Любовь, только любовь

– Политика не имеет к этому никакого отношения. Это вопрос чести. Как вам известно, вы – вассал короля Франции. Я бросил вам перчатку. Угодно вам поднять ее, или я должен считать вас еще и трусом?

Молодой человек наклонился, чтобы взять перчатку, но герцог остановил его резким жестом.

– Оставьте… Перчатка брошена, и вы уже не имеете права взять ее обратно.

Белые зубы Арно блеснули в злой усмешке. Но герцог продолжал:

– Тем не менее правящий государь не может вступать в поединок с простым рыцарем. Другой боец, заступник за нашу честь, поднимет перчатку.

Взрыв насмешливого хохота прервал его. Катрин увидела, как пальцы Филиппа впились в подлокотники кресла.

Он встал.

– Вам не приходит в голову, что по одному моему слову вас могут бросить в темницу?

– Вы можете так же напустить на меня ваших рыцарей всех разом на турнирном поле, и это тоже не будет поступком рыцаря. На том кровавом поле при Азенкуре, где вся знать, за исключением вашего отца и вас, считала долгом чести сражаться до последнего обломка копья, многим из принцев случилось скрестить свои мечи с еще более захудалыми рыцарями, чем я!

От злости голос Филиппа сорвался на несвойственный ему визгливый фальцет, более чем все слова выдавший силу его гнева.

– Все знают, как мы горько сожалеем, что не смогли принять участие в этой славной и злосчастной битве!

– Легко говорить восемь лет спустя после события, – ответил Арно саркастически. – Я был там, мессир герцог, и, может быть, именно это и дает мне право выступать так смело перед вами сегодня. Но будь по-вашему! Если вы предпочитаете пить, танцевать и брататься с врагом, продолжайте! А я заберу мою перчатку…

– Я подниму ее…

Гигантский рыцарь в чужеземном костюме в синюю и красную шахматную клетку, который плотно обтягивал его массивное, как у медведя, тело, выступил вперед из толпы. Он наклонился с ловкостью, неожиданной для такого колосса, и подобрал перчатку. Затем он повернулся к черному рыцарю.

– Вы желали поднять оружие против принца, сеньор де Шатэньери. Удовлетворитесь вместо этого кровью потомка Людовика Святого, хотя мой герб и перечеркнут черной полосой… Я – Лионель де Бурбон, Бастард Вандомский, и я говорю вам, что у вас лживая глотка!

Катрин была на грани обморока. Чувствуя, что она вот-вот потеряет сознание, она инстинктивно шарила рукой вокруг себя, ища, на что бы опереться. И натолкнулась на крепкую руку госпожи Эрменгарды; достойная дама уже стояла рядом с ней. Хранительница гардероба, вращая глазами и раздувая ноздри, фыркала, как боевой конь при звуке трубы. Ее внимание было целиком поглощено разыгравшейся сценой, которая явно доставляла ей огромное удовольствие. Сияющими глазами она следила за мощной черной фигурой капитана де Монсальви, и ее пышная грудь вздымалась от волнения. Рыцарь тем временем хладнокровно взирал на своего гиганта-противника. То, что он увидел, видимо, его удовлетворило, ибо он пожал широкими, одетыми в сталь плечами и ответил:

– Отдаю должную честь крови доброго короля Людовика, хотя и удивлен, что ею рискуют по такому жалкому поводу! Итак, я буду иметь удовольствие обрезать ваши уши, мессир Бастард, вместо ушей вашего хозяина. Но заметьте, я вызвал вас на суд Божий! Вы решили защищать дело Филиппа Бургундского, против которого я выступаю от имени моего высокого повелителя. И это вам не повод преломить учтиво копья в честь прекрасных дам! Мы будем биться насмерть, пока один из нас не будет убит или не попросит пощады!

Катрин издала тихий стон, услышанный Гарэном. Он мельком взглянул на жену, но воздержался от замечания. Мадам Эрменгарда тоже услышала и пожала плечами.

