Любовь, исполненная зла
Шрифт:
Или вспомним его молитвенное «Когда волнуется желтеющая нива». А великое стихотворенье «Выхожу один я на дорогу», где поэт выразил мечту о жизни души после плотской смерти и которое стало чуть ли не безымянным явлением народного творчества!
Николай Рубцов был светоносным поэтом. Свет — основная стихия, в которой растворены его мысли и чувства, его образы русской северной жизни.
«В горнице моей светло — это от ночной звезды»,
«Светлый покой опустился с небес»,
«Светлыми звёздами нежно украшена
тихая зимняя ночь»,
«И счастлив я, пока на свете белом
горит, горит звезда моих полей»,
«Снег освещённый летел вороному под ноги».
Пригоршнями
И если в его стихах присутствуют ночь, мрак и мгла, он всегда пытается высветить, очеловечить и одушевить их.
Да как же спать, когда из мрака Мне будто слышен глас веков И свет соседнего барака Ещё горит во мгле снегов.Даже с бараком, с его почти нечеловеческими условиями жизни Рубцова примиряла поэзия.
Его родина — это страна разнообразного света, переходящего в святость.
Но пусть будет вечно всё это, Что свято я в жизни любил: Тот город, и юность, и лето, И небо с блуждающим светом Неясных небесных светил.Но в «роковом поединке» его светлому, воздушному, духовному созерцательному миру противостоял совершенно другой мир. Как в трагедии Пушкина «Моцарт и Сальери» в светлый мир Моцарта вторгается «виденье гробовое, внезапный мрак», так и в светлое царство Николая Рубцова в роковой час вторглась тьма иного мира, тьма ее стихов:
«по рождённым полуночным травам
я, рождённая в полночь, брожу»;
«Но в этой жизни, в этом мраке
какое счастье наземь пасть»;
«Душа, как прежде, жаждет света,
Но я, как зверь, бегу во мрак»…
Уникальность вологодской трагедии в том, что расследование дела было бы точнее и успешнее, если бы им занимались не милицейские следователи, а исследователи стихотворных текстов, которые сразу бы поняли, почему случилось то, что случилось. Они безошибочно установили бы мотивы трагедии. Но тогда бы и приговора не было, поскольку за поэзию не судят… Тьму — естественную, природную, животрепещущую, утробную — можно теми же пригоршнями черпать из книги «Крушина». А поскольку её создательница — поэт со своей натурой и своим талантом, то приходится признавать подлинность этой тьмы, живущей в её стихах…
При всей любви к Тютчеву, Рубцова отталкивал тютчевский «угрюмый тусклый огнь желанья», его любовь была нематериальна, как воздух.
И вдруг такой повеяло с полей Тоской любви, тоской свиданий кратких…Не случайно же, что у него, написавшего столько стихотворений о «любовной тоске» в юношеские годы, нет ни одного стихотворения, рождённого во время жизни с Дербиной.
Ну и пусть! Тоской ранимым мне не так уже страшно быть, мне не надо быть любимым, мне достаточно любить.Их поединок начался, когда на рубцовское завещание:
До конца, до смертного креста Пусть душа останется чиста, —его избранница отвечала:
В душе таинственной и тёмной Вовеки не увидеть дна, Душа, что кажется бездонной, До глубины своей темна.Рубцовское любовное чувство — доверчивое, безыскусное, простодушное, почти детское, очищенное от животной похоти и расхожего секса, не могло выдержать столкновения с чувством женщины — тёмным, волевым, ревностным, эгоистичным, хищным.
Мы с тобой не играли в любовь, Мы не знали такого искусства, Просто мы у поленницы дров Целовались от странного чувства.(Как тут не вспомнить лермонтовское — «но странною любовью»!)? Какая трогательная, какая одухотворённая стихия неосознанной, неискушённой любви живёт в этих строчках, как и во многих других:
Наивная! Ей было не представить, Что не себя, её хотел прославить, Что мне для счастья надо лишь иметь То, что меня заставило запеть.Всю беззащитность и обречённость своего любовного чувства, рождённого на грешной земле, Николай Рубцов гениально выразил в стихотворенье «Венера».
Где осенняя стужа кругом Вот уж первым ледком прозвенела, Там любовно над бледным прудом Драгоценная блещет Венера. Жил однажды прекрасный поэт, Да столкнулся с её красотою. И душа, излучавшая свет, Долго билась с прекрасной звездою! Но Венеры играющий свет Засиял при своём приближенье, Так что бросился в воду поэт И уплыл за её отраженьем… Старый пруд забывает с трудом, Как боролись прекрасные силы, Но Венера над бедным прудом Доведёт и меня до могилы! Да ещё в этой зябкой глуши Вдруг любовь моя — прежняя вера — Спать не даст, как вторая Венера В небесах возбуждённой души.О том, что это стихотворенье было особенно важным для него, свидетельствует тот факт, что оно имеет, кроме окончательного варианта, приведённого выше, ещё два. В одном последняя строфа после строчки «доведёт и меня до могилы» читается так:
Ну, так что же! Не все под звездой Погибают — одни или двое? Всех, звезда, испытай красотой, Чтоб узнали, что это такое!