Любовь и Ненависть
Шрифт:
Дени с помощью самого маркиза, — они действовали вместе наподобие отборочного комитета, чтобы в комнате никогда не было слишком много посетителей. Вольтер всегда старался приготовить для каждого гостя какую-то запоминающуюся, остроумную фразу, чтобы тот потом распространял ее повсюду, по всему миру, чтобы она передавалась из уст в уста и в конце концов была напечатана во всех европейских газетах.
Носители самых знаменитых имен во Франции — Ришелье, Монморанси, Полиньяк, Лозен, Арманьяк, герцог де Сес, графиня де Буффле и даже мадам дю Деффан — все смиренно толпились в очереди, ожидая того момента, когда им позволят увидеть великого Вольтера.
Глюк, этот знаменитый композитор, даже отложил свой выезд в Вену на концерт, чтобы только не упустить своего шанса встретиться с Вольтером. Встреча произошла сразу после визита к Вольтеру его знаменитого
— Что такое? — спросил Вольтер. — Глюк на буксире у Пиччини?
Эта остроумная фраза дошла до ушей королевы Марии Антуанетты [257] , горячей приверженицы таланта Глюка, и она теперь была решительно настроена повидать Вольтера, несмотря на запрет короля.
256
Пиччини Никола (Рисиппи) — знаменитый соперник Глюка в Париже, один из плодовитейших оперных композиторов; в свое время пользовался огромной популярностью; род. 16 янв. 1728 в Бари (Неаполь), ум. 7 мая 1800 в Пасси близ Парижа.
257
Мария Антуанетта (1755–1793) — французская королева, жена (с 1770 г.) Людовика XVI. Дочь австрийского императора. Во время Французской революции по решению суда была казнена. Вопреки сказанному здесь Мария Антуанетта была, наоборот, страстной поклонницей Пиччини.
Пришла делегация и от Французской академии, включая Сен-Ламбера, князя де Бово, Мармонтеля и других. Еще одна от театра «Комеди Франсез». И даже Бенджамин Франклин, только что вернувшийся из Америки, этот герой, которому успешно удалось оказать помощь американским революционерам от имени Франции. Он привел с собой внука.
— Я внимательно изучил вашу великую Декларацию независимости, — сказал ему Вольтер. — И должен признаться вам, что, будь мне вдвое меньше, чем теперь, я непременно уехал бы жить в вашу страну. В эту свободную страну!
Он говорил о том восхищении, которое испытывает к генералу Вашингтону [258] , и тут же сочинил экспромтом пару стихотворных строчек, которые попросил отбить на золотой медали для подарка Вашингтону. Франклин, в свою очередь, попросил Вольтера благословить внука, что и сделал Вольтер, опустив ладонь мальчику на голову: «Дитя мое, я могу назвать тебе только два слова, которыми нужно жить: Бог и свобода». Никто в комнате не смог сдержать слез, когда Вольтер добавил: «Ты еще молод. Ты обязательно доживешь до таких счастливых дней».
258
Вашингтон Джордж (1732–1799) — первый президент США. Главнокомандующий армией колонистов в войне за независимость в Северной Америке (1775–1783).
Даже британский посол лорд Стормонт, покидавший Францию из-за начавшейся войны с Англией [259] , задержал свой отъезд, чтобы повидаться с Вольтером. И Вольтер продемонстрировал всем, что может быть в равной степени великодушным и к друзьям и к врагам в данный момент.
— Ваш великий народ, — сказал Вольтер ему, — научил меня самой драгоценной добродетели, которой только может обладать человечество, — терпимости.
Приходили к нему и священники. Каждый из них стремился вернуть Вольтера в лоно Церкви. Несмотря на бдительность маркиза де Вилетта, мадам Дени и Вагниера, которые делали все, что в их силах, чтобы не допустить до Вольтера этих слуг Господних, жаждущих новых прозелитов, несколько из них все же проскользнули в его покои во время толчеи, возникшей перед дверью. Один из этих пророков, с лицом, искаженным религиозным безумством, заорал: «Покайся, грешник, покайся! Ибо пришел я к тебе, чтобы спасти твою душу для Бога!»
259
…из-за начавшейся войны с Англией… — Автор не совсем точен. Война Франции против Англии началась в 1780 г. и продолжалась до 1783 г. На стороне Франции выступили также Испания и Голландия.
— Кто послал вас ко мне? — спросил Вольтер.
