Любовь моя
Шрифт:
— Каждый день воевать? Испепелимся раньше времени, — усмехнулась Инна.
— Да, вот еще что. Правда тоже не абсолютна. Вверять священнику себя и свою душу, исповедоваться перед ним, по меньшей мере, глупо, — закончила тему Аня.
Инна поделилась:
— Перед первой операцией соседка потащила меня в церковь причаститься. Доставшаяся «ноша» была слишком велика для меня одной. Мне хотелось разделить ее все равно с кем. И я согласилась. Денег я вбухала со страху! А там нет кабинок для исповеди. Все стоят в одной очереди. Со стыда сгореть можно. Говорить прилюдно? Это же таинство! Мне сразу расхотелось исповедоваться. Да и священник был нетерпелив, страшен и гневлив. И вот шла я домой и думала: «Если все люди, как утверждает церковь, изначально
— Может, тебя в больнице спасали не только прекрасные врачи, но и твой ангел-хранитель, который во время операции стоял в твоих ногах или зависал над тобой с расправленными крылами? Если явление нами не изучено, это совсем не значит, что оно не существует. Лена, твое мнение, наверное, тоже не всегда совпадает с общепринятым в среде интеллигенции? — схватилась Жанна за соломинку. Но, не увидев желаемой реакции, добавила:
— Перед психологами тоже исповедуются.
— Во-первых, один на один и Бога не вмешивают. Там наука, — возразила Инна.
— Подход и методы разные, но суть одна — успокоить, обнадежить человека и получить за это деньги, — усмехнулась Аня.
— Аннушка, не устаю тобой восхищаться! Если бы мы могли отмотать энное количество лет назад, то увидели бы, как Василий Блаженный ходил голый, бил палкой по церквям и целовал дома грешников, — рассмеялась Инна.
— Ой, мне поплохело! (Из словаря прошлых или нынешних детдомовцев?) — тихо воскликнула Аня.
Это нелепое слово несколько ослабило напряжение момента, и Инна более спокойно обратилась к Жанне:
— Василий Блаженный причислен к лику святых. Судя по всему, «гуманист ожесточенного времени» не иначе, как протестовал против зарвавшейся церкви. Как тебе такая версия?
— Не исключаю. Но нам не понять священные безумства великих мучеников. К святым с обычной меркой нельзя подходить. Они — создания царства Духа, — ответила Жанна.
— Странное дело, если великий ученый погибает во имя Родины, народа и во имя науки, он для церкви — никто. Если неверующий человек всю жизнь живет честно и бескорыстно помогает людям, он тоже ей незаметен. И в рай он не попадает, потому что вне церкви нет спасения. (Но ведь если крещеный, значит, уже в лоне церкви?) А когда священник или монах что-то там хорошее сделает — так сразу святой. Я бы поспорила, кто для Матери-Родины и народа ценнее, кто более бессребреник. Я бы конструктора космических кораблей Королева в первую голову в число великих мучеников и праведников занесла. Во время войны, церковь для «укрепления» своих рядов сразу человек пятьдесят к лику святых причислила из числа пострадавших от власти. А может, в семнадцатом году, когда Тихон возглавлял Церковь?.. Склероз проклятый всё перепутывает в голове, — засмущалась Аня.
— Что это за религия, если нет гонений и горящих глаз отступников и заступников! — И тут не смолчала Инна. — От религии ждать нам больше нечего, всё уже было.
*
— Автор книги явно хочет прославиться, возвеличиться, а ведь гордыня для его сана служителя Богу недостойна и недопустима, — заявила Аня.
— Не вижу в этом ничего дурного. Ты читала книгу и на мелочах накапливала раздражение? Но оно не является ответом на мой вопрос. Заходишь издалека? Откройся Аня, что тебя так задело? Я пойму, — настойчиво потребовала Инна.
— Я же сразу сказала, что боль за детей священника взбеленила меня. Ты же знаешь, я по этой части с детства. Автор пишет, как привел его герой свою невесту к другу-священнику в гости, и как бедняжка была страшно потрясена укладом той семьи. Я бы назвала такой домострой трагедией несвободной женщины под игом церкви и мужа. Согласиться на это добровольное рабство женщина могла только по великой любви, и то при полном
взаимопонимании и уважении будущего мужа к ее личности.— Или фанатично веря в Бога. Чего у его героини, скорее всего, не наблюдалось, — охотно предположила Инна.