– Не принимайте этого так близко к сердцу, милочка. Божий суд – прекрасная вещь. И я уверена, что Господь оценит должным образом этого молодого рыцаря. Честное слово, он великолепен! Как его зовут? Монсальви? Древнее имя, я полагаю, он его достоин!

Эти участливые слова немного подбодрили Катрин. В море ненависти, окружавшей Арно, это было единственное дружелюбное высказывание. Еще один голос поднялся в поддержку молодого человека, когда герцог сухо спросил, есть ли у него секундант.

– Клянусь смертью Господней! – вскричал Артур де Ришмон. – Если у него нет секунданта, я готов предложить свой меч, ибо он храбрый товарищ, я и сражался с ним рядом при Азенкуре. Не сочтите это оскорблением для себя, брат Бургундский, а просто данью старому и драгоценному для меня боевому братству.

– Но у вас есть мое одобрение, – сказала Маргарита, его невеста, дрожащим голосом. – Этот рыцарь – младший брат моего бывшего оруженосца, состоявшего у меня на службе в Гиэни, благородного рыцаря и преданного друга, который был жестоко оклеветан людьми в Париже во время этих страшных дней владычества Кабоша. Я просила пощадить его жизнь, но отец отказал мне. Если вы поднимете оружие за Арно де Монсальви, мой дорогой сир, вы вдвойне заслужите право носить мои цвета. Ибо я не могу быть на стороне моего брата.

Ришмон, тронутый этими словами, взял руку своей белокурой невесты и нежно поцеловал ее.

– Прелестная госпожа, выбрав вас, мое сердце поступило мудро, – сказал он.

Арно, однако, поклонившись бретонцу, указал гордо на другого рыцаря, также в полном вооружении, который только что появился на пороге.

– Сир де Ксантрай будет секундантом с моей стороны, если появится надобность.

Вновь прибывший, который был без шлема, имел поразительного морковного цвета волосы и насмешливую улыбку. Он тоже был высокого роста и крепкого сложения. Услышав свое имя, он прошел вперед и поклонился. Едва сдерживая себя, Филипп Бургундский встал, придерживаясь одной рукой за спинку кресла.

– Мессиры, – сказал он. – С Божьего соизволения этот поединок, исход которого лишь Он может предвидеть, состоится в моем собственном городе Аррасе, дабы никакой крови не было пролито на земле монсеньора епископа Амьенского. Даю вам слово, что вы будете приняты там достойно и без всякого ущерба для вашей безопасности. А теперь, поскольку мы собрались здесь ради праздника, давайте забудем о предстоящей схватке. Я Прошу вас считать себя моими гостями.

Гордость Филиппа, наконец, пришла к нему на помощь. Он полностью взял себя в руки, и никто не смог бы догадаться, какие дикие, неистовые чувства обуревали его из-за оскорбления, которое публично нанес ему Арно. Его отличало чрезмерное чувство собственного достоинства и исключительности своего положения как правящего государя. К тому же уверенный в огромной силе Бастарда Вандомского, он мог позволить роскошь быть великодушным и безупречно любезным хозяином.

Но Арно де Монсальви хладнокровно надел на голову шлем, подняв забрало легким ударом пальца. Снова его черные глаза встретились с холодным взглядом серых глаз Филиппа.

– Благодарю вас, мессир герцог. Но что касается меня, то мои враги – это враги, и в первый их ряд я ставлю врагов моего короля. Я пью только с друзьями. Мы встретимся снова через три дня… для поединка. Сейчас же мы возвращаемся в Гиз. Дорогу!

Рыцарь кивнул, повернулся на каблуках и медленно пошел к двери. Но прежде, чем он повернулся, его взгляд рассеянно скользнул по залу и случайно упал на Катрин. Почти плача, молодая женщина по искрам, промелькнувшим в его черных зрачках, поняла, что он узнал ее. Не вполне сознавая, что делает, она с мольбой протянула к нему руки. Но Арно де Монсальви уже был на другом конце комнаты, и через мгновение огромные двери захлопнулись за двумя рыцарями. Когда фигура черного рыцаря исчезла, Катрин показалось, что все огни потускнели и огромное пространство зала стало вдруг темным и холодным.