Любовь на острове чертей

«Наверное, это оттого, что я не мусульманин, — решил, в конце концов, Илья. — Но кто же я тогда такой?»

Ответ не заставил себя ждать. Он гремел из динамиков проезжающих машин с большими портретами Любавического Ребе на боках, смотрел со стен призывами религиозных лозунгов, хватал за плечо руками молодых парней с выпущенными поверх брюк связками белых веревочек.

На тротуаре перед окнами парикмахерской бравые хабадские ребятки каждое утро раскладывали столик и, ловко выуживая из текущей мимо толпы людей с растерянным взглядом, накручивали им на левую руку и голову черные ремешки с небольшими коробочками. Раньше Илья всегда уклонялся от назойливых предложений ребяток но, почитав про прижигания, стал соглашаться.

Часам к десяти, обработав пару-тройку голов, он выходил из салона, накручивал тфиллин — так назывались черные коробочки — и читал вслух малопонятный текст на иврите из молитвенника.

Что-то такое эти коробочки делали с его душой, но что именно — он не мог сообразить. Один раз они сняли начинающуюся головную боль — это Илья запомнил — но в целом после них на сердце становилось легко, будто бы он с самого утра выполнил какую-то сложную работу и теперь до вечера может отдыхать.

Бравые ребятки, отметив его постоянство, стали приглашать в синагогу, заманивать на вечера-лекции с бесплатным угощением, а один раз даже позвали всей семьей на субботний семинар в кибуце. Илья решил, что ничего страшного из такой поездки не выйдет, взял приглашение, отпечатанное на твердой бумаге с острыми краями, и принес домой.

— Что? — ужаснулась Тамара. — На семинар? Чтобы попы весь выходной вешали тебе на уши лапшу, а мне бинтовали голову косынкой?!

— Они не попы, — попробовал объяснить Илья. — Попы — это другая конфессия.

— Попы везде попы, — не успокаивалась Тамара. — Хоть с крестом на груди, хоть с полумесяцем, хоть с магендовидом. Выкинь из головы эти мысли. А в субботу мы поедем на пляж.

Так и получилось. Но сидя в шезлонге под зеленым тентом и потягивая ледяное пиво, Илья почему-то не ощутил ни былого удовольствия, ни прежней безмятежности.

Он решил не объясняться с ребятками, просто буркнул что мол, не вышло, его деликатно не стали расспрашивать и все покатилось по привычной колее.

Знакомая, обсаженная бугенвилиями дорожка от дома к парикмахерской, прохладное жужжание кондиционера в салоне, пощелкивание остро заточенных ножниц, новости каждые полчаса по радио, обед — неизменная пита с колбасой и хумусом — запиваемая крепким чаем. И снова волосы — черные, коричневые, желтые, седые — волосы, волосы, волосы…

Мелкие домашние заботы, мелкие радости, мелкие удовольствия. А по телевизору крепкие люди покоряли Северный полюс, завоевывали страны, целовали прекрасных блондинок, находили золото, спасались от индейцев, водружали флаг, становились миллионерами или разорялись в прах. Там, по другую сторону холодного экрана шла большая, настоящая жизнь, не сравнимая с вялотекущим существованием Ильи и его малогабаритными проблемами.

В один из дней ребятки с тфиллин предупредили Илью:

— Завтра нас не будет. Уезжаем.

— Надолго? — с огорчением поинтересовался Илья.

— Всего на один день. Едем в Галилею, на могилу рабби Шимона.

— А кто такой рабби Шимон?

— О, большой праведник! Он написал «Зогар», главную книгу каббалы. Завтра годовщина его смерти и говорят, тому, кто приезжает помолиться в этот день на могиле, с небес открывают особое милосердие.

— Забавно, — сказал Илья. — Очень даже забавно. А что такое особое милосердие?

— Ну, это когда просишь чего-нибудь, и просьбы сразу исполняются. Или даже без просьбы: Всевышний сам обращает внимание на твою жизнь и меняет ее к лучшему.

