Любовь Ивана Ильича, или Сны сбываются с четверга на пятницу. Сборник психологических рассказов

Было видно, что его попытки собраться с мыслями ни к чему не приводят.

Свой вопрос: «Что вас привело к психотерапевту?» – Либерман уже задал и ждал ответа. Прошло еще некоторое время. Иван Ильич поднял голову. На глазах были слезы. Врач предложил ему бумажную салфетку, от которой пожилой мужчина отказался, вытерев слезы тыльной стороной руки.

– Стыдно как-то мне, – произнес Иван Ильич.

Такого начала Михаил Львович не ожидал и вопросительно поднял брови.

– Стыдно-то как. Не думал, что такое со мной произойдет. Старый, а влюбился как мальчишка. Даже по молодости такого не было. Он пристально посмотрел на профессора.

– Елена ее зовут, овдовела чуть больше года назад.

Либерман продолжал молчать, настраиваясь на исповедь измученного чувствами человека.

Иван Ильич продолжал:

– А ведь у меня жена, дети, внуки. Как дальше жить не знаю. Чего уж я не делал, как только не пытался забыть ее. И в церковь ходил, и батюшке исповедался. Он говорит грех, да я и сам знаю, что грех, а сделать ничего не могу. Тянет меня к Елене и все.

Затем немного помолчав, начал свой рассказ о пребывании в санатории и своей любви. Он говорил много и долго о том, как сильно привязался к Елене Андреевне, что не может без нее жить и ему тоскливо и плохо без нее.

Исповедь Ивана Ильича была искренняя, эмоциональная. Иногда он улыбался, рассказывая о приятных моментах, проведенных с Еленой, а иногда слезы сами текли из его грустных потухших глаз. И смех, и слезы, но все через флер депрессии и безысходности.

Познакомились Иван Ильич и Елена Андреевна в местном санатории поздней осенью. На тот момент ему было семьдесят два года, ей – пятьдесят три. Почти двадцать лет разницы. Он реабилитировался после перенесенного инфаркта миокарда и последующего стентирования коронарных артерий, она лечила свой застарелый остеохондроз и порядком изношенные артрозом коленные суставы. Их роман протекал молниеносно и бурно. Иван Ильич чувствовал себя настоящим гусаром, сорил деньгами, не отказывая ни себе ни Елена Андреевна ни в шампанском Абрау-Дюрсо, которое она очень любила, ни в сексе, который любил он.

Но время скоротечно-незаметно приблизило их к окончанию срока пребывания в санатории. И закончиться бы на этом санаторно-курортному роману. Но нет. Гормонально взбудораженный и наВИАГРенный Иван Ильич сделал предложение стать его женой, вдовствующей уже десять месяцев Елене Андреевне. И вот здесь случился конфуз. Елена Андреевна отказала Ивану Ильичу, сообщив ему, что т.к. он женат, а она совсем недавно похоронила мужа, то они могут быть только друзьями (и даже не любовниками, а только друзьями). Как после этого у Ивана Ильича не случился повторный инфаркт, никто не знает, но он срочно поехал домой разводиться. Все рассказал жене, которая, простив его, всячески пыталась сохранить семью. У них даже случился секс, которого не было последние пять лет. Но Иван Ильич не внял мольбам жены и все-таки подал заявление на развод. Жена терпеливо ждала.

И именно в этот момент Иван Ильич по совету внука, студента медицинской академии, решил обратиться к психотерапевту.

Михаил Львович Либерман как опытный психотерапевт очень чутко отнесся к проблеме своего нового пациента, осторожно и бережно анализируя его сложные и неоднозначные переживания.

Первые несколько сеансов протекали преимущественно в виде монологов Ивана Ильича. Попытки профессора Либермана как-то скорректировать течение терапевтических сессий, что-то изменить в этом словесном напоре оказались неэффективными. Домашние задания пациент не выполнял и вообще не пытался что-либо поменять ни в своем поведении, ни в отношении к ситуации. Из рассказов Ивана Ильича Михаил Львович понял, что он практически ежедневно навещал Елену Андреевну. Иногда она уходила к дочери, помогая ей с воспитанием детей и тогда Иван Ильич смиренно сидел на лавочке у ее подъезда, дожидаясь, когда она придет.

В течении месяца состояние Ивана Ильича ухудшилось, появились выраженные депрессивные симптомы, нарушился сон, но суицидальных мыслей он не высказывал.

