Любовь прекраснее меча
Шрифт:
— Пойдем, — сказал сэр Ансеис.
— Что вы хотели мне показать?
— Я передумал. Позже покажу.
— «Позже», наверное, для меня не будет.
— Будет, — уверенно сказал барон.
Когда они подошли к воротам все удивленно посмотрели на Ламорака.
Мост уже был снова поднят. По дороге вниз спускался он сам — Ламорак. Ошибиться было невозможно.
— Кто это? — удивленно спросил Ламорак.
— Ты, — ответил маг. — Твоя точная копия, ничем не отличается. Даже мыслями.
— Пустите меня туда, — сказал, почти выкрикнул юноша. — Я должен
Его порыв остановил спокойный, властный жест графа Маридунского.
— Это магия, да? — спросил Уррий.
— Да, — подтвердил Фоор.
— Спасибо, сэр Ансеис, — ответил Уррий.
Хамрай понял, что предугадал правильно — наследник Алвисида переживал за Ламорака.
Все смотрели вниз.
Король Пенландрис слез с коня, сын подошел к нему и они обнялись. О чем они говорили со стены замка было не слышно.
Ламорак, находящийся на стене замка, почувствовал на себе ненавидящие, словно прожигающие насквозь взгляды окружающих рыцарей.
— Ну, если он хотел убить отца-предателя, бычья требуха, то чего ж медлит? — спросил сэр Гловер.
Он ни к кому не обращался, как будто рассуждал вслух, но Ламорак воспринял его слова, как самое суровое обвинение его, Ламорака, в коварном предательстве.
— Все правильно, — медленно произнес сэр Отлак в ответ на слова Гловера. — Пенландрис под белым флагом у стен замка. Ламорак, вернее его магический двойник, как защитник замка не имеет права убивать парламентера. Как и следует поступать истинному благородному рыцарю. Вот отъедут чуть дальше, уберут белый флаг…
Ламорак с благодарностью посмотрел на сэра Отлака — уже не впервые за последние дни граф спасает его от немедленной расправы.
— Хорошо, бычья требуха, подождем, — недовольно проворчал Гловер.
Ламорак смотрел вниз, на то, как он сам усаживается на лошадь, освобожденную для него варлаком. Он пытался разобраться в своих чувствах. Ведь он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО желал только одного — смыть позор кровью. Кровью отца-предателя, а если понадобится, то и собственной. Неужели в решающий момент он не отважился на это?
Что сказал отец в свое оправдание, что у двойника не поднялась рука?
Как трудно, оказывается, разобраться в самом себе — думаешь одно, а поступаешь…
Странно, но Ламорак не боялся, что его, вот его, стоящего на стене, разрубят на куски возмущенные рыцари. Если выясняется, что он трус и предатель — имеет ли тогда смысл жить? И того бы, там, внизу, хорошо бы тогда тоже…
Ламорак лишь искренне жалел, что ему никогда не суждено встретиться с тем, внизу. С самим собой. Они бы вдвоем жили душа в душу — это больше, чем друг, это больше чем брат…
Но, действительно, что же он медлит?!
Эмрис подошел к Ламораку и обнял его за плечи. Рядом встал Уррий. Волна уверенности и поддержки накатила на Ламорака — у него есть друзья, которые верят в него, не смотря ни на что!
На стене замка воцарилось гробовое молчание, только кто-то из рыцарей нервно кашлянул.
Все смотрели вниз.
И как-то самый ответственный момент Ламорак, поглощенный
своими мыслями, пропустил.Он вдруг услышал торжествующие крики, вздохи облегчения и сэр Гловер, дружелюбно ткнул его могучим кулаком в грудь:
— Молодец, бычья требуха. Прости, что я сомневался!
Внизу, на зелено-изумрудной траве, почти скрытый лошадьми, лежал король Пенландрис. Мертвый.
И Ламорак увидел, как мечи варлаков рубят его. Его, который внизу. Увидел, как двойник вскрикнул от боли, как пошатнулся в седле, как прикрылся рукой от очередного удара, как упал из седла и как один из варлаков направил коня со смертоносными копытами на него — растоптать, превратить в месиво, чтобы никто не мог узнать то, что было Ламораком.
Страшно смотреть со стороны на собственную смерть. Хочется бежать вниз и рубить убийц, протыкать копьем, рвать зубами.
Ламорак неосознанно выхватил меч из ножен. Юноша тяжело дышал, глаза сверкали безумием.
Но самое главное — он все-таки совершил это! Позор предательства больше не давит на плечи невыносимым грузом.
Двое варлаков спешились, подняли тела короля Пенландриса и его сына, положили на коня поперек крупа и весь немногочисленный отряд помчался прочь от стен замка.
Ламорак понял, что обязан барону Ансеису не только жизнью, не только спасенной честью, но и еще чем-то большим — что-то новое, неохватное, непередаваемое словами открылось Ламораку в эти минуты.
Он понял сейчас, что в жизни самое главное. Понял, ради чего стоит жить. И ради чего — умирать.
— Да здравствует король Сегонтиумский! — воскликнул герцог Вольдемар.
И Ламорак не сразу догадался, что эти слова — о нем.
Глава четвертая. БИТВА ДРАКОНОВ
«Добро и зло враждуют, мир в огне,
А что же небо? Небо в стороне.
Проклятия и радостные гимны
Не долетают к синей тишине.»
Уррий стоял рядом с Ламораком и угрюмо смотрел, как удаляются по дороге варлаки, увозящие тело короля Пенландриса.
Что-то непонятное колючкой царапнуло душу. Он что — не рад чудесному спасению Ламорака? Да нет, конечно рад, еще как рад! Ламорак и позор с имени смыл и жив остался. Конечно, Уррий рад этому. Так в чем же дело?
Уррий второй раз видел, как гибнет дорогой ему человек. Гибнет, но Уррий знал — на самом деле он жив. Так было с Сарлузой. И вот теперь с Ламораком — погиб с честью, но жив, стоит рядом и готов к бою.
Так что же тревожит Уррия, что терзает его душу?
Вот оно — чудесное спасение Ламорака случилось без его, Уррия, участия. Сэр Ансеис сам, по собственным побуждениям, магическим способом создал двойника Ламорака.
Почему, когда смерть угрожала Сарлузе, Уррий места себе не находил и, все-таки, изобрел способ ее спасения, договорившись с верховным координатором алголиан, а когда Ламорак выбрал себе смерть, ради искупления позора, Уррий стоял и молчал?