Любовь в одно касание
Шрифт:
Даня опять проводил ее до общежития и поехал домой. На душе было тяжело. То светлое чувство, которое осталось у него после времени, проведенного с Дианой, исчезло, и на его место пришло беспокойство и дискомфорт. Дом, который всегда был для него крепостью, оазисом и оплотом уверенности и спокойствия, превратился в клетку из отчуждения и холодности.
Повернув ключи в замочной скважине, он зашел в прихожую и хотел уже незаметно нырнуть в свою комнату, но остановился, услышав крики и ругань. Внутри похолодело. Даня никогда не слышал, чтобы родители так ругались. Они даже не заметили, что он пришел, и на максимальной громкости кричали друг на друга.
–
– Мы давно живем как соседи! Я не люблю тебя и жил с тобой только ради сына! Ты связала меня по рукам и ногам, я делал все, чтобы тебе было хорошо. Ты и дня не работала после нашей свадьбы! Я тоже имею право быть счастливым! – громыхал обычно выдержанный и спокойный отец.
– Негодяй! – в слезах выпалила мама. – Ты прекрасно знаешь, почему я не работала! Ты заделал мне ребенка на третьем курсе и не дал получить нормальное образование! А теперь еще и упрекаешь! Я делала для тебя все! Стала твоей домработницей, служанкой, а ты…
Она захлебнулась рыданиями, и у Дани пополам разорвалось сердце.
– Я не упрекаю, Лена, – устало сказал отец, как будто у него иссяк запал, и он больше не хотел ругаться. – Данька уже взрослый, его больше не нужно опекать, и теперь я хочу жить для себя. Мне жаль, что все так получилось, но в этом виноват не я один. Больше не могу обманываться и убеждать себя и окружающих, что люблю тебя.
– Наш брак изначально был ошибкой! – с надрывом произнесла мама. – Но я хотела, чтобы наш ребенок рос в полной семье, в любви и заботе. Забыла о себе и полностью погрузилась в заботы о вас. А ведь я тоже человек! Почему тебе позволено начать жизнь сначала, а мне нет?
– Кто сказал, что нет? – тяжело вздохнул папа. – После развода ты можешь устроить свою жизнь, квартиру я оставлю вам с Данькой.
– Свою жизнь? В сорок лет? – истерично хохотнула мама. – Я потратила на тебя лучшие годы, кому я теперь нужна! Неужели… неужели ты не можешь остаться со мной?
– Лена, прекрати!
Дальше Даня слушать не мог. Он протопал к своей комнате, громко хлопнул дверью и бросился на кровать. Схватив наушники с тумбочки, врубил на всю рок и закрыл глаза. В голове кружились обрывки только что услышанного разговора, сердце переполняла целая какофония чувств. Значит, это он причина их брака, ради него родители столько лет терпели друг друга, пытаясь изображать из себя образцовую семью. И вот сейчас отец захотел личного счастья, которого был лишен двадцать лет, а мама так боится одиночества, что готова на любые унижения, лишь бы удержать его рядом. Какой-то жуткий, бесконечный кошмар, и Дане все казалось, что он вот-вот проснется и с облегчением поймет, что это был всего лишь сон. Но это реальность. Его нынешняя реальность. «Добро пожаловать во взрослую жизнь, Нил. Теперь ты сам по себе», – ожесточенно сказал он себе. Детство закончилось, а вместе с ним лопнул мыльный пузырь, в котором он жил девятнадцать лет.
Глава 14
– Сергеев, что ты ее гладишь, это шайба, а не кошка! – крикнул Нил, наблюдая за тем, как ребята пытаются развить в себе чувство шайбы. – Еще раз,
смотрим! Верхняя рука отвечает за все движения клюшки. – Он согнул ноги в коленях, расслабил плечи, показывая, как нужно держать клюшку. – Медленно водим шайбу вправо-влево и прислушиваемся к своим ощущениям. Тогда придет понимание, где находится шайба: на мыске, на пятке или в центре крюка. Не торопимся, бросок отрабатывать будем чуть позже.Ребята недовольно заголосили, всем не терпелось начать забивать уже сейчас, но для этого было слишком рано. Даня наблюдал, как мальчишки гоняют по катку с шайбой через змейку, изо всех сил стараясь не упустить ее.
– Теперь пошли через змейку спиной вперед! – скомандовал Даня. – А теперь быстрые перекладывания!
Ребята употели и, снимая форму, выглядели красными, всклокоченными, но очень довольными.
– Спасибо, Даниил Сергеевич! – крикнул Рыжко и широко улыбнулся тренеру.
Борисыч довольно скоро поставил Даню тренером и на лед, увидев, что он отлично справляется в зале: хорошо контролирует и направляет ребят, держит дисциплину, и пацаны его уважают. Главный тренер выделил вдобавок полтора часа по вечерам на его личные тренировки, на которых уже присутствовал сам.
– В целом ты не растерял мастерства, только надо бы физическую форму поднабрать, а то быстро выдыхаешься. Из-за этого падает концентрация, и ты шайбу теряешь, – после первой тренировки сказал ему Борисыч, который выглядел очень довольным. – Через месяц выпущу тебя в старшую группу, а еще через пару-тройку – в первый матч.
– Спасибо, Василий Борисович! – искренне поблагодарил Нил, снимая шлем.
Он действительно устал и повис на бортике, едва стоя на ногах. Но, упахиваясь до седьмого пота, он забывал о том кошмаре, который творится дома. Специально работал до изнеможения и уходил из школы поздно вечером, когда там уже не оставалось никого, кроме охраны. Приходил домой и, приняв душ, заваливался спать. Борисыч оформил Даню в штат как младшего тренера, но только с условием, что плата за собственные тренировки будет автоматически вычитаться из его оклада. Таким образом, по Данькиным подсчетам, у него должно оставаться не меньше двадцати тысяч в месяц на личные нужды. Это было очень кстати в сложившихся обстоятельствах, потому что просить деньги у отца Даня больше не мог.
После того безобразного скандала, который он застал, вернувшись домой, ему едва ли хотелось говорить с родителями. Они, конечно, попытались объясниться и сказать, что он все не так понял и все услышанное было сказано в пылу гнева. И что, конечно же, они его очень любят и никогда не считали обузой, но слов обратно не вернешь и память себе не сотрешь. Поэтому Даня закрылся от них, полностью сосредоточившись на себе. Перед ним стояла глобальная задача вернуться в спорт, когда истечет срок допингового отстранения, и на подготовку к этому моменту он тратил все свободное время и силы.
Отец быстро собрал вещи и ушел через два дня после ссоры, невольным свидетелем которой стал Даня. Целыми днями мама была совсем одна, и сын не мог не замечать, как сильно она изменилась в последнее время. По квартире больше не разносились умопомрачительные запахи ее кулинарных шедевров, она перестала интересоваться делами Дани, и все чаще он заставал ее на кухне с остекленевшим взглядом, которым она смотрела на кипящую за окном жизнь. Будто ждала того, кто уже никогда не вернется. Даня очень хотел ее поддержать, но не знал как. Да и обида мешала сказать какие-то важные для нее слова, пусть простые и избитые.