Любовь и Ненависть

— Ладно, ладно. Зайдите месяца через три!

— Через три месяца? — недоуменно переспрашивали заказчицы. — Так долго? Переписать всего двадцать музыкальных страниц?

Тогда он резко протягивал им листки обратно.

— Поищите кого-нибудь еще, — говорил он. — Есть копиисты, которые выполняют работу гораздо быстрее. И лучше. Те, кому она нужна больше, чем мне.

Но они не забирали заказы назад и старались как можно дольше поговорить с этим человеком, чтобы понять, как живет эта знаменитость. Две крошечные комнатки, окно, выходящее на мансарду, двуспальная кровать, аккуратно застеленная чистым покрывалом из индийского хлопка, миниатюрная кухонька. Повсюду все блестит благодаря стараниям Терезы. Вот кабинет, который служит им еще и столовой. У окна письменный стол, где великий писатель переписывает ноты и занимается своими гербариями.

— От всего этого разрывается сердце, — призналась одна посетительница.

Но Руссо не давал никакой возможности тем, кто хотел постоянно держать его под прицелом общественного мнения. Вскоре на него вообще прекратили обращать внимание, даже тогда, когда он посещал самые знаменитые кафе и заказывал там себе чашечку шоколада и приглашал одного из посетителей сыграть партию в шахматы. Которую он, конечно, выигрывал без особого труда, так как до сих пор не утратил мастерства, приобретенного годы назад. Пару раз Руссо устроил чтение отрывков из своей «Исповеди», подчиняясь желанию своих почитателей из среды аристократов. Все слушатели были настолько очарованы, что чтения продолжались иногда по восемнадцать часов кряду с небольшими перерывами, чтобы что-нибудь выпить и перекусить. Среди аудитории не было ни одного человека, который при этом не прослезился бы.

Вскоре вмешалась полиция. Жан-Жак прекратил чтения. Его совсем не удивило вмешательство полиции, хотя он и понятия не имел, что это мадам д'Эпинэ пришла в полицию с жалобой на Жан-Жака, опасаясь как бы бывший протеже не бросил тень на ее личность в своих пристрастных мемуарах.

Он ждал вмешательства полиции. Они все еще его преследуют! Кто? Конечно, Вольтер со своим философским кружком. Они, наверное, никогда не успокоятся. Жан-Жак только сейчас понял, что глупо ошибался, предполагая, что его противники хотят убить его. Почему он был таким глупцом? У них были более коварные замыслы, они хотели похоронить его заживо! Они хотели, чтобы он продолжал жить год за годом, но в то же время чувствовал, как один за другим падают комья на крышку его гроба. Чтобы он видел, как постепенно все его покидают, его ненавидят, как игнорируют, забывают.

Они создали вокруг него такую атмосферу ненависти и презрения, что когда он проходил по улице, то слышал, как за его спиной прохожие, натужно откашливаясь, с отвращением плевали ему в след. Каждый их плевок предназначался ему, Жан-Жаку!

Когда он входил в общественное место, толпа с презрением расступалась перед ним. Все, уставившись на него, пятились назад, словно перед ними зачумленный, словно он мог заразить любого, до которого нечаянно дотронется.

Только представьте себе, сколько нужно было положить труда ради того, чтобы позлить одного человека. Возьмите, например, чернила. Или тушь. Жан-Жаку приходилось тратить ее довольно много для переписки нот. Все могли запросто приобрести ее в лавке. Просто войти и попросить палочку китайской туши. Все, кроме Жан-Жака. Для него этого товара в лавке не оказывалось. Даже если ему удавалось раздобыть палочку туши в отдаленной лавке, которая каким-то образом выпала из поля зрения заговорщиков, она оказывалась такого плохого качества, что ее приходилось растирать в воде часами, и после этого она все еще была пригодна для питья, оставаясь такой же чистой и прозрачной.

Все годилось, чтоб только унизить его! Просто ему повезло, что у него еще приличный запас китайской туши, которую он приобрел задолго до возникновения заговора. Как он рад, что его заговорщики пока не пронюхали об этом! Конечно, Жан-Жак прятал ее в надежном месте.

Иногда вдруг за тот или другой товар продавец резко снижал цену. Прямо у него на глазах. Для чего? Для того, чтобы еще раз его унизить. Унизить такой завуалированной формой милосердия.

«Бедный Жан-Жак! Бедный Жан-Жак! Как ему не повезло в жизни! Ведь у него совсем нет денег. Можно уступить ему несколько сантимов. На бедность…»

Но Жан-Жак вовсе не желал такого милосердия, такой благотворительности. Ему не нужна их жалость! Он продемонстрирует всем, что он не нищий, не попрошайка. Нет, он — Жан-Жак Руссо! Который отказался от пенсий, предлагаемых королями. Пенсий, на которые он, если бы их принял, мог запросто скупить все их ничтожные лавки. Сотни лавок!

