Любовь в двух мирах

– Обещаю, что буду смотреть только на то, что связано с миром твоей подруги, – понял мое смятение муж.

И я решилась.

Мы крепко прижались друг к другу лбами, закрыли глаза. И практически мгновенно у меня появилось неприятное ощущение, словно кто-то сильно скребет пальцами у меня по черепу, в волосах: между нами появился мысленный контакт.

– Да уж… – ошарашено потряс головой супруг, наконец-то прерывая наш контакт и выныривая из глубин моей памяти. – Жуткий пустой мир с энергетическими дырами, непонятные отношения между живыми существами, потерянные и злые люди, и везде – горечь, боль, обида. Как там вообще можно жить?

– Каждый сам по себе, – пожала я плечами. – Никто не чувствует принадлежности к своему классу или роду и не пытается найти в нем защиту и поддержку.

– Там и классов как таковых давным-давно нет, а родов – и подавно. Все чрезвычайно размыто, – все еще находясь под впечатлением от увиденного, пробормотал задумчиво муж. – Теперь мне становится понятным, почему она тут так неадекватно себя иногда ведет – старается хоть немного отдохнуть от навязанного там быстрого и хаотичного ритма жизни.

Глава 5

Если бы исполнились все человеческие желания, земной шар стал бы сущим адом. П. Буаст

Ирина:

На работу я в этот раз опоздала: будильник то ли сломался и не зазвонил, то ли все же звонил, но я, увлекшись вальсом в другом мире, предпочла его не услышать. Как бы то ни было, у себя в офисе я появилась на полчаса позже положенного времени, впервые за долгое время довольная и собой, и жизнью.

– Ирина Николаевна, – приветствовала меня невозмутимая Аннушка. – Вам несколько минут назад звонил какой-то человек, назвался Виктором. Оставил свой номер. Просил связаться с ним.

Я кивнула и зашла к себе. Интересно, что ему понадобилось?

Мои родители развелись и немедленно разъехались, когда мне только-только исполнилось шесть лет. Отец, Николай Ираклиевич Большаков, удачливый бизнесмен, умный и импозантный мужчина, не смог больше терпеть вечные сцены ревности, которые ему, не стесняясь малолетней дочери, постоянно устраивала жена Алла Андреевна, скромная школьная учительница, не блиставшая ни красотой, ни талантами. Когда я впоследствии спросила у отца, почему он женился в свое время на маме, ведь они были такими разными, настоящими противоположностями, он признался, что его привлекли именно серьезность и степенность, выделявшие ее на фоне беззаботных и веселых однокурсниц. Не знаю, действительно ли изменял отец матери, как она его в том каждый раз обвиняла, пока они жили вместе, но именно в этом она его всегда и подозревала.

После развода отец через суд добился права забирать меня к себе на летние и зимние каникулы. Все остальное время я жила с матерью и прилежно училась. Кружки и любое внешкольное обучение, как и алименты, платились из кармана отца. Когда я приезжала к нему, он брал отпуск и возил меня по дорогим заграничным курортам, знакомил с иностранной культурой и кухней и учил всему, что знал сам, иногда даже показывал на своем новомодном телефоне фотографии со своими полуголыми любовницами где-нибудь в жарких странах или на островах, и мы активно обсуждали с ним достоинства и недостатки его красавиц. С некоторыми я даже была знакома. А вот, например, с Вики и Ники, близняшками старше меня на три года, бывшими моделями, а ныне – владелицами самого крупного рекламного агентства в нашем городе, я до сих общаюсь, как со старыми добрыми приятельницами.

Только однажды, серьезно заболев, он уступил напору матери, и то лето я провела у её сестры, где и познакомилась с лошадьми, влюбившись в них на всю жизнь. Когда я подросла, отец отдал меня в лучший из возможных в то время университетов.

Погиб отец случайно: глубокой ночью ехал из командировки, по так и не установленной причине не справился с управлением, и машина упала в бурную реку на одной из дальневосточных дорог. Мне тогда было двадцать. Завещания он, естественно, не оставил, так как о смерти своей и не думал, и его партнеры немедленно конфисковали всю его часть их совместного далеко не маленького бизнеса, оставив мне, на тот момент безутешной студентке-третьекурснице, только счет, открытый им несколько лет назад на мое имя. Там было достаточно денег, чтобы я смогла проучиться, не работая, три последних года обучения.

