Любовь по учебнику психологии

– Мы все исправим, если будем вместе. Я надеюсь...

Проведя неделю в Азербайджане, Майк понял три вещи. Во-первых, жизнь на большой буровой вышке уже не для него, хотя он не представлял себе другого занятия. Можно было, конечно, заняться одной особенно упрямой женщиной и заставить ее выйти за него замуж. Мысли об этом приходили бы к нему постоянно, даже если бы он не нашел в своем портфеле после приезда в Баку трогательную работу своей дочери – стеклянный кусок того, что явно было сердцем.

Стояла зима, было очень холодно. Вокруг буровых вышек, находящихся в открытых водах Каспийского моря, сильно штормило. Грязь, холод и одиночество – словом, просто ад. Майк работал рядом с другими американцами и европейцами – инженерами, геологами, механиками и разнорабочими. Их послали нефтяные компании для оказания помощи Азербайджану в развитии нефтедобывающей промышленности. И на всех этих лицах Майк видел одиночество, тоску по дому – все то, из-за чего страдал сам в течение многих лет за границей.

Нет, спасибо. Хватит. Он уедет оттуда сразу же, как только эта утомительная работа завершится.

Второе, что он теперь понял – опять же благодаря таинственному произведению из цветного стекла, – было то, что в конце концов дочь любит его. В противном случае разве дала бы она ему вообще что-нибудь в эту поездку, а тем более вещь, которую сделала сама? И может быть, именно это потрясающее панно подвело его к третьему открытию. Коринна наверняка сможет понять его, когда он расскажет, что ему крайне необходимо – а именно соединить свое сердце с сердцем Хэллоран Маккензи. Без этого ему действительно стало трудно существовать, и Майк решил: пусть даже весь мир перевернется, но Хэллоран Маккензи, его консультант, его друг и любовь, должна стать Хэллоран Паркер. Даже если ему придется силой тащить ее к алтарю. Он любит Хэлли, и она, черт возьми, любит его. Как только ему представится случай, он заставит ее это понять.

Путь домой был долог. Из столицы Азербайджана Баку через столицу России Москву – в Бойсе, штат Айдахо. Полеты, пересадки, выматывающие часы в пути, необходимые для того, чтобы успеть в сельское Айдахо к Рождеству. Но только Господь мог помешать Майку совершить эту поездку. Примирение с Коринной было единственным, о чем он мечтал. Ее искренняя радость и горячие объятия отодвинули далеко воспоминания прошлого.

Празднование Рождества сопровождалось традиционными обрядами, обильной едой и семейными радостями, так как оба его родителя, так же как и родители Ребекки, сделали все, чтобы заставить их вернуться в отчий дом. Обратно в дом, частью которого он когда-то был. Но Марбл-Ридж перестал быть для Майка домом. Теперь его домом стал Лонг-Бич, штат Калифорния. Или, точнее, он там, где живет Хэлли.

В праздничной сумятице промелькнуло несколько дней, прежде чем у Майка появился шанс обсудить это с Коринной наедине.

– Здесь все считают меня странной, – жаловалась она, вытащив его от родственников на прогулку по снегу. – Обе бабушки постоянно привязываются к моей прическе и одежде. А мои старые друзья уже мне не друзья. Я скучаю по Джои и... – Коринна нерешительно посмотрела на отца. – Я скучаю по мисс Маккензи.

Сердце Майка сжалось, когда он остановился и посмотрел дочери в лицо.

– Это правда?

Раскрыв глаза в ожидании и надежде, Коринна кивнула:

– Да.

– О, малышка! – воскликнул Майк. Его голос стал хриплым от избытка чувств, которые переполняли его, когда он прижал дочь к своей груди. – Если бы ты знала, как мне необходимо было услышать это от тебя.

После долгого объятия, во время которого они оба молчали, Коринна отодвинулась и посмотрела отцу в глаза.

– Ты женишься на ней?

Майк поцеловал ее в нос.

– А ты не будешь возражать?

– Только в одном случае: если я не буду подружкой невесты.

Они улыбнулись друг другу, а потом, как будто по команде, сомкнули руки и зашагали к дому, громко распевая: «Калифорния, вот и мы...»

С его стороны было в высшей степени опрометчиво согласиться на безрассудный план Коринны. Но она была так взволнованна, так непреклонна.

Хмурясь, Майк расхаживал по гостиной дома в Лонг-Бич, бесцельно переставляя стул с места на место, затем остановился перед кофейным столиком, на котором лежала его часть стеклянного сердца.

Выпрямившись, он посмотрел на часы из золоченой бронзы, стоящие на одной из полупустых книжных полок. Десять минут третьего. Она опаздывает на десять минут. Как он и предполагал, она не придет. Ему следовало пойти самому. Заставить ее выслушать. Просить, умолять.

Майк обернулся на легкий стук в дверь. Он был едва слышен, но нервы Майка были так напряжены, что сердце бешено заколотилось в груди.

Она пришла! Она здесь! Хэлли постучала еще раз, прежде чем Майк смог заставить свои ноги двинуться к двери. Он открыл ее медленно, нерешительно. Что, если это не она? Что, если это какой-нибудь разносчик или – Боже прости, но он был не в состоянии разговаривать с ней сейчас – Памела Свигерт?

Но нет – он почувствовал ее на расстоянии. Уголки его рта дернулись.

И это было первое, что увидела Хэлли, когда Майк наконец открыл дверь.

Эту улыбку. Эту милую асимметричную улыбку, от которой у нее перехватывало дыхание. Колени Хэлли ослабли, пульс зачастил. И она застыла на пороге, потому что вдруг до смерти испугалась.

Он не выглядел потрясенным. Он не выглядел взволнованным. Казалось, его ничто не может вывести из равновесия. В то время как она...

– Ты прекрасно выглядишь, Хэллоран. – Майк поздравил себя за твердость голоса. Хотя на мгновение онемел при виде Хэлли в пушистом розовом свитере и облегающих брюках и боялся, что голос у него сорвется. – Заходи.

– Прости, я опоздала. – Запах Майка окутал ее, как только она вошла в дом вслед за ним. Она всюду узнала бы его – чистоплотный мужчина, свежее белье, аромат одеколона. – Моя машина...

– Опять спустило колесо?

– Нет. – Их взгляды встретились, и воспоминания о той спущенной шине и обо всем остальном, что случилось в ночь бунта на концерте, нахлынули на них. – Зажигание, – выдохнула Хэлли; они все еще не отрывали взгляда друг от друга, и атмосфера вокруг них продолжала накаляться. – Я не хотела...

– Что ж, зато я хочу.

Это волевое и довольно неожиданное заявление повергло Хэлли в изумление, и она растерянно замолчала. Майк тут же воспользовался преимуществом, заключил Хэлли в объятия и накрыл ее губы своими.

– Я так хочу, что меня буквально разрывает на части, – проговорил он охрипшим голосом, прежде чем вновь поцеловать Хэлли. На сей раз еще дольше, горячее; этот поцелуй выдал всю силу отчаяния, которое было ничуть не меньше, чем у нее, и уничтожил стены, которые Хэлли возвела вокруг своего сердца, прежде чем прийти сегодня сюда.