Любовь Психеи и Купидона

Читатель представляет себе изумление и печаль, вызванные таким ответом. Отдать Психею во власть чудовища! Неужели это справедливо? Понятно, что родители Психеи долго колебались, не зная, следует ли им повиноваться приказанию оракула. Не говорю уже о том, что место, куда им надлежало доставить дочь, не было точно указано. О какой горе говорили боги? Где она — в Греции или в Скифии? Под знаком Медведицы или в знойной Африке, где, как говорят, можно встретить самые различные чудовища? Как решиться покинуть такую нежную красавицу на скале, среди гор и пропастей, оставив ее на волю самого ужасного существа, какое знает природа? И как вообще отыскать это роковое место?

С помощью таких доводов добрые родители Психеи пытались спасти дочь, но она сама убедила их подчиниться оракулу.

— Я должна умереть, — заявила она отцу, — ибо не подобает простой смертной, как я, тягаться с матерью Купидона. Чего вы добьетесь, сопротивляясь ей? Ваше непослушание навлечет на вас еще более суровую кару. Какова бы ни была моя участь, я утешусь уже тем, что не буду больше причиной ваших слез. Освободитесь от Психеи, чье исчезновение принесет вам счастливую старость! Не препятствуйте небу покарать виновную, к которой вы питали любовь и которая так плохо вознаграждает вас за тревоги и заботы о ней, доставленные ею вам, когда она была ребенком.

Пока Психея говорила все это, старик отец глядел на нее сквозь слезы и отвечал лишь вздохами. Но скорбь его была ничто в сравнении с отчаянием его супруги, которая то металась с растрепанными волосами по храмам, то осыпала проклятиями Венеру, то прижимала Психею к груди и уверяла, что скорей умрет, чем допустит, чтобы у нее отняли дочь и отдали ее чудовищу. Тем не менее пришлось смириться и ей.

В те времена оракулы имели над людьми необычайную власть. Человек нередко сам упреждал свою беду, лишь бы не показалось, что оракул мог солгать, — так сильны были предрассудки у первых людей! Трудность заключалась лишь в одном: как узнать, на какую гору надо отвезти Психею?

Несчастная девушка устранила и это сомнение.

— Посадите меня, — сказала она, — в повозку без вожатого и проводника, и пусть лошади везут меня, куда им вздумается: случай направит их в надлежащее место.

Я не хочу сказать, что наша красавица, умевшая найти выход из всякого положения, смотрела на дело подобно многим другим девушкам, считая, что лучше получить злого мужа, чем совсем никакого. Мне кажется, примириться со своей судьбой ее заставило не что иное, как отчаяние.

Как бы то ни было, решено было тронуться в путь. Чтобы выполнить все веления оракула, шествию придали вид похоронной процессии. Наконец, оно двинулось. Психея отправилась в дорогу, сопровождаемая своими родителями. Вот она сидит на колеснице из слоновой кости, облокотись на стоящую рядом с ней урну и склонив голову на грудь матери, меж тем как отец шагает рядом и при каждом шаге тяжело вздыхает, а за ним следует множество людей в траурных одеяниях и толпа жрецов, совершающих похоронные обряды и жертвоприношения. В руках у жрецов высокие сосуды и свирели, под звуки которых они тянут свои унылые песнопения.

Соседние племена, дивясь необычному зрелищу, не знали, что и подумать. Те из них, по чьей земле проходило шествие, примыкали к нему и следовали до границы своих владений, распевая гимны во славу их юной богини Психеи и устилая путь ее розами, хотя распорядители похорон и кричали им, что, действуя так, они наносят оскорбление Венере. Тщетные усилия! Эти добросердечные люди не могли сдержать свое рвение.

После нескольких дней дороги, когда путники уже начали сомневаться в правдивости оракула, они, огибая какую-то очень высокую гору, были поражены тем, что их свежие и недавно накормленные лошади вдруг круто остановились и, несмотря на все понукания, не двигались с места. Крики и плач возобновились — все решили, что это и есть та гора, которую имел в виду оракул.

Психея сошла с колесницы и, заняв место между отцом и матерью, в сопровождении всех остальных, вошла в небольшую весьма приятную на вид рощу. Но не успели путники углубиться в лес, идя все время в гору, и на тысячу шагов, как очутились в скалистой местности, населенной всякого рода драконами. Если не считать этих ее обитателей, местность была настоящей пустыней и притом самой ужасной в мире: вокруг ни деревца, ни травинки, ни тени — ничего, кроме островерхих утесов, нависавших над головами, лишенных какой-либо опоры и грозивших вот-вот обрушиться и раздавить путника. Некоторые из них были во многих местах изрыты горными потоками и служили убежищем для гидр — животных, весьма распространенных в этих краях.