Ха! Это они проявляют к нему милосердие! Ради чего? Чтобы потом сплетничать за его спиной? Хвастать, что если бы не их благотворительность, то Жан-Жак просто умер бы от голода? Нет, ничего подобного! Он не потерпит никаких снижений цен специально для него!

И он, бросив деньги на прилавок, с негодованием выходил из лавки как можно быстрее, а лавочник взволнованно звал его назад. Вполне естественно, больше его там никто не видел.

Разве это не самое отвратительное проявление несправедливости? Как можно так поступать с честным человеком? Доводить его до того, что он вынужден останавливать на улице прохожего и спрашивать, на каком основании его осуждают без судебного разбирательства?

— Да говорите же! — кричал он. — Говорите открыто!

Но все его собеседники старались всячески избежать поставленного им вопроса. Они вели себя так, словно и понятия ни о чем не имеют. Они даже боялись, как будто разговаривают с умалишенным. Ах, как ловко этот философский кружок обработал несчастных людей, как научил скрывать свои истинные чувства. Все обучены с самого детства тихо прикрывать двери, задувать свечи, вести двойную жизнь — одну для всех, другую, скрытую, для себя. Лжецы! Лицедеи! Обманщики!

Кто говорит, что у Жан-Жака сейчас абсолютно нет друзей? Разве такое возможно? Особенно теперь, когда его сочинения становились все более популярными. Когда их все больше читали, изучали, обсуждали.

Сам он старался жить в полной неизвестности, переписывая ноты, чтобы заработать себе на жизнь. Почти семь тысяч листов менее чем за семь лет. Принимая во внимание его слабое здоровье и обычную неторопливость — гигантский труд. На это у него уходили утренние часы и почти все вечера.

Его читатели еще восхищались им, еще искали с ним встречи. Они писали ему, приходили сами, чтобы повидать его. Они даже роняли слезы, целуя его руку. Такие молодые люди, как Сен-Жюст [248] , Робеспьер [249] , Мирабо [250] . Все они увлекались политикой, разделяли его дикие мечты о совершенном правительстве. Эти люди, которые, казалось, уже предвидели впереди бурные революционные дни, когда в Ассамблее [251] нельзя было ни предложить новый закон, ни произнести речь, если только она не была обильно уснащена цитатами либерального толка из сочинений Жан-Жака.

248

Сен-Жюст Луи (1767–1794) — французский политический деятель, член Конвента общественного спасения, сторонник М. Робеспьера.

249

Робеспьер Максимилиан (1758–1794) — деятель французской революции конца XVIII в., один из руководителей якобинцев. В 1793 г. фактически возглавил революционное правительство.

250

Мирабо (Оноре Габриэль Рикети; 1749–1791) — граф, деятель Французской революции конца XVIII в.

251

Ассамблея (фр.) — во времена Великой французской революции высший орган государственной власти.

Женщины по-прежнему обожали его. За то, что он написал «Эмиля», за то, что создал «Новую Элоизу». Они писали ему длинные письма, на которые он иногда отвечал с присущем ему очарованием. А иногда это были грубые, резкие записки, если его зоркий взгляд различал еще одного тайного шпиона.

Музыканты не забывали его. Как и прежде. Например, Глюк [252] , который питал большое уважение к Руссо как к музыканту и высоко ценил его «Музыкальный словарь».

Не забывали Жан-Жака и такие важные и влиятельные люди, как, например, князь де Линь, фельдмаршал австрийской армии, который несколько раз посещал Жан-Жака и позже напишет о нем: «Какой человек! Какие глаза — как звезды! Вот истинный гений, который подобен грозовому разряду».

252

Глюк Кристоф Виллибальд (1714–1787) — немецкий композитор.

Другим частым его гостем был Бернанден де Сен-Пьер [253] , который пока еще не добился большой славы романиста, но уже стал известной личностью из-за своего заразительного энтузиазма, из-за своих диких, необузданных страстей, заставлявших его и его учеников вести жизнь, полную авантюр. Руссо очень нравилась компания Бернандена. Они с ним были солидарны в своей ненависти к философам. Оба любили привольные поля и леса.

Бернанден рассказывал Руссо о своих путешествиях в тропиках, разворачивал перед его взором такие соблазнительные картины далеких экзотических островов, что Жан-Жаку казалось, что он видит земной рай, в котором ему хотелось бы провести остаток своей жизни.

253

Бернанден де Сен-Пьер Жак-Анри (1737–1814) — французский писатель, представитель сентиментализма.