Любовь на фоне кур

— Мне… мне кажется, вы ошибаетесь, — сказал я.

— Я никогда не ошибаюсь, — ответил мистер Чейз. — Меня прозвали Всеправый Арчибальд, потому что я непогрешим. Предлагаю не спускать зорких глаз с шутника Хока.

Он взял еще кусок шоколадного торта.

— Неужели тебе все мало, Том? — осведомилась Филлис. — Я уверена, мистеру Гарнету надоело сидеть тут и разговаривать о пустяках, — добавила она.

Я парировал вежливым отрицанием. Мистер Чейз с набитым ртом объяснил, что отнюдь не кончил. Шоколадный торт, как выяснилось, был мечтой его жизни. В море он проводил бессонные ночи, грезя о нем.

— Вы, кажется, не осознаете, что я только что вернулся из плаванья на торпедном катере. И волнение почти все время оставалось таким, что операции в камбузе были полностью приостановлены и мы существовали на ветчине и сардинках… без хлеба!

— Какой ужас!

— С другой стороны, — философски добавил мистер Чейз, — это большого значения не имело, поскольку нас почти все время выворачивало.

— Том, не говори гадостей.

— Я ведь только оправдывался. Надеюсь, мистер Хок сумеет оправдаться не хуже, когда настанет его черед. Моя цель, дорогая Филлис, продемонстрировать тебе в серии импрессионистических картин то, что мне приходится переносить, когда меня тут нет. Тогда, быть может, ты не станешь так свирепо рвать меня в клочья из-за какого-то пятиминутного опоздания к завтраку.

— Пятиминутного! Три четверти часа, и все оледенело.

— Что может быть лучше в такую погоду? Ты рабыня условностей, Филлис. Ты думаешь, что завтраку положено быть горячим, и потому всегда ешь его горячим. А я предпочитаю есть мой холодным. И моя мудрость — истинная. Передай кухарке мои комплименты, Филлис, и скажи ей — осторожно, я не хочу, чтобы радостная весть совсем ее ошеломила, — что я ел этот торт с наслаждением. Скажи, что я буду счастлив соприкасаться с ней и впредь. Как насчет тенниса, Гарнет?

— Как жаль, что Норы нет, — сказала Филлис. — Мы могли бы сыграть двое надвое.

— Но она на манер цветка, воспетого Греем, расточает в эту минуту свое благоухание на пустыню Йовила. Куда лучше, если ты сядешь и будешь смотреть, как играем мы. Теннис в подобную погоду — не занятие для нежно взлелеянных девиц. Я буду объяснять сильные моменты моей игры по ходу действия. Обрати особое внимание на Левый Смэш Тилдена. Стопроцентно неотразим.

Мы отправились на корт. Я играл против солнца. При желании я мог бы подчеркнуть этот факт и отнести мой последовавший разгром на его счет, указав в подкрепление полного моего оправдания, что играл я на незнакомом корте чужой ракеткой, а мысли мои были заняты совсем другим — во-первых, l’affaire [7] Хока, а во-вторых и главным образом, мрачными размышлениями о том, что отношения между Филлис и моим противником казались слишком уж дружескими. За чаем их поведение было почти поведением помолвленных. Они понимали друг друга с полуслова и даже без. Однако я не желаю прятаться за оправданиями. Признаю безоговорочно, что мистер Чейз был мне не по зубам. Мне всегда почему-то казалось, что лейтенанты Королевского флота на теннисных кортах не блещут. Я встречался с ними на кортах многих загородных домов, но они никогда не поднимались выше среднего. Играли они усердно, ровно и словно бы вздыхали с облегчением, когда можно было покинуть корт. Мистер Чейз был лейтенант иного рода. Его подачи были извержением молний. Отбитые им мячи вели себя словно кузнечики. Первый гейм он выиграл ровнехонько с шести подач. Подавал он. Один-единственный раз я точно принял его мяч на ракетку, и ощущение было такое, будто я остановил пулю. Отбил этот мяч я в сетку. Последний посланный им в этом гейме мяч ударился в деревянный край моей ракетки, высоко взмыл над проволочной сеткой задней ограды и исчез в цветущих кустах.

7

Дело (фр.).

— Гейм, — сказал мистер Чейз. — Поищем его потом.

Я чувствовал себя жалким червем, а не мужчиной. Филлис, подумал я, выведет заключение о моем характере из этого фиаско. Человек, рассудит она, который так жалок и беспомощен в теннисе, просто не может быть надежен в какой бы то ни было сфере жизни. Она инстинктивно сравнит меня с моим соперником и противопоставит его лихость и блеск моей некомпетентности. Каким-то образом этот свирепый разгром начал дурно сказываться на моей личности. Мое самоуважение стремительно убывало. Еще немного такой выволочки, и я буду стерт в порошок, сведен к желе в человеческом облике. Теперь подача перешла ко мне. В теннисе мой козырь именно подача. Удары у меня не слишком точные, но очень энергичные, и иногда я посылаю мяч так, что отбить его невозможно. Один-два таких удара, и даже при паре аутов мне удастся сохранить хотя бы долю самоуважения.