Тем не менее, я перевелась на заочное, стала работать менеджером в небольшой фирме по продаже стройматериалов и начала делать карьеру. Отцовские связи и фамилия помогли мне всего дважды. Все остальное время я работала на себя сама, упорно продвигаясь вверх по социальной лестнице. С матерью мы общались редко: она внезапно воспылала огромной любовью к мужчине младше себя на десять лет, свободному художнику, как он просил его называть. Нигде не работая, он только и делал, что писал плохонькие картины и безуспешно пытался продавать их, крича на каждом углу о своем великом, но недооцененном при его жизни таланте. При первой же встрече у нас с ним возникла сильная взаимная антипатия, мать, разумеется, во всем винила меня, заявляя, что я ревную и не желаю ей личного счастья, я не видела смысла что-то объяснять или доказывать, и общение наше само по себе медленно, но неуклонно, сошло на нет. Я даже не была на их более чем скромной свадьбе и потом совершенно случайно узнала, что у меня, оказывается, родился брат. Два года назад, непосредственно перед новогодними праздниками, мать вдруг вспомнила о дочери, позвонила мне и вместо приветствия или поздравления в ультимативной форме потребовала, чтобы я оплатила какой-то крутой частный садик Лёнечке. Я просто положила трубку.

Именно тогда я первый и единственный раз напилась до зеленых чертей, а на следующий день решительно перелистнула эту страницу моей жизни. Больше мы с матерью не общались.

И вот мой так называемый отчим звонит мне сегодня.

Я набрала нужный номер.

Виктор был в стельку пьян, что, в принципе, и не удивительно. Выпить он любил всегда. С трудом, но все же мне удалось понять из его несвязного бормотания, что мать и брат погибли три дня назад: купались в реке, Лёня начал тонуть, мать попыталась его спасти. Не получилось. Вчера были похороны. Мой отчим скорбел, конечно, но волновала его не только смерть жены и ребенка. Еще он справедливо опасался, что злая падчерица отберет у него квартиру, купленную когда-то Николаем Ираклиевичем Большаковым за пару лет до свадьбы и оставленную им, как наследство, для любимой дочери. Непризнанному горе-художнику очень уж не хотелось возвращаться в свою небольшую комнатку в старом общежитии.

Положив трубку, я некоторое время сидела, бездумно уставившись в одну точку. Чувств не было совсем. По идее, я должна была сейчас ощущать горе и боль, должна была плакать, но в душе царила пустота. Видно, все, что только было можно, я выплакала еще тогда, два года назад, перед Новым Годом в одиночку методично напиваясь в своей шикарной многокомнатной квартире.

Через несколько минут я подняла рубку:

– Аннушка, позови мне Венечку.

Венечка был нашим юристом, тридцатипятилетним мужчиной небольшого росточка, с хитрыми синими глазами и кудрявыми черными волосами, пышной короной окаймлявшими его худое, подвижное, остроносое лицо. На работе он вот уже несколько лет подряд упорно изображал из себя человека нетрадиционной сексуальной ориентации, хотя я самолично три года назад присутствовала на его свадьбе с моей бывшей однокурсницей и хорошей давней приятельницей Светкой Чернышевой. Через год у них родилась двойня. На мой прямой вопрос, зачем он постоянно мается дурью и упрямо косит под гея, он тонко улыбнулся и пояснил, что в таком образе от него не ждут никаких гадостей, наивно полагая, что держу я его исключительно из жалости («толерантности», как он тогда выразился). Что ж, возможно, в этом был свой резон. Но, несмотря на свою необычную внешность и постоянные странности в поведении, в открытую демонстрируемые перед нашими партнерами и клиентами, Венечка был знатоком своего дела, законы помнил практически наизусть и интересы компании отстаивал каждый раз, как свои собственные.

– Звали, Ирина Николаевна? – В дверь просунулась знакомая кудрявая голова.

– Да, Веня. Зайди.

Мужчина, закрыв дверь, подошел к столу и, отбросив привычную жеманность, проницательно посмотрел на меня:

– Что-то серьезное случилось?

Да куда уж серьезней… Я кивнула и кратко обрисовала ему сложившуюся ситуацию.

– Соболезную, Ирина Николаевна. Я займусь этим вопросом, можете не беспокоиться.

Ну вот и хорошо. Значит, хотя бы здесь можно вздохнуть с облегчением. Квартиру отца я отчиму точно не отдам.

Ирма:

– Ирма, стоять надо прямо, не сжиматься; руку не напрягай, целься аккуратно.

Вот уже час супруг тщетно пытался научить меня стрелять. После похищения он всерьез озаботился моей безопасностью и умением постоять за себя. На тренировках я не только занималась физически, но и начала осваивать основы рукопашного боя. Вчера же ко всему остальному прибавилась стрельба. Я не протестовала: тот случай наглядно показал мне, что в жизни случиться может буквально все, и Ира была права, когда утверждала, что слуги далеко не всегда будут рядом, а значит, надо учиться выживать самой. Физические тренировки и самооборона, пусть и с большим трудом, но все же давали необходимый результат. А вот оружия я боялась, сама не знаю, почему. Каждый раз, прикасаясь к ориенту, я вся замирала и боялась пошевелиться. Муж о моем страхе уже знал, но заявил, что его нужно преодолеть, что оружие может помочь мне в опасной ситуации, а значит, мне просто необходимо научиться владеть им. И я честно старалась второй день подряд. Пока получалось слабо.