смочил ему губы. Я сидел рядом, не выпуская из рук пальцы Свена. Минуту спустя он заснул.

Я достал из сумки бутылку с русской водкой, купленной в самолете, и поставил ее в пустую вазу. Шмидтова плакала. Джошуа переминался с ноги на ногу.

Потом мы с Джошуа поехали в Панков. На куче кокса в котельной мы курили траву и вспоминали самые интересные истории из тех, что рассказывал нам Свен. Уже начало светать, когда я заснул на полу в прокуренной комнате Джошуа.

Анна

Она ждала звонка. Так ребенок ждет самого желанного подарка к Рождеству, сгорая от нетерпения. Так невинная девушка томится в предчувствии первых ласк. Но телефон молчал.

Женщине не дано понять, что чувствует мужчина, когда ждет. Анна многое отдала бы, чтобы проникнуть невидимкой в самые сокровенные мысли Струны. Ведь женщинам свойственно домысливать и додумывать: «Забыл. Сейчас с другой. Она красивее, моложе». Она кругами ходила по комнате и вслух успокаивала себя:

— Что за чушь! Струна не такой. Это невозможно! Я идиотка. Законченная идиотка!

Нет ничего ужаснее сомнений. Говорят, это от лукавого. Анна сомневалась во всем, даже в том, что жива. С утра она разбила стакан, порезала палец, осколок глубоко вонзился в ладонь. Она не замечала, как кровь медленно течет по руке, и только резкая боль вернула ее к реальности. Анна вспомнила, как однажды в школе кто-то назвал ее сиротой. Тогда она впервые осознала, что кроме дедушки у нее никого нет. И так крепко сжала себе руку, что на следующий день там появился синяк. Но она доказала себе, что жизнь все-таки сильнее…

С трудом добралась до архива. Ей сигналили, когда она резко перестраивалась из ряда в ряд. Весь мир сосредоточился сейчас для нее на маленьком сером телефоне, она поминутно доставала его из сумки, проверяла. Но звонков не было, сообщений тоже. Жизнь потускнела.

Открыв дверь архива, она впервые в жизни не поздоровалась с охранником. А войдя в кабинет, не снимая плаща, села за компьютер и просидела молча несколько часов, бездумно глядя в темный монитор. Перед ней всплывали картинки, связанные со Струной. Вот они гуляют по парку. Он держит ее за руку и нежно гладит пальцы. Вот они целуются, счастливые, вот бредут по аллее Царского Села. И нет ничего, кроме настоящего. Кроме прикосновений и поцелуев.

Телефон молчал.

— Нет, он не мог просто бросить меня. Так не бывает. Такое случается только в дурацких фильмах!

Прикусив губу, она позвонила в справочную, узнала номер гостиницы.

— Добрый день… то есть утро… Простите, я не совсем понимаю, который сейчас час… Скажите, господин Струна из номера пятьсот пятнадцать… Я хотела бы с ним поговорить.

Девушка-администратор звонким голосом ответила:

— Он уехал. Вчера вечером.

— Вы уверены? — Анна до крови прикусила губу.

— Разумеется, — был ответ.

Анна замерла, вглядываясь в трубку так, будто видела ее впервые в жизни. Медленно подошла к окну. Прикоснулась рукой к холодному стеклу, и по ее лицу потекли слезы. Ей не хотелось быть в этом кабинете, смотреть на этот стол и ходить по этому ковру.

Она спустилась по лестнице и побежала к выходу. Ей нужна была Дарья. Хотелось кому-то обо всем рассказать, поделиться, выплакаться. Только Дарья могла ее понять. Только она.

Машину решила оставить на стоянке и еще из кабинета вызвала такси. И вдруг из горестной задумчивости ее вывел охранник:

— Анна Борисовна, подождите! У меня к вам важное дело! Анна…

Не слушая, выбежала из здания, села в машину и захлопнула дверцу. Ей было сейчас не до «важных» дел.

Прислонилась лбом к оконному стеклу. Лил дождь, капли текли по стеклу, как слезы.

Расплатилась с водителем, вышла. Такси развернулось, мерзко взвизгнув шинами на мокром асфальте. Анна отскочила, уворачиваясь от брызг, и тут же ступила в соседнюю лужу. Здесь, двумя домами правее, жила Дарья, она ехала к ней. Но внезапно поняла, что не сможет туда дойти. Она чувствовала себя безногим инвалидом, которому предложили пробежать стометровку.

— Я не могу! — вслух сказала она, наклонилась и принялась ладонью вытирать красную лаковую кожу сапожков.

— Что ж вы, девушка, — укоризненно произнес кто-то, — голыми руками. Возьмите платочек…

Анна подняла голову. Среднего роста мужчина протягивал ей сероватую тряпицу. Синяя куртка в масляных пятнах, на рукаве — дыра, из которой торчит синтепон. Коротковатые джинсы, босые ноги в резиновых шлепанцах.

— Спасибо, — вежливо ответила Анна и выпрямилась. Она устала плакать.

— А чего «спасибо»? Бери да вытирай, — неизвестный перешел на «ты» и улыбнулся, зубы у него были ровные, только сверху не хватало половины резца.

Анна, не ответив, прошла мимо, считая шаги, дошла до супермаркета, толкнула дверь. Ей туда не надо было, но не торчать же под дождем.

Походила по торговому залу. Взяла бутылку коньяка. Расплатилась и тут же попыталась открыть бутылку. Покупатели поглядывали на нее удивленно — вроде прилично одетая женщина, а туда же.

— Давайте помогу, — предложил высокий мужчин.

Она молча протянула ему бутылку. Он ловко открыл и вернул Анне:

— Может, все-таки не стоит прямо так, на ходу. Хотите, пойдем куда-нибудь?

Она посмотрела на него невидящим взглядом и, резко развернувшись, направилась к выходу.

Выйдя на улицу, глубоко вдохнула прохладный воздух и сделала глоток. Коньяк приятно согревал.

У Дашиного дома был скверик. Анна опустилась на влажную скамейку. Открыла бутылку и сделала еще несколько глотков. Шел дождь, но ей было все равно. Неужели это она, Анна, еще вчера чувствовала себя такой счастливой, такой желанной? Неужели это она ловила на себе влюбленные глаза мужчины и забывалась в его объятиях?..