— Неужели Он без молитвы не хочет думать о наших жизнях? — удивился Илья. — Вы же говорили, будто Б-г любит каждого еврея и постоянно заботится о нем.

— Это верно, — нимало не смущаясь, ответили ребятки, — но забота может быть разной. Не дать человеку с голоду умереть, разве не забота? А поехать на автомобиле в Тель-Авив и вернуться целым и невредимым на неразбитой машине, тоже забота и к тому же немалая.

— Да-да, конечно, — сник Илья. На собственном печальном опыте он хорошо знал цену поездок в Тель-Авив — бесконечный лабиринт улочек с односторонним движением, забитых грузовиками, управляемыми вспыльчивыми водителями.

— Хочешь с нами? — предложили ребятки. — Автобус отходит в пять утра от фонтана. Мы тебе место придержим.

— Хочу! — воскликнул Илья. Ему было о чем просить и что менять. — Хочу.

Но характер снова оказался сильнее благоприятного стечения обстоятельств. Илья взял выходной на работе, убедил Тамару, заботливо уложил в сумку кем-то давным-давно подаренный талес, пару бутербродов, бутылку с минеральной водой и… опоздал. Когда он, потея от волнения и чертыхаясь, прибежал на площадь к вяло журчащему кранами сонному фонтану, автобуса и след простыл.

— Не сдамся, — сжал зубы Илья. — На сей раз не сдамся.

Он зашел в ближайшую синагогу, выяснил у старосты, что рабби Шимон, автор «Зогара» похоронен на склоне горы Мерон в Галилее и поехал на центральную автобусную станцию Тель-Авива.

Автобусы в Цфат, проходящие через Мерон, отправлялись каждый час. Илья купил билет, нашел платформу и сел в автобус, предусмотрительно выбрав теневую сторону.

А дальше все пошло через пень-колоду. Не успел автобус выехать из Тель-Авива, как что-то сломалось в горячей глубине его черного нутра. Водитель остановил транспортное средство на обочине, открыл двери и заглушил мотор, отключив, тем самым, кондиционер.

— Скоро приедет подмена, — объяснил он, невозмутимо разворачивая газету.

Как выяснилось, «скоро» на языке водителей означает, по меньшей мере, час. Подмена появилась спустя шестьдесят пять минут и пропотевшие пассажиры пересели в нее, чертыхаясь и кляня судьбу.

До Хайфы добрались без приключений, а дальше началась сплошная пробка. Как выяснилось, на могилу праведника ехало полстраны. Караваны автобусов из Бней-Брака, Иерусалима, Реховота, Тель-Авива, Петах-Тиквы, набитые бородатыми мужчинами в черных одеждах и женщинами в уродливых тюрбанах, дрожа и плюясь вонючим дымом, медленно тащились в сторону Мерона.

Илья смотрел и смотрел в окно, на медленно разворачивающийся пейзаж: арабские деревни, придорожные деревья, покрытые толстым слоем пыли. Его разбудил голос водителя:

— Выходи, приехали. Да-да, я тебя имею в виду. Оглянись, ты последний остался. Выходи, выходи.

Илья спустился на платформу и обнаружил себя в Цфате. Теперь нужно было возвращаться обратно в Мерон, который он благополучно проспал. Но сначала… сначала он решил немного прогуляться по городу, о котором столько слышал.

Автобус выехал из Цфата в Хайфу, когда багряное солнце уже начало клониться к вершинам галилейских гор. Выехал и через десять минут плотно застрял. Машины стояли на шоссе сплошной вереницей, изредка сдвигаясь на несколько метров.

— Что-нибудь случилось, — обратился Илья к водителю. — Авария наверное?

— Да какая там авария, — раздражительно бросил водитель, барабаня пальцами по рулю. — Так всегда в этот день. После обеда начинается разъезд от могилы, и дорога закупоривается до вечера. Сколько раз просили отменить послеобеденные рейсы, все равно никто на них не садится!