Любовь Муры

31/XII [другой листок].

День сегодня обременён «сочными» неприятностями. Наркомпрос — за отказ писать (этому придают более серьёзное значение, чем я предполагала, и всё же я снова отказалась) — восстановлен против меня; неожиданная ревизия, к которой я не подготовилась; к вечеру неожиданное решение «не делать» встречу Нового года привело в остервенение, вплоть до ссоры, приятелей! До чего нехороший день, напряжённый, ни одной минуты покоя, нервы натянуты до отказа. Дома застала Вашу посылочку. Она меня немного «примирила» с жизнью. Особенно в такие дни до чего дороги письма от Вас — они отвлекают и нагнетают, как насос, живительным подъёмом.

1/I.

Состояние, вызванное осложнениями в работе, по-прежнему подавленное. Что это точно все сговорились в требовании взять от меня больше, чем могу дать. Такой книги я не могу написать — она слишком серьёзна для меня, а мне не верят, говоря, что я умышленно уклоняюсь.

Благодарю и благодарю за коротенькое поздравительное письмецо… Интересен способ чтения Ваших писем. Как драгоценность, с которой тяжело расстаться, я сначала взвешиваю его в руках, примеряя количество написанного, отсюда длительность прелести воспринимания его. Дальше читаю по нескольку раз одну и ту же фразу, силясь прочитать что-либо между строк. Стараюсь представить обстановку настроения во время Вашего процесса писанья.

Книгу читаю медленно. Совсем нет времени, читаю в кровати. Пока что поражаюсь правильности некоторых психологических суждений Аннет. До чего они местами совпадают с моими переживаниями, как например: «Она его ненавидела за то, что раньше любила». «Она всё принимает всерьёз и если отдаётся, то отдаётся до конца», и т. д.

Итак, Ваша срочная работа близится к концу. Вы устали, родная. Не берите спешных заданий, гонка нервирует и много энергии уходит на подавление волнений, связанных со страхом не закончить ко времени работу. Мы часто переоцениваем свои физические возможности, так же как иногда у некоторых людей наблюдается обратное. Первое — приятней для окружающих. Костик, мой московский знакомый, всегда носился и дрожал над своим здоровьем, а сам ведь крепкий, как дуб. Вся моя ирония, язвительность, отпускаемая по этому поводу в солидном количестве, вызывала только хныканье, что его не понимаю и не дорожу им. Приятный тип, что и говорить, «мужественного» мужчины!

Иду в школе отпустили на каникулы. Отметки отвратительные, только убогенькие «уды»! А ведь может, негодное существо, взять иные оценки! Стала невероятно плаксивой. Боюсь, что и на её воспитании самым негативным образом сказываются мои «рывки»…

2/I.

Опьянена фокстротом, танцевала в «кружке плясунов», куда иногда заглядываю. В каком бы отвратительном состоянии я ни пребывала, но звуки в соединении с ритмом тела — дают успокоение. Так понравилось, что и завтра постараюсь быть в этом милом, но легкомысленном, для моего возраста, кружке.

Ида сейчас над ухом поёт и до того детонирует, так комично неверно тянет мелодию, что я не могу удержаться от смеха…

3/I.

Как я вывожу из Ваших коротеньких писем, Вы меня прикрашиваете лучшими качествами, чем есть в наличии. Такое оформление меня иногда смущает, можете представить, как я приму Ваше «разочарование». Временами я грубое животное, характерным примером чего является моё отношение к заболевшей матери (не внешне, нет! что может быть ещё хуже). Она у меня вызывает сожаление, связанное с досадой. Пожалуй, с примесью брезгливости. Эту ночь она страдала припадком боли печени, и я, в силу обстоятельств, проявляла себя, стиснувши зубы, в роли сестры милосердия. Как могу я к больному человеку, да ещё к матери, испытывать такие чувства? Я знаю многих людей (моя мать, сестра, братья), у которых связь родства, крови имеет главенствующее значение — это меня всегда возмущало; я никогда не чувствовала такой силы, в чём есть известная свобода, широта выбора людей, но что для родных не так приятно…

4/I.

Моя дорогая, по-прежнему Вы прибегаете к помощи «люминала», вот я спрошу у своего врача, что это за лекарство, как будто бы очень сильное наркотическое средство?!

