Любовь - только слово

— И?

— Старая женщина едва видела. Дело было ночью. Она схватила не руку Геральдины, а корень, корень был белого цвета. Она рывком выдернула его из земли, а Геральдина полетела в пропасть.

Сказав это, шеф встает, подходит к окну и смотрит на осенний туман за стеклом.

— Фрейлейн Гильденбранд в спешке прибежала в школу. Я позвонил врачу и вызвал скорую. Мы все бросились в ущелье. Только когда увезли Геральдину, фрейлейн Гильденбранд мне все рассказала.

— И тогда вы ее уволили.

— Да. Она хотела остаться до сегодняшнего утра и попрощаться со всеми вами, но… — Он запнулся.

— …но я не позволил. Еще ночью я отвез ее на своей машине во Фридхайм.

— Но почему?

— С ней случился нервический припадок. Судорожные рыдания. Сегодня утром она бы не смогла выйти к вам. Врач это подтвердил. Он дал ей успокоительное. Сейчас она спит. Несколько дней ей придется провести в постели.

Неожиданно его голос стал жестко-звонким.

— Я виноват.

— Что?

— Если позвоночник Геральдины не срастется, если — упаси Боже — если она…

Он не может выговорить.

— Если она умрет?

— …тогда я буду виноват, а не фрейлейн Гильденбранд!

— Но ведь это чепуха, господин доктор!

— Не чепуха! Я уже много лет знал, что она едва видит. Уже много лет знал, что она для всех представляет опасность — и для себя тоже. Я должен был ее уволить несколько лет назад. И не уволил.

— Потому что вам было ее жаль! Потому что вы знали, как сильно она любила детей.

— Неважно почему! Я не уволил! Если… если Геральдина не совсем поправится, я буду виноват, лишь я один!

— Послушайте, господин доктор…

— Тебе не следует больше ничего говорить. Теперь ты все знаешь. Я хочу побыть один. Прощай.

Я встаю. Он смотрит на туман за окном, и в профиль я вижу, как подрагивает его лицо.

В зале и на главной лестнице стоят ребята и говорят о Геральдине. Без семи восемь. С книгами под мышкой я иду к выходу, мне нужно на свежий воздух. Вдруг меня кто-то хватает за рукав. Это малыш Ганси. Он тянет меня вбок и шепчет:

— Ну, как я все обставил?

— Что?

— Ну, это…

— Ты…

— Тсс! Ты что, свихнулся? Не так громко! Ты же сказал, что должен избавиться от Распутницы, а мне нужно было тебе помочь, верно?

— Да.

— Ну так! И я помог! Аккуратно, как ты хотел.

Теперь я знаю, что понимает Ганси под словом «аккуратно».

Глава 10

— Старуха всегда ходила домой напрямик, хоть это и запрещено, — шепчет Ганси.

Мы заперлись в туалете. Ганси сияет. Он вне себя от радости и счастья. Думаю, меня сейчас стошнит. Я открываю маленькое окошко.

— Закрой окно, а не то нас услышит кто-нибудь на улице.

Я снова закрываю раму.

— У тебя есть сигаретка?

Я даю ему сигарету. Он закуривает и глубоко затягивается.

— Вчера утром я слышал, как старуха…

— Не называй ее старухой!

— Да ну ее, мешок с дерьмом!

Мешок с дерьмом — это небольшого росточка дама, пытавшаяся в течение полутора лет сделать из Ганси нормального доброго человека. Это несчастный человек, потерявший накануне работу. Мешок с дерьмом — это старая, почти совсем слепая фрейлейн Гильденбранд.

— Что ты слышал?

— Как старуха говорит Распутнице: «Сегодня вечером после ужина зайдем ко мне на часок. Учителя и другие девочки говорят, что ты очень беспокойна. Кричишь во сне. Мечтаешь на уроке».

Он ухмыляется.

— Это все потому, что ты ее так славно…

— Заткнись!

Он выпускает дым. Мне становится все хуже и хуже.

— Что значит «заткнись»? Как ты со мной разговариваешь? Ты сказал, что хочешь от нее избавиться, или нет?

Я молчу. Я так сказал. Я не лучше его.

— Ну так!

Теперь он доволен и снова улыбается своей мерзкой ухмылкой.

— Целый день я ломал голову. А потом придумал.

— Что?

— Дай мне сказать, черт возьми! Это мой план! У садовника я украл бухту медной проволоки.

— Зачем?

— Он еще спрашивает зачем? И тебе двадцать один год? Чтобы твоя цыпочка свалилась в пропасть!

— Ты задумал убийство!

— Чушь, какое убийство! Я думал, она сломает себе пару-тройку костей и загремит в больницу. И оставит тебя в покое!

Он снова глубоко затянулся.

— Конечно, я не смел и надеяться, что она сразу сломает позвоночник!

— Ганси!

— Ну что? Что? Это продлится месяцы, Оливер! Месяцы она не будет тебе докучать! А если Геральдина вернется, кто знает, возможно, что-нибудь плохо срастется, и она вообще не посмеет подойти к тебе. И ни к кому! Тогда все кончено! Взгляни на меня! У меня тоже сломан позвоночник. Мне никогда не достанется хорошенькая. Вероятно, это решение! Можешь, по крайней мере, сказать спасибо?

Глава 11

— Ты… — Меня все-таки сейчас вытошнит. — Ты взял медную проволоку и…

— Привязал к дереву, которое возвышается над ущельем, и протянул по земле к кустам. А в кустах я их караулил. Старуху я пропустил, а для Распутницы приподнял проволоку. Она спотыкается, поскальзывается и, падая, хватается за корень. Я локти кусал от ярости, что она не сразу полетела вниз! Но, к счастью, Гильденбранд потянула за корень, и твоя цыпочка — на дне ущелья. Я опускаю проволоку и жду, пока старуха не побежит звать на помощь. Тогда отвязываю мое изобретение от дерева и смываюсь. Бухта снова лежит у садовника. Быть может, Геральдина умрет. А если и не умрет, — в любом случае до Рождества ты от нее избавился. По меньшей мере. Как я уже говорил, вероятно, после этого она будет выглядеть не лучше меня. Что с тобой? Ты никак расстроен, а?

— Да.

— Так я и думал. Красивые речи, а потом — полные штаны. Я сразу хочу тебе сказать еще кое-что.

— Что?

— Все это я сделал по большей части ради себя.

— Ради себя?

— Да. Я все еще не совсем уверен, что ты неожиданно не передумаешь и не выберешь себе в братья Рашида или еще какого-нибудь мерзавца. Но чем больше я тебя узнаю, тем больше крепнет во мне уверенность. Я уже знаю о мадам Лорд. А теперь мы оба знаем об этой истории. Если хочешь, иди к шефу и расскажи ему все. Тогда я пойду искать господина Лорда и расскажу ему все.