Любовь уходит в полночь

— Дайте мне ребенка, мэм, — снова сказал граф Гаспар Ксении.

Мальчик все еще плакал, но теперь он прижался головой к груди Ксении, как будто ее объятия его успокаивали.

— Думаю, лучшее, что мы можем сделать, — предложила Ксения, — это забрать ребенка и его мать с собой во дворец. Да-да, именно так, — кивнула она в ответ на вопросительно-недоверчивый взгляд графа. — Там его перевяжут, как полагается, а потом их обоих отправят домой.

Говоря это, она взглянула на короля, опасаясь, что он откажет, но в его глазах теперь уже явственно вспыхивали лучистые искорки.

— Разумеется! — поддержал он невесту. — Я уверен, карета вместит еще нескольких пассажиров!

Граф Гаспар Хорват смотрел на него так, будто король лишился рассудка.

— Да, сир, — только и смог он пробормотать. Но весь его вид выражал внутреннюю растерянность от необычности происходящего. Однако его графское дело при монархе — повиноваться, и с этой задачей он справлялся отменно.

Ксения и король уселись в карету — Ксения все еще держала ребенка у себя на руках. Из раненой ножки мальчика сочилась кровь прямо на ее платье, и король достал свой шелковый носовой платок с вензелем. Сняв перчатки, он аккуратно повязал им ранку.

Мать, ошеломленная и потерявшая дар речи, сидела против Ксении, в то время как мадам Гиюла теперь сидела тесно прижатая к графу Гаспару и с удовольствием бы на это пожаловалась, если бы не боялась сделать это в присутствии короля.

Карета тронулась. Крики и свист затихли, и на обратном пути их встречали лишь приветственными возгласами, без провокаций и иных неожиданностей. Люди на площади во все глаза взирали на Ксению с ребенком на руках — и с еще большим недоумением глазели на простолюдинку, сидящую в королевской карете. Все спрашивали друг друга, что случилось и кто это втерся к королю в экипаж.

Но когда они прибыли во дворец, оказалось, что ошеломляющие вести, если не о случае с ребенком, то, конечно же, о том, что прозвучало сегодня в парламенте, поспели сюда раньше их. И теперь уже не было сомнений в искренности тех приветствий, что слышались за пределами дворцовых позолоченных врат. Ксения не могла махать рукой, обе руки у нее были заняты, она лишь улыбалась и кивала по сторонам, но король махал рукой своему народу сейчас так, как и должен был, когда она только появилась в Мольнаре.

Карета подкатила к крыльцу. Ксения отдала мальчика матери — со словами, обращенными к графу Гаспару:

— Думаю, их следует отвести в комнату для прислуги, чтобы там осмотрели ножку, а потом пускай их хорошенько накормят и дадут еды и, если надо, медикаментов с собой.

— Я возьму это под свой контроль, мэм, — ответил граф Гаспар Хорват, давая понять, что осознает важность возложенной на него миссии. С прямой спиной и серьезным лицом он остался сидеть в карете, которая, отъехав от парадного, свернула к черному входу. Мадам Гиюла поехала с ними.

Поднимаясь по ступенькам дворцовой лестницы, Ксения озабоченно посмотрела на пятна крови на своем платье. Король перехватил ее взгляд:

— О, не печалься! Да, платья жаль — оно тебе очень идет, но оно прославится!

— Это как?

— Очень просто. Это платье мы выставим на всеобщее обозрение за стеклянной витриной и сопроводим сию политическую экспозицию надписью: «Первый акт неповиновения Калолию!»

Ксения засмеялась.

— Я заметила, премьер-министр метал громы и молнии! Мне казалось, парочка вот-вот попадет прямо в меня! — и с легкой усталостью она вздохнула, переходя от смеха к серьезности.

— Ничего, ему придется принять то, что случилось, — уверенно проговорил король. — Сегодня новость разлетится по всему Мольнару, это уж точно, а завтра — в крайнем случае послезавтра — по всей Лютении, какие бы громы и молнии он ни метал.

В холле, едва Ксения сделала движение подняться наверх, чтобы сменить платье на «политически благонадежное», король взял ее под руку и увлек за собой в маленькую гостиную.

Удивленная, она вошла, и он плотно закрыл за ними обоими дверь. Она молчала, но на ее лице застыл немой вопрос. Она ждала объяснений.

— Полагаю, ты понимаешь, что начала свою собственную революцию? — без предисловий, пристально глядя на нее, спросил монарх. — Видишь ли, дело в том, что я не знаю наверняка, чем все это закончится…

Он говорил серьезно, но в его глазах было что-то, чего она прежде не видела. Какой-то интерес и живое человеческое беспокойство. За нее? Или он просто трусил?

Она не отвечала, и он стоял, глядя на нее, ждал. Потом, не выдержав, спросил:

— Что произошло с тобой? Почему ты так изменилась? Почему ты совсем не такая, какой была три месяца назад?

— Возможно, я… повзрослела и… поумнела, — нашлась Ксения, не ожидавшая такого поворота в событиях этого дня.

— Не понимаю, — покрутил головой король, словно таким способом пытался разгадать эту загадку.

— Давай не будем говорить обо мне, а? — жалобно попросила Ксения. — Мы здесь, чтобы думать о тебе. Я так боялась, что ты рассердишься…

— Ты — боялась? — изумился король.

— Я знала, что это большой шаг — прилюдно бросить вызов премьер-министру, но я чувствую, что мы можем победить его, лишь восстановив против него мнение всего общества.

— Ты понимаешь, что он никогда тебе этого не простит?

— Я не имею значения. Важен — ты.

Король отошел от нее к окну.

— А вдруг я все испорчу? — негромко спросил он. — Ты совершила очень смелый поступок. Я спрашиваю себя, смогу ли продолжить начатое тобой.

— Конечно, сможешь! — уверенно ответила Ксения с облегчением, что он не стал допытываться, почему она не такая, какой запомнилась ему недавно. — Тебе нужно придумать способы, как дать народу понять, что причина его страданий, лишений и бедственного положения — действия премьер-министра… а не твои.

— Он довольно ясно дал всем понять значительно раньше, что это я отвечаю за все декреты, ведь они выпускаются от моего имени, то же — с налогами. — Король говорил это, задумчиво глядя в окно.

— Тогда ты должен вмешаться и положить конец всему этому.

— Как? Как? Это не так-то просто! — Он резко обернулся к ней.

— Ну, я не открою тебе тайны, если скажу, что многое в жизни непросто… Но до сих пор нам везло! — лукаво улыбнулась ему Ксения. — Пусть повезет еще… Если бы я не заговорила с теми женщинами, которые держали плакат, если бы их там не было, я бы никогда не узнала про то, что в городе нет больницы…