Любовь - только слово
Шрифт:
Надеюсь, до завтра.
А может быть, у нее есть кто-то другой?
Нет, тогда она больше не звонила бы.
Или все-таки кто-то есть?
— Записывай нашу историю и терпи, — сказала она.
Прошло всего недели, а мне кажется, что два года. Что мне делать? Я записываю нашу историю от руки. Обработав и поправив текст, я печатаю его на машинке. Получилось уже целая пачка страниц, слава богу, достаточно толстая, но не до такой степени, чтобы совсем лишить меня сил и отбить желание продолжать эту работу.
Поначалу я и собирался все закончить, поскольку думал, что все это было чепухой. Может быть, это
Я должен наконец рассказать еще одну историю, вызывающую улыбку (не смех) у всего интерната.
Я уже писал об учителе английского языка, с которым мы читали «Бурю» Шекспира. По ролям. Я также поведал о том, каким восхитительным был этот человек. Молод. Всегда с шиком одет. Постоянно любезен и при всем этом — полный авторитет у ребят.
Мы все любим его. И он любит нас. Мальчиков немножко больше, чем девочек. Но здесь необходимо быть очень внимательным, чтобы подметить, что он живет с оглядкой, так как является жутко осторожным развратником, который никогда не позволил бы себе какую-либо вольность в стенах интерната. Для этого он слишком честолюбив!
Ну вот, как сообщает Ганси: однажды утром, когда учитель английского языка мистер Олдридж входит в четвертый класс, на его столе стоит ваза с великолепными цветами.
Кто их поставил?
Никто не признается.
Мистер Олдридж усмехается, кланяется во все стороны и благодарит всех сразу, так как никто не называет себя лично.
И все опять довольны его любезностью.
В этом классе учится Чичита, которая делала макумбу для Гастона и Карлы. Ей пятнадцать лет.
После урока, когда пустеет классная комната, Чичита не уходит.
Ганси — этот маленький чертенок успевает везде — подслушивает у двери, и то, что он слышит, позже, конечно, рассказывает не только мне, но и всем другим…
Мистер Олдридж складывает свои книги и говорит с удивлением:
— Что ты здесь делаешь, Чичита? Ведь сейчас же перемена?
— Я должна вам что-то сказать, мистер Олдридж…
(Вся беседа происходит, конечно, на английском языке, но Ганси уже достаточно владеет английским, чтобы все понять, а так как он еще и подсматривает в замочную скважину, то впоследствии может утверждать, что Чичита чуть не лопнула от смеха, «но, как должен я вам сказать, покраснев от уха до уха».)
— Итак, Чичита?
— Цветы…
— Что с цветами?
— Они от меня, мистер Олдридж!
— От тебя? А почему, собственно, ты даришь мне цветы?
— Потому что… я не могу этого сказать!
— Но я желал бы знать это!
— Тогда вы должны отвернуться! Пожалуйста, мистер Олдридж!
Так вот, учитель английского языка поворачивается к маленькой бразильянке спиной, и она совсем тихо произносит:
— Потому… потому… потому что я люблю вас!
И быстро бежит к двери (Ганси едва успевает отбежать на пару шагов в сторону и потом бросается вниз по коридору на улицу).
Когда эта история за обедом становится достоянием гласности, то о Чичите начинают злословить.
Она очень расстроена.
Кто подслушал?
Кто предал?
Она сидит здесь. Ничего не ест, уставившись в одну точку.
Но тут я должен сказать, что некоторые из этих гомиков обладают чрезвычайным шармом.
Знаете, что случилось?
Учителя ведь едят вместе с нами в одном и том же зале, в одно и то же время. Неожиданно
мистер Олдридж встает, идет к Чичите, дотрагивается до ее заплаканного лица, поднимает за подбородок и говорит с поклоном:— В последние недели ты была такой усердной и прилежной, что я хотел бы кое о чем спросить.
— Вы… хотите… меня… о чем-то… спросить… мистер Олдридж?
— Не могла бы ты доставить мне удовольствие и сегодня вечером в семь часов поужинать со мной в ресторане «А»?
(Это он, естественно, заранее обсудил с шефом, и я вижу, как шеф ухмыляется.)
Маленькая Чичита встает, вытирает слезы и делает реверанс.
— С удовольствием, мистер Олдридж, — говорит она, если только я не буду вам в тягость…
— В тягость? Это будет для меня большой радостью и честью, Чичита! Позволю себе зайти за тобой в половине седьмого.
Итак, в этот вечер Чичита одалживает у одной подруги самое красивое платье, у старших девочек — помаду и духи и идет под руку с мистером Олдриджем в ресторан «А» ужинать.
В половине десятого вечера Чичита уже лежит в своей кровати, она — самая счастливая девочка в интернате!
Конечно, она не в силах уснуть всю ночь.
Ну, ситуация улажена, мистер Олдридж сумел исправить то, что натворил Ганси. Большего Чичита и не желает.
Она еще сильнее боготворит мистера Олдриджа, и на занятиях он время от времени гладит ее по голове. Получает по английскому языку только отличные отметки, так хорошо она учится.
Счастливая Чичита!
Ей пятнадцать, и она довольна ужином.
А мне двадцать один.
И каждый новый день становится для меня все мрачнее. И после каждого разговора я чувствую себя только хуже.
Так продолжается до одиннадцатого октября.
Одиннадцатое октября — это четверг, и дождь льет как из ведра. Я сижу в конторе гаража фрау Либетрой и пишу, и тут звонит Верена. Ее голос звучит так, будто она задыхается.
— Слушай! Четырнадцатого у меня день рождения. Сегодня утром мой муж сказал, что тринадцатого он обязательно должен лететь в Стокгольм и вернется лишь пятнадцатого! Любимый, сладкий мой, я приглашаю тебя на мой день рождения!
— Но ведь у тебя будут и другие гости!
— Они уйдут самое позднее в двенадцать. Я приглашу людей в возрасте, ты уйдешь с ними, а потом вернешься. И вся ночь будет наша!
— А прислуга?..
— Спит на самом верхнем этаже. Моя спальня — на первом этаже. Нам нужно только не шуметь. Правда, прекрасно? Почему ты ничего не говоришь?
— Потому что это замечательно. Так замечательно, что я ничего не могу сказать.
Глава 18
«Love is just a word. It does not mean a thinq…» [44]
По-детски волнующе звучит голос певицы в сопровождении фортепиано и ударного инструмента. Маленькая пластинка вращается на тарелке проигрывателя.
Мы танцуем под мелодию любимой песни Верены. Эта песня, звучащая по-английски, настолько проста, что под нее могут танцевать и пожилые люди.
44
«Любовь — только слово, оно не значит плоть!» (англ.).