Любовь не для заучек
Шрифт:
— Твоя мама завтра выходит на работу, Ангелина, — говорит мать, благожелательно глядя на Заучку, — мы с Геннадием Сергеевичем благодарны тебе за работу. Рады были с тобой познакомиться.
Девчонка расплывается в улыбке.
— И Демьян тоже рад, правда? — с нажимом говорит маман, и я снисходительно киваю.
Они даже не представляют, насколько.
— Спасибо, — Ангелина краснеет от удовольствия, — я еще сегодня уберу, чтобы маме завтра меньше работы было.
— Конечно, деточка, убери, — благосклонно кивает маман, она обожает быть доброй и благородной. Хотя когда-то
— Я буду в кабинете, — упырь хмыкает и встает из-за стола. Вслед за ним поднимается мать.
— Я в город, — всем видом показываю, что не собираюсь сегодня оставаться ночевать. Сам возвращаюсь к себе, иду в ванную и прилипаю к экрану.
Она начинает с гостиной, как я и думал. Правильно, по спальням пойдет, когда мы все разъедемся.
Время тянется как резиновое. Ангелина будто чувствует, сметает пыль везде, кроме ебучей вазы. Неужели сегодня не решится? Подходит. Рассматривает. Примеряется. Не отрывая взгляда от экрана, беру маленькое зеркальце.
Моя ванная комната в башне, из крайнего окна хорошо просматривается гостиная. Сегодня солнечный день, даже погода на моей стороне
Все происходит синхронно. Заучка берется за ручки, я зеркальцем посылаю солнечный зайчик. Он отражается в зеркальной панели пьедестала, на котором стоит ваза, и на миг ослепляет девчонку.
Она не видит, как под собственной тяжестью ваза срывается с ручек и с грохотом разбивается о мраморный пол. Девчонка визжит как сирена, я даже издали чуть не глохну.
В гостиную влетаю первым и, когда вижу помертвевшее лицо Ангелины, где-то внутри скребется червяк совести. Но я быстро его давлю. Не надо было нарываться.
— Ну что, попала, Заучка? — ухмыляюсь, глядя в наливающиеся слезами глаза. Она приседает на пол и неверяще перебирает черепки. Я подхожу вплотную.
— Что? Что здесь происходит? — влетает маман, за ней Вишневский.
Это чистый оргазм видеть, как его ебальник вытягивается, делая отчима еще больше похожим на коня.
— Кто это сделал? — спрашивает он срывающимся голосом. Еще бы, накрылся твой аукцион, тварь. Я поклялся, что ты ни цента не получишь из отцовской коллекции.
Ангелина поднимается с потухшим лицом и только открывает рот, как я быстро ее перебиваю:
— Это я разбил вазу. Хотел помочь Ангелине ее переставить и уронил.
Заучка ошарашенно моргает, мать поджимает губы, а из отчима выливается целый поток дерьма.
— Ты, сучоныш! — орет он, вмиг наливаясь не просто красным, а багровым. — Ты нарочно ее разбил, да? Знал, что она на аукцион выставлена и разбил!
— А какого хера ты отцовское наследство продаешь? — не вижу смысла отрицать. — Облезешь, мразь. Сначала свое купи, потом продавай.
— Демьян! — в сердцах кричит мать, но я уже не слушаю. Подхожу к Заучке, беру за руки и разворачиваю ладонями вверх.
— Я тебя не зацепил? Ты не поранилась?
Она медленно качает головой со стороны в сторону. Я пристально смотрю ей в глаза, продолжая держать за руки. Обычно это работает с такими как она очень сильно.
— Это хорошо. Ваза пиздец дорогая, но главное, что никого не задело. Ты потом уберешь у меня,
Ангелина? Я сегодня не буду здесь ночевать.Она ничего не отвечает, молча смотрит в упор. Тот случай, когда хорошо что умная.
Пока отчим бушует, а мать пытается его успокоить, наклоняюсь и шепчу в самое ухо:
— Будешь должна, Заучка, — отпускаю руку и отступаю. Она вздрагивает, это потому что когда наклонялся, случайно задел губами шею.
Неожиданно запах ее волос застревает в легких. Разворачиваюсь и быстро иду на выход, глубоко вдыхая и выдыхая, пытаюсь от него избавиться. И губы тру, чтобы стереть вкус ее кожи. Куда-то не туда все это заруливает, как-то все идет не по плану...
***
Ангелина
Уборку гостиной и холла заканчиваю в состоянии полного ступора. Никак не могу понять, что произошло, почему ваза разбилась. Прокручиваю в голове все с самого начала и все равно не представляю, как так получилось, что я ее уронила.
Не складывается паззл.
Снова прокручиваю в уме все вплоть до малейших подробностей.
Вот я подхожу к пьедесталу, на котором она стоит. Это даже больше ниша чем пьедестал, отделанная зеркальными панелями. Красиво, как в музее. До этого я несколько раз переставляла чертову вазу и ничего, она совсем не тяжелая. Те, что стоят на полу по углам, намного тяжелее, мне их приходится перекатывать. А эта нет, что особенно странно.
Я беру вазу за ручки, беру крепко, ладони у меня не мокрые и не потные. Выскользнуть она точно не могла. И тут меня ослепляет вспышка света. Солнечный зайчик. Откуда он взялся? Через окно и на зеркало, которое в нише, это тоже ясно.
Но и от того, что меня ослепило, я не стала ронять вазу. Наоборот, сильнее сжала ручки. И только когда услышала звон разлетающихся осколков, разжала пальцы.
Я знаю, что Демьян в этом замешан по уши, да он и не скрывал, когда с преувеличенной заботой осматривал мои ладони. Спрашивал, не поранилась ли я и даже провел по тыльной стороне большим пальцем.
Вдвойне обидно, что от одного воспоминания об этом у меня слабеют колени. Перестань, Ангелина, как тебе не стыдно!
Вспоминать как он коснулся губами шеи, когда наклонился, я себе запретила под страхом смертной казни. Потому что это запрещенный прием. Я тогда совсем растекусь в лужу и в сопли, а так нельзя. Я должна думать.
Он еще сказал, что ваза дорогая. И что я буду должна...
Анна пыталась успокоить Геннадия Сергеевича, но тот в буквальном смысле слова рвал на себе волосы и топал ногами. Это было не очень приятное зрелище, если честно.
— Геночка, можно попробовать это склеить, — Анна ловила его за руку, а он дергался и орал на нее.
— Ты дура, Аня? Сумашедшая? Ты думаешь, то несешь? Разве это можно склеить? И кто у меня ее купит склеенную?
Склеенную...
Внезапная догадка осеняет, бросаю салфетку, которой натираю в холле зеркало, снимаю перчатки и иду на задний двор. Там в мусорном баке лежат осколки вазы, сложенные в черный мусорный пакет.
Это Вишневский наорал на меня, почему я стою как истукан и до сих пор не вынесла из дома этот хлам. Я и вынесла.