— Сам Бог! — торжественно заявил священнослужитель.
— В таком случае предъявите мне свои верительные грамоты! — парировал Вольтер. Пророка выпроводили под взрыв хохота. Его, однако, сменил другой священник, который заявил, что Бог с радостью простит Вольтера, если только он отречется от всех своих сочинений.
— От всех моих сочинений? — переспросил Вольтер.
— От всех! — повторил священник. — Без единого исключения!
— Не хотите ли вы сказать, что вы все их прочитали? — поинтересовался Вольтер.
— Ни одного! — взвился оскорбленный священнослужитель. — Я могу дотронуться до нечистой книги только для того, чтобы бросить ее в огонь!
— Выходит, вы заставляете меня отречься и от Библии? — бросил ему Вольтер. — Неужели вам неизвестно, что среди моих произведений есть и «Песнь Соломона», которую я перевел на французский и посвятил ее мадам де Помпадур? Неужели вы не знаете, что в моих сочинениях множество аргументов, доказывающих существование Бога и проклинающих атеистов? А известно ли вам, что я посвятил свою пьесу «Магомет» его святейшеству, испросив на сие его любезное дозволение? Выходит, мне следует отречься от Папы, Библии и от Бога? Это вы хотите сказать? И все только потому, что вы сжигаете мои книги, даже их не читая?
Среди таких священников был и некий аббат Лоррен Голтье, который служил капелланом в лечебнице для неизлечимых больных и священником в приходе Святого Сульпиция. Он, в отличие от других, не врывался в комнату Вольтера, не изрыгал хулу и проклятия и не грозил ему адом. Он просто прислал ему очень добрую, уважительную, с горячей симпатией записку, предлагая свои услуги, если в этом у него возникнет нужда.
Вольтер мысленно приберег его для того ужасного, чудовищного момента, когда ему, по выражению Генриха IV, придется сделать «опасный прыжок» в неизвестность.
Ах, если бы можно все время жить, жить вечно, постоянно работать, учиться, одерживая один триумф за другим!
— Пусть устроят мне хотя бы приличные похороны, — однажды сказал Вольтер д'Аламберу. — Я не желаю, чтобы мое тело, пусть и такое уродливое, бросили в канаву. Или же зарыли ночью в землю, как это сделали с несчастной Адриенной Лекуврёр. Как мертвую собаку.
— В таком случае тебе придется сделать то, что сделал Монтескье, — ответил д'Аламбер. — И Фонтенель. Как и множество других. Всем им в конце концов пришлось смириться со священниками. Покаяться, назвать себя грешниками, отречься от всех своих сочинений. Принять последнее причастие и помазание. Собороваться. Мы, литераторы, все это прекрасно понимаем. И простим тебя. Ведь и для нас когда-нибудь пробьет сей скорбный час.
Вольтер энергично замотал головой. Нет! Умереть в католической вере? Ладно, это он сделает. По крайней мере, попытается. Но отречься от своих сочинений? Нет, на это он никогда не пойдет.
— Их все равно будут читать, — успокоил его д'Аламбер.
— Надеюсь, — согласился с ним Вольтер, — потому что никогда не наступит такое время, когда человек перестанет бороться с фанатизмом и тиранией.
Но все равно он не откажется от своих произведений даже на смертном одре. Даже несмотря на то, что он неоднократно отрекался от них в прошлом, когда публиковал их анонимно. Да, такое происходило неоднократно. Но одно дело — лгать людям, к этому его принуждали обстоятельства. Лгать Богу — это совершенно другое.
— Я признаю только существование Творца, больше ничего, — ответил Вольтер. — Всегда, в любую секунду, жизнь для меня — это самое убедительное, самое дорогое доказательство существования Его. А что за Ним — неизвестно. И никто этого не знает.
Он мог только надеяться, что такая разграничительная линия поможет ему добиться разрешения на достойные похороны.
Однако черные мысли о смерти не мешали Вольтеру использовать каждую оставшуюся минуту в его жизни до конца. Если человек смертен, то это еще не означает, что он должен похоронить себя живьем. Как это сделал, например, Руссо. Он похож на человека, который, оказавшись на тонущем корабле, начинает уже плыть, не окунувшись в воду. Ни на минуту Вольтер не приостанавливал своей лихорадочной деятельности, по-прежнему оказывая свое уважение друзьям и гостям.