Все замерли, охваченные таким ужасом, что если бы не необходимость покориться судьбе, они тотчас же вернулись бы домой. Итак, они стали взбираться на гору. Однако чем больше они приближались к верхушке, тем круче становилась дорога. Наконец, после множества поворотов тропинки, они оказались у подножия гигантского утеса на самом гребне горы. Тут-то и решено было оставить несчастную девушку.

Описать, до чего дошла общая скорбь, не в моих силах.

И красноречия высокое искусство Бессильно выразить в словах такие чувства. Ужасен этот миг прощанья: для него Молчанье скорбное пристойнее всего. Нет, я не расскажу, как плакала Психея, Как материнский вопль при расставаньи с нею, Стократ повторенный могучим эхом скал, Протяжным рокотом в ущельях пробежал. Пусть избавления от гибельной невзгоды У солнца молит мать, у звезд, у всей природы, — К ее моленьям глух немилостивый рок, Расстаться навсегда приходит страшный срок. От сердца матери Психею оторвали, И Солнце, помрачнев от гнева и печали, Старается быстрей уйти за океан И принести рассвет народам новых стран. Еще угрюмей стал весь это край нагорный. Нисходит тихо ночь на колеснице черной, И тайным трепетом широкий мир объят.

Немалой была и доля участия, которое во всем этом принимала Психея. Читатель представляет себе, каково девушке, брошенной в полном одиночестве среди ужасной пустыни, да еще ночью! Все рассказы о духах и привидениях сразу припомнились ей. Она едва решалась раскрыть рот, чтобы всхлипнуть.

В таком вот состоянии, полумертвая от страха, она вдруг почувствовала, что какая-то сила подняла ее на воздух. Психея подумала, что ей пришел конец: некий демон унесет ее в края, откуда нет возврата. На самом же деле это был Зефир, который сразу рассеял ее страхи, сообщив, что ему приказано похитить ее и доставить к жениху, предсказанному оракулом, и что он, Зефир, состоит на службе у ее супруга. Психее было очень приятно то, что рассказал ей Зефир: он одно из самых любезных божеств. Верный служитель Купидона, с усердием исполняя желания своего господина, вознес ее на вершину горы. Перенесенная им по воздуху с превеликим для нее удовольствием, которым она, впрочем, предпочла бы насладиться в другое время, Психея внезапно очутилась во дворе великолепного дворца. Наша героиня, уже начавшая привыкать к необыкновенным приключениям, овладела собой и принялась рассматривать этот дворец при свете факелов, столь ярко освещавших окна, что небо, где пребывают боги, никогда, еще не было так озарено.

Пока Психея взирала на все эти диковины, на пороге дворца появилась толпа нимф, и самая представительная из них, отвесив Психее глубокий поклон, приветствовала ее краткой речью, которой та вовсе не ожидала. Однако она сумела с достоинством выйти из затруднительного положения. Первое, о чем она осведомилась, было имя властелина этих прелестных мест; затем она, естественно, выразила желание его увидеть. Нимфы ответили на это несколько уклончиво и проводили ее в прихожую, откуда открывался вид, с одной стороны, на двор, с другой стороны, на сады. Психея нашла, что прихожая не уступает в роскоши прочим помещениям дворца. Из прихожей ее провели в залы, которые, казалось, украсило само великолепие: каждая из них неизменно затмевала блеском предыдущую. Наконец, наша красавица прошла в помещение, где для нее была приготовлена баня. Тотчас же нимфы принялись раздевать ее и всячески ей прислуживать. Психея сначала немного противилась, но потом отдала свою особу в полное их распоряжение. Выйдя из бани, она позволила облачить, себя в брачные одежды. Пусть читатель сам представит себе их изящность, а я лишь уверю, что на отделку их пошло более чем достаточно брильянтов и других драгоценных камней. Правда, это была работа фей, за которую обычно платить не приходится. Психея изрядно обрадовалась, почувствовав себя такой нарядной: она долго любовалась своим отражением в зеркалах, которых в помещении было сколько угодно.

Тем временем в соседней зале накрыли столы и расставили на них амброзию всевозможных сортов, амуры же принялись разносить наполненные нектаром чаши. Психея кушала мало. После трапезы где-то под потолком зазвучали лютни и голоса, причем ни певцов, ни инструментов не было видно. Музыка оказалась столь сладостной и чарующей, словно ее исполняли Орфей или Амфион [14] .

Одна песня особенно восхитила Психею. Вот ее слова, которые я привожу на нашем языке, постаравшись перевести их как можно лучше.

14

Орфей и Амфион — в мифологии — певец-кифаред и певец-лирник, чье искусство обладало магической силой.

Амур везде царит, непобедим. Смирись и ты, прелестная Психея. Заискивают боги перед ним — Всех их даров огонь его милее. Для юных — высшее блаженство в нем. Люби, люби, нет смысла в остальном. Да, без любви уборы и венцы Надоедят и не спасут от скуки. К чему тогда фонтаны и дворцы? Всех их милей огонь любовной муки. Для юных — высшее блаженство в нем. Люби, люби, нет смысла в остальном.