Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине
Шрифт:
– Покажи-ка крест, иуда! – гаркнул один из казаков и шашкой притронулся к груди Николая.
Николай, к удивлению Павла, извлек наружу нательный крест.
– Смотри-ка, православный! – удивились казаки.
– А ну-ка, скидавайте одежку, проверим!
Трое казаков спешились, двинулись на братьев.
– Посмейте только прикоснуться! – крикнул Павел. – Убью!
Не успел Николай опомниться, как он выхватил пистолет. Тут же свистнула шашка, и пистолет с пальцами Павла упал на мостовую.
Связанных одной веревкой братьев втолкнули в манеж. Огромный и хорошо
Казаки протащили братьев в угол и спешились. Моментально пленников окружила толпа офицеров и нижних чинов разных родов войск. Многие из них были со следами ранений, перебинтованные, в порванной и простреленной форме: видно, прямо из уличных боев. Лица людей, окружавших братьев, были хмурыми или злорадными.
– Арестованы с оружием, – доложил казак.
– Развяжите их, – буркнул какой-то штабс-капитан.
Бледный до синевы Павел зажимал культю правой кисти почерневшим уже носовым платком. Николай обнял его и обратился к штабс-капитану:
– Мы братья, господин штабс-капитан… оружие держали на случай самообороны…
Штабс-капитан вышел вперед. У него был хмурый, но все-таки человеческий вид.
– Доказательства? – спросил он.
– А обратные доказательства? – крикнул Павел.
Штабс-капитан без лишних слов страшно ударил Павла в лицо. Задыхаясь от ярости, завопил:
– Сволочи! Сколько погубили отличных солдат! Жить не даете! Чего вам надо? Ре-во-лю-цио-не-ры!
Толпа заревела, десятки сабель и штыков протянулись к братьям. Николай почувствовал удар в плечо, резкую боль. Он закричал:
– Да вы с ума сошли, господа! – и попытался закрыться рукой от летящей в лицо сабли. Один за другим посыпались на его голову удары саблями плашмя. Кровь заливала глаза. Он видел, как обвис на штыках бесчувственный уже Павел. Потом на него надвинулось широкоскулое рябое лицо с каменным подбородком и недоразвитым носом. Николай потерял сознание.
Очнулся Николай в непроглядной темноте. Боли он не чувствовал и вообще не чувствовал тела. Он ничего не помнил и ничего не хотел, просто во мраке появилось крошечное, как червячок, «я». Потом ему показалось, что тело его лежит несколько в стороне от него самого. Он закричал от страха, и тогда все возникло – все встало в памяти, страшная боль пронизала тело в разных местах, и он ощутил тряску, услышал скрип колес и стук копыт. Он попытался двинуться в сторону…
– Коля, ты очнулся? – услышал он совсем рядом очень тихий, но совершенно спокойный голос. Павел!
– Нас куда-то везут, – сдерживая стон, сказал Николай.
– Меня они вряд ли довезут, – проговорил Павел. – Я весь изрублен… Боли уже не чувствую…
Николай повернулся на бок и обнял брата. Они прижались друг к другу, лицом к лицу.
– Пока не поздно… Коля… запомни, – еле слышно зашептал Павел. – Все деньги – партии. Если ты уцелеешь, сделай так, чтобы вся моя доля досталась партии. Теперь второе… – Павел замолчал на некоторое время… – Коля, ты любишь Надю, я знаю – молчи… Она меня любила когда-то, давно… Найди ее и увези куда-нибудь, постарайся увезти куда-нибудь… Она фанатична, но ты постарайся…
– Пашенька, родной мой, – горячо зашептал Николай, –
давай без завещаний, ты будешь жить, любить Надю…– Нет, – прервал Павел, – не буду… мне не страшно, Коля, ты не думай… Я сотни раз думал о том, что меня ждет, там был и такой вариант… – Николаю показалось, что Павел усмехнулся. – Множественные раны холодным оружием. Я погиб за революцию, и я горжусь этим, а ты обещай мне еще вот что… – совсем уже почти беззвучно, – ты должен найти Никитича и рассказать ему о моей последней воле… деньги… и Надя… Надя… деньги…
– Где я найду его? – сквозь слезы спросил Николай.
– Ты помнишь инженера Красина? Ты еще восхищался его техническими талантами… Никитич и Красин – одно лицо.
– Не может быть! – невольно воскликнул Николай.
– Это верно так же, как то, что мы с тобой единокровные братья.
Павел замолчал. Тряска как будто уменьшилась, уменьшилась и скорость. Сквозь стены тюремной кареты глухо доносились какие-то крики, треск… Уж не выстрелы ли?
«Вдруг нас отобьют, как мы отбили тогда сестер?» – подумал Николай.
Вскоре все стихло, и карета покатила быстрее.
– Коля, помнишь, ты меня однажды спросил, когда я стал революционером? – вновь заговорил Павел. – Я тогда отмолчался, я от всех, даже от Нади хранил одну страшную тайну. Помнишь, меня арестовали впервые четыре года назад. Я был тогда типичным белоподкладочником и на сходку пошел из моды… Ну, конечно, я уже считал себя марксистом, но… Нас тогда тоже затолкали в манеж, издевались… Меня почему-то выделил из всех один вахмистр, жуткая широкоскулая рожа с каменным подбородком и недоразвитым носом, колотил ножнами, ногами… Я расхорохорился, кричал: «Опричники! Палачи! Мы вам не турки!» Тогда этот вахмистр связал меня, заткнул рот тряпкой, оттащил в угол, бросил там на пол и сел мне прямо на лицо.
– Я видел его! Видел! Паша, я его знаю! – не своим голосом завопил Николай и забился в судороге…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А по Москве в это время шла большая охота.
…Бей, бей, бей, держи его, ребяточки, хватай длинноволосого… А вон папаха белая, топором его бей, бей, бей… скубенты-суки… всех передушим… целуй портрет государя, ноги мне целуй… Не поцелуешь – на тебе, на тебе… Господа, смотрите, красный платок, платок красный… носовой, говоришь, вот и утри юшку, утри, утри, утри… давай веревку, веревку… толкай, чего смотришь, ишь, задрыгался… А вон еще длинноволосый бежит… ату его, ату его, попался, голубушка!
«Московские ведомости»:
На тюремную карету во время следования к тюрьме напали забастовщики, стоявшие с красным флагом у Старых Триумфальных ворот… Один из сопровождавших карету городовых ранен…
18 декабря состоялись бега, прошли успешно Сухаревский торг и торг на Трубной площади.
Москва, Москва! До бедствий и позораДоведена бездействием властей,Ты отдохнешь, родимая, не скороОт этих мук, от этих страшных дней.