Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине
Шрифт:
Горький из-за двери слышал грузинское чтение. Он не понимал слов, но характерная
12
Стихотворение Н. Бараташвили «Мерани» (современный перевод).
– Послушай, Васо, – прервал вдруг чтение один юноша, садясь и обхватывая колени, – я уверен, что видел здесь в толпе Арчакова. Сначала я думал – показалось, а теперь уверен. Мелькнуло лицо, я прошел мимо, потом я его нигде не видел…
– Это тот двойник из Тифлиса, Ладо? – спросил Арабидзе.
– Ну да. Мы с Камо перехватили его в Одессе, когда он возвращался с гапоновской конференции. Почему не убили – не знаю. Клялся, сволочь, что уедет в Персию навсегда.
– Наверняка подослан охранкой. Если бы его поймать, узнали бы много интересного…
– Поймаешь в этой Москве!
– Следующий раз убью, не раздумывая!
Весь день дружина Павла Берга и Ильи Лихарева сдерживала натиск сильного отряда полковника Зурова. Баррикада, отменнейшая баррикада из четырех коночных вагонов, телеграфных столбов, будок и колючей проволоки, была сооружена в устье Поварской улицы у самой Кудринской. Такая же, если не лучше, баррикада вознеслась в устье Большой Никитской.
Возведением обеих этих баррикад руководили Илья и новый его дружок, низкорослый – поперек себя шире – силач из кузнечного цеха Сеня Колючий. Павел в распахнутой по обыкновению шинели метался между Поварской и Никитской, выкрикивал что-то очень пламенное, красивое: «Товарищи, стоять до конца! ни шагу назад! свобода в наших обоймах!» Дружинники улыбались, глядя на него. Слова эти им нравились, но работы они не прекращали.
– Илюша, а это зачем? На кой черт нам эти ямы, эти заборчики, эти, прости меня за резкость, дровишки? – спросил Павел, когда работа подходила к концу.
– Для костров, – ответил Илья. – Люди греться будут.
– В бою согреемся! – крикнул Павел. – Вспомни картину Делакруа, дружище! Я тебе показывал! Вот что такое баррикады!
– У Делакруа обнаженная дама, товарищ Берг, – вставил неожиданно Колючий, – а значит, погода теплая. А у нас мороз, товарищ Берг.
Илья засмеялся:
– Правильно, Сеня!
– Откуда вы про Делакруа знаете, товарищ Колючий? – удивился Павел.
– Илюшка рассказывал.
Колючий еще недавно был самым главным бузотером в фабричной слободе, что ни вечер – безобразный рев под гармонику, мордобой, буйство, сил у него пока на это хватало даже после рабочего дня в кузнечном цеху. От сознательных рабочих он держался в стороне, книжки пускал на раскурку, словом, жил по вековечному российскому принципу: «он до смерти работает, до полусмерти пьет».
И вот однажды ночью он разбудил Лихарева и взволнованно рассказал: явились двое в одинаковых пальто, вербовали его в доносчики, обещали полтора червонца на пропой, пришлось стукнуть их лбами, уж не знаю, живы ли, а может, заболели… Илья после этой ночи взялся за Колючего, стал рассказывать ему о рабочем движении в России и в Европе, о марксизме, о близкой революции…
Собутыльники недоумевали: Сеня Колючий менялся на глазах,
чистым стал, серьезным, задумчивым. Летом Илья включил его в дружину, и вот теперь могучий парень стал его ближайшим сподвижником. Строительством баррикады Колючий занимался деловито и толково, словно это была далеко не первая баррикада, далеко не первая революция в его жизни.Когда мальчишки сообщили, что на Арбате появились казаки, Павел тут же стал собирать отряд для молниеносной атаки, но Илья остановил его: нужно выждать, надо, чтобы войска сами атаковали баррикаду берговцев. К общему удивлению, Лихарев разложил на столе схему района и изложил штабу дружины свою диспозицию боя.
Илья в душе очень гордился двумя этими мощными сооружениями, запиравшими выход на Кудринскую площадь и дальше на Пресню. Гордился он чрезвычайно и боем, какой провела сегодня его дружина.
Едва на Поварской или на Никитской появлялись зуровские казаки и гренадеры, баррикады открывали мощный огонь. Зуровцы отступали с большими потерями, выдвигали вперед свои пушки, и тогда с крыш летучие отряды берговцев бросали бомбы, производившие ужасный грохот. Таким образом к ночи повреждены были оба зуровских орудия и один пулемет. Стрельба стихла. Войска, как предполагали на баррикадах, ушли в Манеж.
Павел и Илья, расставив посты, зашли в квартиру либерально настроенного присяжного поверенного, любезно предоставленную революционерам для обогрева. Из кабинета хозяина с бешеными глазами выскочил Николай Берг.
– Видал, как мы им задали жару! – возбужденно сказал ему брат. – Сейчас начнем строить баррикаду возле Арбата.
– Ты безумец! – завопил Николай. – Сестры! У тебя пропали сестры, девочки наши в руках каких-то держиморд!
– Революция, Коля, – спокойно сказал Павел. – Надо быть готовым к жертвам. Баррикады…
– Пусть сгорят все твои баррикады, если с головы моей сестры хоть волосок упадет! – закричал Николай. – А ты, Илья, чего молчишь? Ты же любишь Лизу!
Илья, стоявший к нему спиной, только вздрогнул от этих слов, но не обернулся. Любит ли он Лизу?
Он увидел ее впервые шесть лет назад весенним вечером на Арбате, строгую девочку с огромным голубым бантом в косе, и почему-то застыл, словно раньше ему не приходилось видеть девочек с голубыми бантами. Она шла с гувернанткой, и он провожал их тайком до самого дома на Поварской и после чуть ли не полгода каждый вечер слонялся вокруг дома в надежде увидеть строгую девочку; он и не знал, что это дочь его хозяина, самого Берга. Знал лишь, что богачка и недоступна, как царевна из сказки, пока однажды в попытке догнать ее экипаж не вскочил на подножку конки и не был оттуда выброшен пинком на мостовую, а там еще лихач огрел босяка кнутом… После этого он сказал себе, что в мире нет строгой девочки с голубым бантом, ее нет, нет совсем… Но она существовала все эти годы, пока он ее забывал, и вдруг оказалось, что молодой агитатор Павел – родной ее брат, и они стали встречаться, говорить о книгах, о Марксе, и он понял, что их пути пересеклись, и с каждым днем, невзирая на Лизино увлечение Горизонтовым, он чувствовал, что они подходят все ближе и ближе друг к другу и что революция соединит их навсегда.
– Или, может быть, вы уже принесли их обеих в жертву? – неистовствовал Николай.
– Прекрати истерику! – сказал вдруг совершенно не своим, железным голосом Илья, и Николай сразу замолчал. – Между прочим, пока ты тут нервничал, мы все разузнали: все схваченные в Камергерском сидят в Тверской части. Сейчас мы туда отправимся с отрядом. Примешь участие в экспедиции?
– В экспедиции принимать участие не буду, а сестер спасать пойду! – крикнул, но уже потише, Николай.
– Держите, Николай Иванович! – кто-то из рабочих протянул «маузер».