Начал я с пары аутов. Взгляд на Филлис, такую спокойную и невозмутимую в шезлонге под деревом, выбил меня из колеи. Еще один аут. И еще один.

— Ну, послушайте, Гарнет, — жалобно взмолился мистер Чейз, — избавьте же меня от этого жуткого ожидания. Я превращаюсь в клубок трепещущих нервных узлов.

Не выношу шутливости в минуты душевного напряжения.

Я сурово нахмурился, ничего не ответил и послал мяч в аут. В пятый раз. Наступил критический момент. Любой ценой я должен был следующим ударом послать мяч через сетку.

И я взял себя в руки, подавил беззаботную бесшабашность, которой дышали мои предыдущие удары. Мяч описал неторопливую дугу и приземлился в положенном месте. Ну во всяком случае, сказал я себе, аута мне избежать удалось.

Не могу с точностью сказать, что произошло затем. Я увидел, как мой противник леопардом прыгнул вперед, и увидел стремительное движение его ракетки. В следующую секунду проволочная сетка судорожно затряслась, и мяч уже быстро катился по земле в обратном направлении.

— Ноль — сорок, — сказал Чейз. — Филлис!

— Да?

— Это был Левый Смэш Тилдена.

— Я так и подумала, — сказала Филлис.

В третьем гейме я сумел заработать пятнадцать очков. По чистой случайности мне удалось отбить одну из его ураганных подач, и — вероятно растерявшись от неожиданности — он мяч пропустил.

В четвертом и пятом гейме я вообще от очков воздержался. Филлис теперь покинула шезлонг и срезала цветы с клумбы за кортом.

Мы начали шестой гейм. И тут по какой-то причине я заиграл по-настоящему хорошо. Если не сказать блестяще. Я подавал, и теперь мои мячи предпочитали перелетать через сетку, а не пытались пробиться сквозь нее. Счет с пятнадцати поднялся до сорока — пятнадцати. Надежда забурлила в моей крови. Если я сумею продолжать в таком же духе, то могу и выиграть.

Смэш Тильдена сократил мое преимущество до пятнадцати. Смэш Джонсона довел счет до «ровно». Затем я подал мяч так блестяще, что он не сумел его отбить. Больше. Еще Тильден. Меньше. Еще Джонсон. Меньше. Это был момент, величественный в своей грозности. В делах людей прилив есть и отлив, как верно заметил Брут Кассию. С приливом достигаем мы успеха… Я послал мяч. В сетку. Вторая подача — великолепно. Он отбил ее в дальний угол. Сверхчеловеческим усилием я успел туда. Мы сравнялись. Я играл как мастер. И тут — вззззы!

Смэш Тильдена сразил меня окончательно.

— Гейм и… — выразительно сказал мистер Чейз, подбрасывая ракетку и ловя ее за ручку. — Отличная игра — последний гейм.

Я оглянулся узнать, как к этому отнеслась Филлис.

В последний момент я все-таки показал ей, из какого материала скроен.

А ее и след простыл.

— Выглядываете мисс Деррик? — сказал Чейз, перепрыгивая через сетку и присоединяясь ко мне. — Она ушла в дом.

— Когда она ушла?

— В конце пятого гейма, — сказал Чейз и продолжал: — Полагаю, пошла переодеться к обеду. Дело к вечеру. Пожалуй, и я пойду, если не возражаете. Профессор начинает ерзать, если ему из-за меня приходится томиться в ожидании своего хлеба насущного. Черт возьми, мои часы врут! А на ваших сколько? Вот и на моих то же. Мне надо бежать, вы меня извините. Ну, так доброй ночи. Увидимся завтра, я надеюсь.

Я медленно шел через луга. Та же самая звезда, которой я доверился в прошлый раз, мерцала на своем посту. Выглядела она беззаботно и весело. Она-то никогда не проигрывала шесть геймов подряд на глазах своей мечты. Ее-то никогда не обходили по всем статям лейтенанты флота его величества. Чего же ей и не быть веселой?

Глава XIV ВОЕННЫЙ СОВЕТ

— Если, — сказал Укридж, — дела и дальше будут идти так, как сейчас, любезный мой, нам придется туго. Наше предприятие требует перчика. Мы словно бы топчемся на месте. Не знаю почему, но мы топчемся на месте. Разумеется, нам нужно время. Если бы эти подлые торгаши на минутку оставили нас в покое, мы могли бы все наладить. Но нас непрерывно тревожат, допекают и суют нам палки в колеса. Так ведь, Милли?