Любовь и Ненависть

Весть о том, что Вольтер пишет злую, язвительную вещицу якобы на доктора Акакия, а на самом деле на Мопертю, дошла до короля. Он вызвал Вольтера к себе и предупредил, что впредь не потерпит никаких нападок на президента своей Академии наук.

— Тогда пусть она отправляется в огонь! — беззаботно воскликнул Вольтер, элегантным жестом бросая свою рукопись в горящий камин. Он, улыбаясь, наблюдал, как пламя пожирает страницу за страницей.

— Ах, что вы сделали! Я должен вначале сам это прочесть! — воскликнул пораженный Фридрих. Жадность его к сочинениям Вольтера увеличивалась с каждым днем.

Подбежав к камину, он проворно вытащил из огня рукопись, слегка опалив при этом манжеты.

Начав тут же читать ее, он рассмеялся. Чем больше углублялся он в псевдонаучные глупости Мопертю, тем сильнее смеялся. Наконец расхохотался.

Но разве могла вызвать другую реакцию идея Мопертю о строительстве города, в котором все будут разговаривать только по-латыни, а все прочие языки будут запрещены?

Вот что говорилось по этому поводу в «Диатрибе»!

«Когда мы предлагали построить город, в котором всё будут говорить только по-латыни, мы, конечно, подразумевали, что каждая прачка, каждый дворник в нем будут свободно общаться на этом языке. Мы полностью отдаем себе отчет в том, что, хотя его жители, как мужчины, так и женщины, в совершенстве освоят язык Цицерона, они все равно останутся прачками и дворниками, хотя будут считать себя профессорами. Да, мы это понимаем.

Но кому нужны чистые рубашки? Римляне, как известно, вообще не носили рубашек. А кому нужны повара и прочая челядь? Наши ученые и наши академики могут запросто обойтись без них».

— Нет, что вы, этого ни в коем случае нельзя печатать! — воскликнул Фридрих, смеясь до слез. — Мопертю настанет конец, если только это сочинение увидит свет.

Он продолжал увлеченно читать дальше.

Среди заумных предложений Мопертю было и такое: необходимо прорыть в центре земли отверстие — только это позволит выяснить состав нашей планеты.

Вот что писал по этому поводу в «Диатрибе» Вольтер: «При всем нашем уважении к дыре, которую вы предлагали прорыть в центре Земли, мы все же должны отказаться от сего прожекта. Ибо мы не в состоянии найти ни одного сюзерена во всей Европе, который позволил бы нам прорыть такую дыру в пределах его государства. Дыра должна быть весьма большой, чтобы в ней могли расположиться сотни тысяч рабочих — ведь им предстоит довести эту гигантскую работу до завершения, прорыть тоннель в четыре тысячи миль [169] глубиной. К тому же нужно куда-то девать вырытую землю, так как если ее разбрасывать вокруг дыры, то она может похоронить под собой то королевство, на территории которого ее начнут рыть. Например, всю Германию. Ну а если похоронить под толстым слоем земли Германию, как быть с равновесием сил в Европе?»

169

…четыре тысячи миль… — расстояние приблизительно в 6400 километров.

Покатываясь со смеху, король подошел к «финальной» концепции Мопертю, к его последнему выводу о том, что если нельзя представить оригинал копии, то, следовательно, речь идет о подлоге.

Вот что говорилось в «Диатрибе»: «Мы установили, что при отсутствии оригинала документа он наверняка является подложным. Утверждая это, мы, само собой разумеется, не намерены ставить под сомнение другие копии, оригиналы которых тоже не существуют, — я имею в виду все наши священные реликвии, — а посему всякого, кто считает Библию оригиналом, следует заклеймить как лицо, совершающее подлог…»

Этот отрывок вызвал у Фридриха такой приступ смеха, что казалось, он вот-вот лопнет прямо у Вольтера на глазах.

— Нет, нет, — продолжал он, — никогда такой позор не появится в печати!

— Ваше величество, вы правы, как никогда, — сказал Вольтер и, взяв у него из рук свой манускрипт, элегантным жестом бросил его в камин. И по-прежнему улыбался.

— Но это вовсе не значит, что нужно уничтожать рукопись! — закричал король. Снова он ловко выудил ее из огня. — Я сохраню ее вместе с остальными вашими не подлежащими печати сочинениями, — сказал он. — Вместе с вашей «Орлеанской девственницей» и вашим эссе «О нравах».

