Любовь с призраком
Шрифт:
— Зачем тебе пистолет? — прищурилась Таисия.
— Солнышко, а каким образом, как ты думаешь, мы сможем убраться отсюда?
Максим начал подниматься по лестнице. Таисия задержалась внизу. Ноги не слушались ее, сердце тревожно стучало в груди, голова кружилась от несвязных мыслей. Она смотрела в спину Бурмистрова и думала над словами Ирины о том, что своей любовью к Максу она загубила жизни дорогих ей людей. Таисия горела страстью к Максиму, безумной и отчаянной. Бессознательно, с закрытыми глазами она шла за ним, не принимая в расчет чувства близких, считая, что весь мир вращается только вокруг него. Таисия убедила себя в том, что за стеной, которой она отгородилась от настоящей жизни,
— Макс, мне тоже нужно забрать документы, — сказала она, разглядывая ступеньки. — Я ведь к себе не заезжала.
— Заедем, — ответил Максим. — Только попросим Ирину сопровождать нас.
— Думаешь, она откроет? Я сомневаюсь.
— Звони, — Максим пистолетом указал на дверь. — И сделай все, чтобы она вышла. Торопись, — он посмотрел на часы, — мы опаздываем.
— Ты ведь не собираешься брать меня с собой, — горько усмехнулась Таисия и поставила «дипломат» на ступеньку.
Бурмистров быстро понял, в чем заключается перемена настроения женщины, внезапно с каким-то небывалым спокойствием посмотревшей ему прямо в глаза. Легкая улыбка играла на ее губах, и она не предвещала ему ничего хорошего. Так улыбаются люди, принявшие решение, идущее вразрез с планами тех, которым они когда-то подчинялись и принимали любое их слово на веру. Иллюзии с жалобным звоном разбились, заставив прежде покорных чужой воле людей открыть глаза и впервые увидеть реальность.
— Не глупи, дорогая. Когда Ирина откроет, мы все выйдем на улицу, сядем в машину и поедем в аэропорт. Там мы оставим Ирину, а сами улетим.
Боль от осознания своего предательства разлилась по ее телу. Таисия словно очнулась от сна, в котором она пребывала все последние месяцы.
— Лжешь! Никуда мы не поедем, — тихо сказала она, взяла в руки «дипломат» и высыпала его содержимое на пол. — Ты убьешь нас обеих, а сам сбежишь. Я права?
Бурмистров усмехнулся и направил пистолет Таисии в грудь.
— Подними мой паспорт, — приказал он.
— Нет, — легко, без тени страха ответила Таисия, подбив ногой упавшую на ступеньки пачку банкнот. — Сам поднимай.
Максим решил предпринять последнюю попытку, чтобы успокоить ее и вновь подчинить себе.
— В чем дело, Тая? Что на тебя нашло?
— Все в порядке, любимый.
— Вот и отлично, — сказал Максим. — Ты просто испугалась. Мы сделаем так, как я говорю. Верь мне, потому что я люблю тебя, — он позвонил в дверь.
— Ира, не открывай! — закричала Таисия — и отлетела к стене. Эхо от выстрела зазвенело под потолком лестничной площадки.
Она опустилась на пол и приложила обе руки к ране на груди, пытаясь остановить кровь. Бурмистров неистово забарабанил в дверь.
— Открой! Сука! — кричал он.
— Нет, — прохрипела Таисия. — Нет, — она облизала губы, на которых выступила кровь.
Осознав, что все попытки выманить Ирину бесполезны, Бурмистров в бешенстве ударил в дверь ногой и дважды выстрелил в нее, надеясь, что Ирина наблюдает в глазок за происходящим. Хорошо, что дверь старая, деревянная. Возможно, пули прошли сквозь нее, попав в цель? Он выстрелил еще раз, но вдруг понял, что действует слишком шумно, немедленно затих и перегнулся через перила, услышав внизу чей-то топот.