К концу второго, началу третьего месяца психотерапии Иван Ильич стал жаловаться на тягостные, неприятные ощущения в области сердца, однако кардиологи не отметили серьезных нарушений сердечной деятельности. В такой ситуации профессор Либерман счел необходимым назначить препараты антидепрессивной и седативной направленности, которые бы могли несколько облегчить состояние его пациента.

Конечно, и это профессор прекрасно понимал, что такая терапия не решит проблемы в целом. Однако подобного рода подход даст возможность еще какое-то время психотерапевтически аккуратно, эмпатически тепло и тонко воздействовать на пожилого пациента. Либерман знал, что чем старше пациент, тем сложнее изменить его установки, возможность ему принять новую точку зрения и тем более измениться самому.

Иногда про себя Михаил Львович думал:

– Интересно. Сколько времени еще потребуется для решения проблемы Ивана Ильича? Что еще предпринять? Понятно, что конечной целью психотерапии должно стать хорошее психоэмоциональное состояние пациента. Но… Но вопрос в том, что для этого должно произойти!? Какие действия или события могут привести к нормализации состояние, обретению чувства мира и покоя в душе? Вопрос вопросов!!!

Время шло. Психотерапия продолжалась. Стабильно. Два раза в неделю. Иван Ильич очень ответственно и скрупулёзно подходил к терапевтическим сеансам. Никогда не опаздывал. Несмотря на депрессивный фон настроения всегда был чисто выбрит и аккуратно одет. Однако по заострившимся скулам и осунувшемуся лицу было видно, что он похудел.

На фоне прохождения сеансов психотерапии Иван Ильич еще в течении трех месяцев дважды делал Елене Андреевне предложение руки и сердца, но она ему опять отказала, придерживаясь дружеских отношений и не допуская интимной близости.

Психотерапия протекала ни шатко, ни валко, вследствие возраста больного, его ригидных установок и не затухающей любовно-эротической страсти. Каких-либо конкретных установок Ивану Ильичу профессор Либерман не давал и не подталкивал его к определенному решению актуальной проблемы. Пытаясь разобраться в его чувствах, долге, ответственности, любви и т.п., они ходили кругами вокруг да около.

*****

Кабинет Михаила Львовича в университетской клинике был небольшой, но уютный. Окно выходило в парк, и профессор иногда любил смотреть в него и наблюдая за происходящим. Унылая осень с тяжелыми серыми облаками, промозглыми долгими дождями, темные деревья с полуопавшими разноцветными и пожухлыми листьями навевали тоску.....А затем погода менялась. Выпадал первый снег. Он искрился на солнце и радовал глаз. Исчезали мокрые зонты и люди меняли одежду. Крепкий морозец заставлял кутаться в шарфы и меха и ускорять шаг. А затем наступала весна с зеленью распускающихся листьев и пробивающейся травы, с неспешным променадом студентов, их объятиями и поцелуями на лавочках и в беседке в дальнем конце парка, которая хорошо просматривалась из окна профессора. “Молодость – это прекрасно”, – думал Либерман, вспоминая свое студенчество как один из лучших моментов жизни.

Большую часть своего времени профессор проводил на работе, которую безумно любил и был благодарен судьбе, что она свела его с психотерапией.

Но сейчас легкое беспокойство за судьбу пожилого пациента лишало его покоя.

Сидя в своем любимом кресле около большого т-образного стола, за которым ежедневно проводились утренние пятиминутки и длительные консилиумы, Либерман смотрел на большой портрет Зигмунда Фрейда, запечатлённого в полный рост. Основатель психоанализа. Может быть не совсем ученый, но гениальный исследователь.

– Какой мудрое одухотворенное лицо, – постоянно в своих мыслях отмечал профессор, рассматривая картину, написанную одним из его пациентов. На полотне в массивной золочёной раме Фрейд стоял полубоком, с дымящейся сигарой в руке. Лицо его было повернуто, и так получилось, что доктор Либерман и доктор Фрейд смотрели друг на друга.

Ну что коллега – Тупик. Тупик с большой буквы, – но в глазах Фрейда читалось, и Либерман это знал, что в жизни тупиков не бывает. Тупики бывают только в нашем сознании. Кто это сказал, Михаил Львович этого не помнил, но усвоил на всю жизнь.