Фридрих положил рукопись Вольтера в ящик стола.

— Ваше величество оказывает мне тем самым высокую честь, — сказал Вольтер. Пусть себе воображает, что это у него — единственная копия. Но чтобы опубликовать рукопись, ему нужна была подпись короля. Без нее ничего не напечатаешь в этой стране свободной мысли. — Вы вправе думать о ней что угодно, — сказал Вольтер. — Даже заставить меня переписать ее. Но вы, конечно, не станете ее печатать, так?

У Вольтера не оставалось никаких сомнений на этот счет. Нужно что-то придумать. Недавно умер лорд Болинброк, фаворит королевы Анны [170] , государственный деятель, выступивший инициатором заключения Утрехтского мира [171] . Теперь со всех сторон священнослужители чернили его светлую память за его острые антирелигиозные высказывания. Вольтер чувствовал себя обязанным заступиться за этого человека, который в прошлом оказал ему не одну услугу. Поэтому он и написал памфлет «В защиту милорда Болинброка».

170

Анна — Имеется в виду Анна Стюарт (1665–1714) — королева Великобритании и Ирландии с 1702 г.

171

Утрехтский мир — был заключен в 1713 г. между Францией с одной стороны, Испанией, Голландией и Англией — с другой. Подписанием этого мирного договора, а также Раштаттского мира (1714) закончилась война за Испанское наследство (1701–1714).

Король без всяких возражений поставил под ним свою подпись. Подобные нападки на религию Фридрих просто обожал.

Не долго думая, Вольтер засунул между страницами одобренного монархом сочинения страницы «Доктора Акакия». Печатник набрал оба произведения, не отдавая себе отчета в том, что подпись короля стояла только под одним.

Король, однако, узнав о проделке Вольтера, приказал арестовать издание. Он немедленно вызвал к себе Вольтера, который, конечно, разыграл перед ним оскорбленную невинность.

— Кто же осмелился на такое?! — воскликнул Вольтер. — Наверняка один из моих переписчиков. Ну и задам этому негодяю!

Фридрих смотрел на Вольтера с холодным презрением.

— Не нужно мне лгать, — сурово сказал он. Он открыл дверь, в кабинет вошел печатник. Вольтер, видя, что его уловка не удалась, бросился перед монархом на колени, моля о пощаде. Король пнул его носком туфли. — Я хочу услышать от вас только одно — правду. После я не пожелаю больше ни слышать, ни видеть вас.

— Да, да! Правду, и ничего, кроме правды! — пообещал Вольтер.

— Осталась ли у вас еще одна копия рукописи?

— Нет, не осталась! Клянусь вам. Теперь все они у вашего величества.

— У вас не осталось ни одной рукописи?

— Ни одной! — воскликнул Вольтер. — Клянусь честью.

Но он промолчал, что может в любую минуту сесть и восстановить весь текст по памяти. Речь шла о каких-то десяти тысячах слов, которые Вольтер уже раз написал и, конечно, мог написать опять. К тому же в этом не было никакой необходимости. Он уже отослал контрабандным путем копии своего сочинения в Лейпциг и Амстердам. Но еще задолго до этого тайно отпечатанные экземпляры «Акакия» появились в книжных лавках Берлина. Тем самым Вольтер словно упрекал монарха: «Не лучше ли, сир, не мешать распространению идей? Если вы на самом деле печетесь о предоставлении всем полной свободы».

Но теперь прусский король не знал удержу. Он унизился до чудовищных методов инквизиции.

Однажды утром Вольтер, который, снова впав в немилость, жил в Берлине, вдруг увидел на улице что-то невообразимое. Своими подслеповатыми глазами он не мог разглядеть, что конкретно происходит.

— Что там такое? — спросил он у своего секретаря Коллини.

— Как что? Вон стоит палач, — ответил Коллини. — Вокруг него собралась толпа. Он сейчас начнет казнь. Но что-то там странное, невиданное прежде. Его жертва совсем не человек. Это, увы, книга! Памфлет в мягкой обложке. Палач листает его страницы. А тем временем готовят костер. Вероятно, они хотят предать огню виновника после того, как закончат его пытать.