Любовь и пепел

Я добежала до спасительной стены и присела возле нее, чувствуя, как кровь стучит в висках; меня охватила эйфория. И он тоже это чувствовал. Ощущение, как будто сбежал от смерти и ее косы. Энергия пульсировала между нами, как в ту ночь в номере.

Мы прошли по улице мимо шестиэтажного здания, фасад которого оказался полностью разрушенным. Было что-то постыдное в том, как мы разглядывали чужие шкафчики с фарфором, кровати, кресла с подголовниками, ванны и различные вещи, разбросанные или лежавшие на своих местах. Некоторые квартиры выглядели нетронутыми, если не считать того, что у них отсутствовала передняя стена. Здание напоминало заброшенный кукольный домик в натуральную величину, в который можно зайти и обустроить все для себя.

«Дом должен быть раем, надежной крепостью, — подумала я. — Еще одно доказательство того, что нужно находиться рядом с людьми, на которых можно положиться, которые смогут заменить тебе стены». Это была моя первая война, и я еще так мало знала. Но этотурок успела усвоить.

Мы вышли на Пасео Росалес — мадридскую версию Парк-авеню, некогда самое шикарное место в городе, теперь превратившееся в руины. Перед нами возвышалось обшарпанное здание, в котором голландский кинорежиссер Йорис Ивенс готовил отснятый материал для документального фильма о войне; у него уже и название было: «Испанская земля».

Мы поднялись по темной лестнице. Из окон верхних этажей видны были весь Каса де Кампо и линия фронта. Вот почему Ивенс был в таком восторге, когда нашел это место для съемок. Оттуда отлично просматривалась вся долина, с ее зелеными холмами и неподвижными соснами. Можно было разглядеть следы, оставленные пехотинцами на пересеченной местности, и даже заглянуть в окопы, где мужчины, похожие на пыльных игрушечных солдатиков, сидели, склонившись над своими автоматами.

Прямо на балконе Ивенс и его оператор соорудили нечто вроде смотровой площадки, подняв телеобъектив на подставку, собранную из старой мебели и ящиков. Чтобы замаскировать камеру, ее обмотали тряпками и ненужными занавесками.

— Любой отблеск солнца на линзе может привлечь снайпера и выдать наше местоположение, — объяснил Эрнест, когда мы отошли вглубь квартиры.

Туда не проникал ветер, поэтому там было теплее, хотя большую часть передней стены разрушили, а почти все окна выбили. Я сняла пальто и села между Эрнестом и Мэттьюсом, прислонившись к стене. Херб протянул мне кувшин с водой. Мы смотрели через разбитые стекла туда, где шла война. Ощущение безопасности и отдаленности создавало странное впечатление. Вот взорвалась граната, взметнув в небо фонтан земли и обломков. Несколько человек упали, оглушенные взрывом, и не поднялись. Я впилась в них взглядом, ожидая, когда они зашевелятся, но они не двигались.

Несмотря на то что мне было не по себе, я понимала, что с этой позиции удобно вести съемки. Отсюда, со стороны, можно было разглядеть все поле боя. Как на ладони были видны плывущие облака дыма и вспышки выстрелов, внезапно взлетающие столпы пыли от бьющей вдоль хребта шрапнели. Мы видели, как пехота продвигалась вперед на дюйм, а затем отступала, то теряя, то отнимая жизни — разница постепенно стиралась. Может, ее и не было вовсе.

Я достала из сумки блокнот, внезапно испугавшись, что если не запишу все в ту же секунду, то история пройдет мимо. Рука слегка дрожала от напряжения. Я заметила, что Эрнест, тоже взяв блокнот, что-то царапает в нем, охваченный желанием ухватить момент и покорить его. Мир должен был узнать о том, что здесь происходит, и именно поэтому мы должны были узнать об этом первыми. Для этого мы и приехали.

— Тебе стоит еще выпить, — сказал Мэттьюс вечером в «Чикоте».

В баре было так тесно, что нам приходилось сидеть почти что друг у друга на головах.

— Скажи, почему ты пишешь о войне, а не о чем-нибудь еще? — спросила я.

— Кто-то же должен. И я надеюсь, что мы сможем что-то изменить, если будем делать нашу работу хорошо.

— Если еще не слишком поздно. Мне кажется, что это наш шанс побороться за справедливость в мире. Здесь. Сегодня, сейчас. Но что, если мир так и будет спать и не услышит, как бы громко мы ни кричали?

Он пожал плечами:

— Тогда да поможет нам Бог.

Я протянула ему пустой бокал, и он исчез за стеной из тел. Пол секунды спустя Эрнест рухнул на его место, мы оказались прижаты друг к другу, локоть к локтю, колено к колену, а вокруг нас звучал смех и велись серьезные разговоры. Я едва могла дышать, и отчасти он был причиной тому. Эрнест хотел поговорить о произошедшем, а я хотела это забыть. И в то же время мне хотелось его поцеловать, всего один разок, но страстно и долго. Я все еще помнила вкус его поцелуя, пусть и не хотела себе в этом признаться. Еще один поцелуй — и можно забыть.

— Ты меня избегаешь, — сказал Эрнест.

— Мы были вместе весь вечер.

— Ты знаешь, о чем я.

— Наверное. — Отвернуться было некуда. — Прости, я совсем не знаю, что сказать.

— Может быть, то, что ты чувствуешь на самом деле? Этого будет достаточно для начала.

— Чувств слишком много. У кого оно всего одно?

— У меня, — ответил он. — По крайней мере, касательно некоторых вещей. Тебя в том числе.

— Мне кажется, здесь не лучшее место для объяснений.

Но по иронии судьбы место было идеальным. Самое интересное, что именно хаос обеспечивает полную конфиденциальность. Мы были среди знакомых, и это давало нам некое уединение, которого не могло бы быть больше нигде. Возможно, у нас бы даже получилось раздеться догола и потанцевать, не привлекая внимания.

— Ты боишься, что между нами могут завязаться отношения. Но, похоже, уже слишком поздно об этом переживать. И, наверное, так было с самого начала. С того момента, как ты вошла в тот чертов бар.

— Может быть, но я не хочу поддаваться чувствам, не хочу, чтобы между нами что-нибудь изменилось. Ты слишком много для меня значишь.

— Уже что-то.

— Это очень важно для меня. Я могу быть тебе очень хорошим другом, если ты мне позволишь.

— Если бы я не знал тебя, то решил бы, что ты меня бросаешь. — Его тон стал язвительным. — Такого уже давно не случалось, но кажется, я все еще помню это чувство.

— Прекрати. Это не то, чего я хочу. Ты меня вообще слушаешь?

— Слушаю. — Его взгляд был спокойным и внимательным. — Ноу меня полно друзей.

Прежде чем я успела ответить, Мэттьюс протиснулся сквозь толпу и сел рядом с нами. Он принес три больших, до краев наполненных стакана джина и перевел взгляд с меня на Эрнеста.

— Я не помешал?

— Не говори глупостей, — сказала я, чувствуя, как колотится мое сердце. — Давайте уже выпьем.

Глава 16

Поздно ночью Эрнест переходит через мрачную реку Мансанарес и быстрым шагом огибает южный угол Парка дель Оэсте. Здесь опасно. Особенно ночью, когда происходит большая часть обстрелов. Иногда падают бомбы, и огромные, неповоротливые «юнкерсы» или «хейнкели» пролетают мимо, издавая звуки, похожие на приближение смерти, и заставляя дрожать колени.