— Очень мило с твоей стороны поддержать меня. Твое замечание не пустяшное.
— Анечка, ты ожидала, что я, шутя, превращу в достоинство то, что в твоих глазах есть недостаток? Приму твои слова искренней боли как вызов, как призыв к спору? Плохо же ты меня знаешь.
— Побаивалась. Ну так вот, читаю книгу дальше. Девушка все же пошла замуж, потому что любила. И вдруг главный персонаж — служитель культа! — уходит из семьи! Непростительный ляпсус для автора. В моем понимании герой книги как минимум должен быть хорошим семьянином. Носителями высших ценностей у нас на Руси всегда считались учителя и священники.
— У тебя устаревшие, отчасти социалистические понятия, — возразила Инна.
— И все-таки главный герой должен быть, прежде всего, понимающим и справедливым. Бог — это любовь, доброта, совесть и справедливость. Я так понимаю. А что наш священник проповедует от имени церкви, Бога и себя? Что побудило автора «растелешить», обнажить своего героя перед читателями? Что он нам этим хотел доказать? Если его персонаж отрицательный — антигерой, — то образ ему удался. Он тонко и умно его изобразил. Его священник только на первый взгляд положительный, а на самом деле, когда глубже копнешь, — подлый.
— И вообще, насколько я помню, какой-то этот его герой безобразный (ударение на «о»), — неуверенно применила Инна фразу из недавней статьи уважаемого ею журналиста.
— Но из твоих слов, Аня, я заключаю, что автор не ругает главного героя, не требует к нему сочувствия, а наоборот, хвалит? Как-то всё это не сходится, не стыкуется, — недоумевая, спросила Жанна. — Похоже, в этой книге есть что-то достойное моего внимания. Не тяни, рассказывай дальше.
— Продолжаю читать. Вот это сюжет, вот это поворот событий! Этот рукоположенный муж даже не попытается объясниться с женой, вникнуть в ее обиды и проблемы, которые сам же и создал. Не захотел загасить и простить вспышку гнева женщине, измученной ревностью, которую сам же и породил своим неправильным поведением. Не снизошел, не удостоил. Не принял никаких мер по спасению своей семьи и своей репутации как порядочного человека. Что это как не эгоизм и жестокость? Выходит, жена должна была его понимать и всё прощать, а он ее — нет? Какой урок преподал ей муж-священник? А другим людям? Да он же начисто лишен нравственных основ! Где его православный стержень — христианский, незыблемый стоицизм: бог терпел и нам велел, — который он внушает мирянам? Его он не касается? Такого священника надо гнать из церкви поганой метлой!
— Какое мощное чувство правоты! Я ожидала от тебя чего-то в таком роде. Не тебе это решать. Я думаю, ты когда-нибудь пожалеешь о том, что говорила о священнике в подобном тоне, — вспылила Жанна. — Я считаю, что жестокость находится в прямой зависимости от интеллектуального и культурного уровня человека.
— Ого! Учудила. Это твое открытие века? Хуже дурака только дурак с инициативой. Характер напрямую связан лишь с генами родителей и воспитанием. Ты в трезвом уме? — оторопело спросила Инна. — Хотя, применительно к этому попу, когда от него уже не ждешь чего-нибудь мало-мальски стоящего…
Жанна, не найдя, чем ответить, со стоном отвернулась к стене и как капризный ребенок закрыла уши руками.
— Я не жестокая. Я справедливая. Это он… — Аня попыталась защитить себя от Жанны, но Инна не дала ей договорить.
— Ха! Поп равен Христу! «Придут и воскличут!» — саркастически возвестила она.
— Пустословие обесценивает высокое Слово Божие. Бог неизмерим, — осторожно напомнила Жанна. — Не упоминай Его имя всуе. Вспомни заповеди.
— О, благочестивая матрона! Нам ориентиры задавала партия. Куда нам от Маркса и Энгельса деться? Они у нас в печенках. Но я не отрекаюсь от библейской мудрости, перекликающейся с коммунистической и чту ее.