Любовь или соблазн

– Но почему? – спросила она растерянно, заметив, насколько тихо и напряженно звучит ее голос.

Пендрагон посмотрел ей прямо в глаза.

– Потому что я очень хорошо знаю, каково терять все и всех, кого ты любишь. Каково оказаться совершенно одиноким в мире, который внезапно начинает казаться очень большим – и очень холодным. Мои родители тоже умерли очень рано. Я помню собственное горе, и ярость, и сомнения в том, что жизнь когда-нибудь наладится.

«Верно!» – подумала она с каким-то тихим удивлением. Непонятно, как ему это удалось, но он все понял, словно сумел заглянуть ей в душу и прочесть ее мысли и чувства. Бросив взгляд на Уайверна, она отметила, что тот отошел чуть дальше, словно для того чтобы не мешать ей и Пендрагону. Он тоже посмотрел на нее, и в его темно-синих глазах читалось сочувствие.

Она поспешно отвела взгляд.

– Габриэла, – сказал Пендрагон, снова завладев ее вниманием. – Ты можешь счесть, что это неожиданно, но по крови ты мне родня. У меня очень мало родственников, и поэтому мне хотелось бы кое-что предложить.

Она снова почувствовала, как в ней просыпается настороженность и тревога:

– Что именно?

– Дом, если хочешь.

– Что?!

– Переезжай жить ко мне и моей семье. Ведь что ни говори, я твой дядя. Места у нас достаточно – и здесь, в Лондоне, и в нашем поместье в Уэст-Райдинге. Я не знаю, как ты устроена сейчас, но могу предположить, что не слишком хорошо.

Она решительно выпрямилась.

– У меня все в порядке.

На самом деле в последнее время она едва сводила концы с концами, тратя последние деньги, которые ей удалось получить от продажи нарядов и драгоценностей матери. Вскоре и эта скромная сумма закончится, несмотря на все меры экономии, которые принимали она и ее соседка Мод.

– Пожалуйста, не надо обижаться – я совершенно не хотел сказать ничего обидного, – продолжил он. – Я знаю, что могу говорить и от лица леди Пендрагон: мы были бы рады тебя принять.

Она нахмурилась.

– Но вы ведь меня совсем не знаете – и, судя по всему, терпеть не могли моего отца. Пусть мы и родственники, но я не могу поверить, что вам действительно хотелось бы видеть меня в своем доме. Разве вы не боитесь, что я попробую прикончить вас, пока вы будете спать?

Пендрагон расхохотался.

– Нет, и я уже сказал тебе почему.

– А если бы я согласилась, то, что от меня потребуется? У меня нет желания становиться прислугой!

– И не надо. Если ты примешь мое предложение, то будешь членом нашей семьи.

– А если я решу уйти?

Он пожал плечами:

– Если тебе у нас не понравится, ты сможешь сделать это в любой момент.

Его предложение звучало соблазнительно… но было, пожалуй, слишком щедрым. Она выросла в театральной труппе и привыкла обходиться тем, что дает судьба. К тому же у нее была собственная гордость – и вовсе не хотелось превращаться в чью-то бедную родственницу. Она решительно встала.

– Спасибо вам, дядя, но боюсь, что должна отказаться. У меня… есть свои планы, которые я намерена осуществить.

– Ты имеешь в виду театр?

– Возможно, – уклончиво ответила она. – Итак, если я действительно имею право уйти, то, полагаю, именно так и поступлю.

Пендрагон кивнул:

– Это, конечно, решаешь ты.

– Габриэла, – неожиданно снова вмешался в разговор Уайверн, – прими его предложение. Рейф – хороший человек, и хочет тебе только добра.

Она пристально всмотрелась в своего дядю.

– Знаете, вы действительно совсем не такой, как я ожидала. Мне очень жаль, что я пыталась вас пристрелить.

Он улыбнулся:

– Я искренне рад, что ты этого не сделала.

Она повернулась к Уайверну и протянула ему носовой платок:

– Спасибо.

Его взгляд на секунду задержался на влажном комке ткани, который лежал на ее ладони.

– Оставь себе. У меня их более чем достаточно. А теперь, с твоего позволения, я провожу тебя до дома.

Ее сердце снова забилось быстрее, но она заставила его успокоиться. Как ни соблазнительно было позволить ему пойти с ней, скорее всего было бы неразумно показывать ему, где она живет. Он явно джентльмен, привыкший к изяществу и красоте. Наверное, он ужаснулся бы при виде жалкого пансиона, в котором она снимала комнату в мансарде.

– Я прекрасно доберусь сама, – заявила она, – Мне знаком город, и я знаю, как дойти до дома.

Уайверн сдвинул черные брови.

– Не глупи. Сейчас почти два часа ночи, и что бы ты ни говорила, на улицах небезопасно – даже для того, кто так хорошо знает город, как ты, – по твоим словам. Мы поедем в моем экипаже.

Чуть заметно улыбнувшись, она покачала головой:

– Спасибо, не надо.

Не успел он ничего возразить, как она стремительно пробежала к двери, выскочила в коридор и исчезла из виду.

Тони проводил ее взглядом, полным досады, и поспешно направился за ней. Однако Рейф протянул руку, останавливая его.

– Пусть идет. Стоит ли удерживать ее насильно? К тому же Ганнибал пойдет за ней по пятам, и надо отдать ему должное – она его присутствия даже не заметит.

Уайверн прекрасно знал Ганнибала – доверенного Рейфа, наполовину слугу, наполовину друга. Высокий, как настоящий великан, Ганнибал частенько пугал людей, впервые его увидевших: его лысая голова и жуткий шрам, пересекавший щеку от виска до подбородка, могли внушить ужас кому угодно. К счастью, Габриэле этой ночью не придется испытывать страх: Ганнибал действительно слишком опытный следопыт, чтобы его можно было заметить.

Он немного успокоился.

– Ну, если за ней идет Ганнибал, то она действительно в безопасности.

Ночной сторож объявил, что наступило три часа ночи, когда Габриэла присвоенным без спроса ключом открыла дверь пансиона, находившегося всего в нескольких кварталах от театра «Ковент-Гарден». Заперев дверь за собой, она стала подниматься по лестнице, стараясь как можно тише ступать по скрипучим деревянным ступенькам, чтобы не разбудить хозяйку пансиона. Желчная и раздражительная миссис Баклз готова воспользоваться любым предлогом, чтобы снова повысить плату за жилье – точно так, как она сделала это в прошлом месяце. Посетовав на якобы невыносимую вонь от приготовления пищи, хозяйка пригрозила выставить их с Мод на улицу, но потом согласилась брать на несколько шиллингов в месяц больше за жилье и стол.

Чем выше поднималась Габриэла, тем холоднее становился воздух. Наверху, у двери их мансарды, было почти также холодно, как на улице февральской ночью. Однако стоило ей войти, как ее окружило тепло.

«Какая же Мод предусмотрительная, что добавила лишний совок угля в камин!» – подумала Габриэла. Хотя ее приятельница была актрисой и часто работала до поздней ночи, сейчас она уже наверняка находилась в постели. Выскользнув из чужой куртки, она повесила ее на спинку жесткого стула и, зевая, повернулась.