Вместе с Вашим письмом лежит письмо от Петра. Ну что мне делать с ним?.. Мне так хорошо, когда он ничем не даёт знать о себе, а конец письма: «до скорого свидания, моя любимая девочка!» — подводит меня вплотную к приближению его приезда. Как мне сказать ему, что он тягостен, не нужен? Лучше сообщить об этом в письме. Он сейчас после болезни — была болезнь сердца, чуть ли не с параличём ног. Бесчеловечно при таком состоянии наносить прямо предательский удар человеку. Но при чём тут я, что я могу с собой сделать, ведь не от меня зависит (чёрт бы его взял!) такое охлаждение; мне самой во многих отношениях было бы покойней, удобней в жизни иметь около себя мужа. Сверх моих сил не только быть близкой ему, но и видеть его и чувствовать его маленькие, незаметные для окружающих нежности. И всё-таки, всё-таки этот его приезд, ради жалости, человечности, быть может, я должна поспокойней перенести… А что будет, если ему удастся остаться в Киеве? Как тогда с квартирой, куда ему переселяться? Вот разыграются трагедии, скандалы, мольбы и слёзы, последнее меня всегда ужасает, я теряюсь от них.

Деточка, сегодня же днём, в моё отсутствие, неожиданно, совершенно неожиданно зашёл Проценко; об этом человеке я Вам говорила в Мисхоре, это моя прежняя пылкая любовь, от которой я с мучением отказалась ради подруги, так обманувшей меня позже (одна из многих серий жизненных опытов дружбы!). Через известный промежуток времени он мне также стал безразличен, К тому же он мне лгал (ах, как все они лживы!). И всё же его приход, маленькая остроумная записка (он умён) взволновали меня. Как я любила 3 года назад этого человека!.. Его приход заставил меня бегло просмотреть все, на сегодня, тени некогда милых сердцу людей, и так грустно от своего неуменья удержать подольше людей около себя… Вам не скучно, детонька, читать всё это? Ваше обращение «доченька» вызвало у меня улыбку нежности, я и сама очень часто хочу Вам сказать то же.

Ида всё тянется вверх, но дурнеет, к большому (очень большому) огорчению, волосы совсем темнеют, а я так люблю людей «светлой масти». Вот как Вы, моя рыжая!.. Да, ещё чтоб не забыть, исполните мою прихоть — купите одеколон «Цветы мои» — их трудно достать, но в большом универмаге на Театральной они всегда были. Запах этот особенно мил и всегда он со мной, правда, смешанный с запахом табака.

5/I,11 час. утра. — Не могу удержаться, чтобы не закончить Вам письма, причём испытываю неприятное чувство, словно обкрадываю своё учреждение. Да оно, по сути, так и есть. В рабочие часы, пользуясь отсутствием контроля, я отдаюсь постороннему, для дела, занятию.

Мороз сегодня лютейший — 22°. Как-то сегодня добежит Ида ко мне. Валенки её отданы сапожнику, и она только в ботинках. Хорошо если бабушка удержит её дома!

Родненький мой, Новый год я нигде не встречала, подошло такое скверное настроение, вызванное неприятностями по работе, что я, поссорившись со своими знакомыми (получила, и поделом, эпитеты «сумасбродки», «сумасшедшей»), провела этот вечер за письмом к Вам, моя ненаглядная и рыжая кошечка. Кроме того, незадолго перед этим днём я порядочно выпивала и решила, что потратить ночь снова на вино, танцы и поцелуи — не стоит, ведь нового я ничего не найду, а работать 1-го не смогу.

Меня что-то беспокоит в моей работе, может быть, сознание, что работа мне теперь, когда я одна должна содержать свою семью, необходимей прежняго. От Петра за всё это время денег не получаю, приходят посылки, которые, правда, немного облегчают жизнь. О деньгах я ему не пишу, — во-первых, знаю, что моё пребывание и у него, и на курорте заставило его влезть в долг, а во-вторых, решила быть самостоятельной. Вот если б я могла написать предложенную книгу, то это был бы блестящий выход из положения. Но увы, часа через 2 по этому поводу выдержу хорошую головомойку (вызывают снова), но ничего изменить не могу. Всё же зарабатываю я не так мало. Без вычетов получаю, будучи на полном пансионе (Ида также) — 367 р., бывают подработки статьями, но за этот период я ещё ничего, кроме рецензий, не писала… Что берёт у меня много денег и что уж создало солидную (для меня) сумму долга (500 р. — с тенденцией увеличиваться!) — это наши костюмы! Я ненавижу плохие вещи, но это не значит, что я имею иные! Всё своё детство я ходила в дерьме, и сейчас, когда вся наша страна переходит «на качество», я тоже не желаю быть одетой в материал «скверного качества». К сожалению, нелегко даётся такая перестройка…

Мама ещё болеет, и сейчас мне её от души жаль. Она изменилась, её красивые даже на старости (она красива, и никто из детей не взял её правильных черт) линии лица заострились. Она всё говорит о смерти, страстно желая жить, боясь смерти, а что у нея есть в жизни? Какие надежды могут ещё зажигать её? У меня сжимается сердце от её разговоров, такая безысходная тоска в них. Бедная страдалица, всю жизнь в суровых лишениях, и к старости нет избавленья от них! Она, конечно, не голодает, но работает.