Любовь как закладная жизни

Пальцы легли во впадинку ее затылка над позвонками. Почему-то появилось ощущение ее хрупкости и беззащитности. Такая тонкая шейка. Не дай Бог, сожмет сильнее, передавит… И ведь хотелось стиснуть, прижать к себе, не со злобы или дури, а потому что так хотел свою Бусинку, что дышал бы ею, ни на минуту от себя не отпускал…

Но Вячеслав надавил чуть-чуть, совсем слабо. Провел большим пальцем. Хотелось развернуть ее, откинуть все эти волосы и уткнуться в эту впадинку лицом, глубоко вдохнуть, чтоб вся грудь наполнилась ее запахом. Прижаться губами к коже, поцеловать, втянуть в себя, прикусить даже. И к сцене этой придавить, и…

Боров сам задержал дыхание, пытаясь совладать с собственным желанием. И справился. Не блеск, конечно, но все-таки не впился в рот поцелуем, а лишь прижался губами к виску Бусинки, уговаривая себя остановиться на этом.

Черт ее знает как такое возможно, но девчонка еще больше замерла и притихла. Ощутила что ли то, что внутри него бушевало? Или почувствовала это касание? Испугалась?

— Вы звонили мне?

Агния подняла голову и посмотрела на него такими глазами, что у Борова слова все куда-то делись. Блин, ну как так можно?! Она готова его простить только потому, что он звонил? Вон, глазища сияют, и хоть слезы еще не высохли, а сколько радости. Девчонка.

Только у него все равно внутри все сдавило. И опять тряхануло не по-детски.

— Я телефон в кабинете Зои Михайловны оставила перед тем, как сюда идти. И сумку. Тут же такая толпа была. Все бегали, ходили, толкались — не уследить. А я не хотела, чтобы с вещами случилось что-то… — вдруг затараторила Бусинка, словно решила перед ним оправдаться.

— Тихо. — Вячеслав чуть сильнее сжал пальцы у нее на затылке. — Разобрались. И с телефоном ты права, умельцев много, можешь мне поверить, вытащить из сумки — раз плюнуть. — Он усмехнулся, продолжая наблюдать за сменой выражений на лице своей девочки. — Проехали?

Она робко кивнула.

И откуда это в ней? То глаза поднять боится, то так заорет, что у него уши закладывает. Попробуй, угадай реакцию Бусинки.

— Ну, так что, Бусинка, как концерт-то? Только по-честному в этот раз, — предупредил он ее.

— Хорошо. — Она вздохнула и нежданно для Борова опустила голову, устроившись на его плече. — Не профессиональный еще, конечно. Но здорово выступали. Почти все. — Еще один вздох. Подозрительный. Словно опять слезы глотает. — Мне грамоту дали. И стипендию от города — за успехи и чтоб поддержать, вроде. Похвалили, в общем.

Бл…ин.

М-да. Проштрафился он по полной. Тут такое дело, а он не пришел. Весь праздник ей испортил. И точно, глаза снова на мокром месте. Ясень пень, обидно. Он, конечно, себе смутно представлял всю кутерьму со стипендией и прочим, но с заслуженной гордостью показать то чего добился — кто угодно захочет. Это и ежу понятно. Разве он сам не таскал ее несколько месяцев назад по перестроенным клубам, хвастаясь? Потому что именно ей, этой девчонке все показать хотелось.

— Большая хоть стипендия? — поинтересовался Вячеслав, прижавшись губами к ее волосам.

Она рассмеялась. Звук вышел влажным из-за спрятанных от него слез. Эх.

Малышка покачала головой.

— Сто гривен. Не прожить, конечно. Но все равно приятно.

— Я думаю, — хмыкнул Боров.

Провел пальцами по ее щеке, вытирая слезы. Агния отвернулась еще больше, увиливая. А он и сам не понял, когда «ушел» с виска, и уже касался губами ее лба, бровей. И не давил, вроде, и успокаивал. Только он сам-то знал, что закипает, накаляется внутри. И не факт, что его сейчас не прорвет… Господи, какая же она сладкая!

— А с голосом твоим что? — хрипло спросил Вячеслав, стараясь отвлечься, — ты как спела?

И, долбанный придурок, опять поцеловал, коснувшись губами мокрых от слез ресниц и зажмуренного века. Соленая. Сладкая. Бусинка его. Как бы удержаться и не позволить себе добраться до ее рта. Девчонка же расстроена, и есть за что на него обижаться, а у него опять заскок на нее, е-мое.

Мать его так, что же он делает? Как-то уж очень шустро. Притормозить бы. Только не выходило что-то.

— Хорошо. Наверное. Я как оценю? Вроде понравилось всем.

Она стала говорить еще тише, чем до этого. И прерывисто как-то, словно дышать стало тяжело.

— Опять врешь, Бусинка. — Вячеслав прижал ее голову к своему плечу, сжав пальцы на затылке малышки, только чтоб не дать себе переступить черту. Стараясь сдержаться. И коснулся щекой ее макушки. — Ты всегда поешь офигенно. Даже перед упившимися посетителями в ресторане, и вон ту свою лабуду. Думаю, и тут не сплоховала.

Она опять рассмеялась. Уже хорошо. Все лучше того, какой он застал ее по приходу. Сам обидел, сам и веселить теперь будет.

— Не знаю, — все еще не подняв к нему лица, Бусинка неловко пожала плечами.

А Вячеслав сделал вид, что не заметил, как она обняла его за пояс. Всем своим поведением старался показать, что все так, как должно быть. Все естественно.

— Мне споешь? Знаю, что не заслужил сегодня. Но может по старой памяти, а? — спросил он, продолжая поглаживать ее затылок под этой копной волос.

— Сейчас? — она как-то растерялась, похоже.

— Нет, — он усмехнулся, — сама говорила, сейчас не то что-то с голосом. Завтра. Раз этот твой концерт я пропустил, будет у нас свой, на двоих. Заодно и Новый год встретим. Хочешь? — Боров глянул на нее.

— А можно? — Бусинка смотрела недоверчиво, но с радость. Толька та вдруг сменилась разочарованием. — Ой, мне завтра выступать же надо в ресторане, почти до десяти, или позже даже…

— Забей, — широко усмехнулся Боров, — считай, у тебя выходной завтра. Который на зарплате не скажется, — добавил он.

— Вячеслав Генрихович! Ну что вы вечно. Можно подумать, что мне кроме денег ничего от вас не надо…

— А надо? — с искренним интересом уточнил он.

Ее щеки начали краснеть. И не было похоже, что она прям так сразу и ответит.

— И нечего от денег отказываться, — решил он ответить на ее возмущение, избавляя девочку от неловкости, — а то я не знаю, какая у тебя премия за праздники. Что? Мне тебя лишить денег, чтоб ты на эту их городскую стипендию жила?