На площадке между этажами появились вооруженные мужчины. Усыпляя их бдительность, Максим наклонился, делая вид, что собирается положить пистолет на пол, но вдруг резко развернулся и побежал вверх по ступенькам… и в следующую секунду упал, пронзенный пулей навылет. Он выронил пистолет и, скривившись, взглянул на свое плечо. К Максиму
направились двое, быстро скрутили ему руки за спиной и подвели к молодому мужчине. Тот, ухватив его за волосы, заставил Макса посмотреть на него. Его глаза ничего не выражали. Это был равнодушный взгляд, который своей безучастностью убивал еще сильнее, чем убивает ненависть.— Убери его, Виктор, — велел он одному из мужчин, проследил, как Бурмистрова уводят вниз, и постучал в дверь.
— Ира, это я, Марат, — сказал он. — Все в порядке, дорогая, открой.
Щелкнул замок и дверь открылась. На пороге стояла белая от страха Ирина, за ней — профессор, держа в руке нож. Марат усмехнулся этой картине, потому что слабо себе представлял, как Алексей Лазаревич защитился бы от огнестрельного оружия куском металла.
Ирина обняла Марата, он обрадовался ее порыву и крепко прижал к себе. Нежный первый поцелуй был абсолютно неуместен в такой ситуации, но Марат не удержался. Ирина не удивилась и не отодвинулась, наоборот, прильнула к нему, словно уже давно ждала его объятий.
— Хорошо, что ты здесь, — просто сказала она. — Я так испугалась! Таисия кричала, чтобы я не открывала. А потом раздался выстрел, за ним еще…
Она посмотрела через плечо Марата на площадку, и глаза ее расширились: она увидела лежавшую на полу Таисию. Ирина метнулась к ней.
— Тая, — схватила она ее за плечи и со слезами посмотрела на ее окровавленные губы. — Она жива?
Марат присел, повернул Таисию к себе и увидел четкий ответ на Ирин вопрос.
— Нет, — сказал он и крепко обнял Ирину.
Она ничего не сказала, закрыла глаза и прижалась к его груди. Тихие шаги отвлекли внимание Марата. Он увидел капитана Степанова и майора Лысенко, окруженных одетыми в камуфляж людьми. Сверху спускались еще четверо из команды Лысенко, держа автоматы перед собой. «Должно быть, — мельком подумал Марат, — они попали в подъезд через чердак». Степанов показал им, чтобы они убрали оружие.
— Где Бурмистров? — спросил он у Марата.
— Скрылся.
— Опоздали! — Степанов опустился на корточки. — Спасибо, ребята, — кивнул он бойцам. — И тебе, майор.
Лысенко увел своих людей.
— Он ведь у Никлогорского? — Степанов сверлил Марата цепким взглядом. От этого человека было сложно что-либо утаить.
— Не понимаю, о чем вы говорите, Владимир Макарович. Вызовите «Скорую» или… я не знаю, кто должен приехать в этой ситуации? — он указал на мертвую Таисию и, услышав тихий вздох Ирины, нахмурился.
Михаил Андреевич выбрался из машины и прошел в заснеженный дворик. В дом он заходить не стал, остановился рядом со скамейкой и перчаткой очистил ее от пушистого снега. Но не присел, остался стоять, наблюдая за Гаврилой, нервно ходившим вокруг машины. Он до сих пор не мог прийти в себя из-за смерти Бориса. Михаил Андреевич и сам был крайне опечален, потому что Борис был для него кем-то большим, нежели простым охранником и помощником. Он был его другом, а терять близких всегда тяжело.
— Не вини себя, — сказал Михаил Андреевич, подойдя к Гавриле.
— Вряд ли это получится. Если бы не мое желание показать, какой я крутой и смелый, Боря сейчас стоял бы рядом с нами.
Гаврила обреченно посмотрел на Михаила Андреевича.
— Порою мы ошибаемся, и это резко меняет нашу жизнь и отношение к миру, — сказал Никлогорский. — Горько ошибаемся. Самое страшное в этой ситуации, что мы ничего уже не можем изменить. Но если ты не простишь себя, то все отпущенное тебе время будешь мучиться. Ты сломаешься и озлобишься. Поверь мне, это не лучший выход, — он похлопал Гаврилу по плечу. — Однако можно поступить и по-другому. Признать свою ошибку, оплакать друга и пойти дальше.